Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Так прошло суток пять. В один из дней, когда мы после дневного лежбища готовились к очередному походу, а я обходил периметр охранения, увидел, что в стороне от общего расположения сгрудилось вокруг радиста руководство отряда. Подобное уже было раньше, я не придал этому особого значения. Но во время ночного похода «Батя» сделал внеочередной привал, который необычно затянулся. Все улеглись на мерзлую землю и расслабились.

Вдруг мы заметили, что группа разведки и часть подрывников встали, попрыгали на месте, разминая ноги, и под командой Аксенова-старшего куда-то пошли в темноту ночи. Тогда я понял, что по рации получено задание. Мы продолжали блаженно лежать на мерзлой земле, несмотря на то, что дрожали от холода (температура воздуха была за 20 градусов мороза). Я сразу полностью отключился. Но тут меня растолкали и позвали к «Бате». Он с комиссаром сидел в стороне от лежавших ребят и о чем-то говорил с ним. Когда я подошел, «Батя» сказал: «Сын, тебе предстоит серьезное задание». И спросил: «Кто из твоей группы может заменить тебя во время твоего отсутствия?». Я назвал Федю Воронина.

Мне приказали разбудить его и привести к ним. Когда мы оба вернулись, «Батя» приказал Воронину взять на себя командование группой на время моего отсутствия и отослал его выполнять новые функции. Меня же он усадил рядом и стал объяснять, в чем заключается задание. Говорил, в основном, «Батя», а комиссар сидел молча и пристально смотрел мне в глаза, проверяя мою реакцию на слова командира.

Суть задания заключалась в том, что впереди, примерно в 3–4 километрах, находится небольшой калмыцкий хотун. Мне поручалось разыскать его, выяснить, нет ли там легионеров и сразу вернуться к нашей стоянке. «Понял, сын?» — спросил меня «Батя». Я молчал. В голове крутились мысли — пойти одному, в кромешной тьме разыскать хотун и проверить его. Понять это просто, но как осмыслить?

«Батя» прервал мое молчание словами: «Это очень трудное задание. Но половина отряда ушла выполнять задание центра, и в моем распоряжении осталось не более 20 бойцов. Поэтому в помощи тебе, сын, выделить никого не можем. Да это и бесполезно. Второй человек будет только тебя стеснять в принятии решений в сложившейся обстановке». Он положил руку мне на плечо и добавил, что они с комиссаром уверены, что я справлюсь с этой нелегкой задачей. Я молчал. А в голову лезли мысли, почему я, а не кто другой?

Комиссар понял мое молчание правильно. Он сказал; «Старший сержант, мы с командиром давно наблюдаем за тобой, ты правильный парень, тебе вполне можно доверять. Поэтому мы с командиром выбрали именно тебя, потому еще, что ты очень хорошо ориентируешься на местности в степных условиях, даже лучше, чем мы с командиром, и ты не теряешься в неординарных условиях. А нам очень надо знать, что творится в этом проклятом хотуне. Ребята без горячей пищи и без воды уже столько дней, могут сорваться. Нам нужна надежная дневка. Ты справишься, Володя!». Он впервые за все время моей службы в армии назвал меня по имени.

«Батя» развернул карту местности, положил ее себе на колени и, подсветив фонариком, указал примерно наше расположение, нахождение хотуна, потом спросил: «Запомнил? Тогда действуй. Снаряжение оставь своему заместителю и вперед. Ждем тебя к рассвету».

Я передал Федору свою поклажу. Он взял мой автомат, проверил его, сунул мне запасной диск к  ППШ, вытащил из своего боезапаса две лимонки и засунул их мне за ремень, прибавив к моим двум. Мы, обнялись, он проводил меня за линию охранения. И я пошел

Не знаю, дорогой читатель, как ты воспринимаешь мой рассказ, но когда я вновь возвращаюсь к тому случаю, меня опять пробивает мелкая дрожь. Оказаться в трудной переделке, когда рядом с тобой товарищи, это одно. Совсем другие чувства испытываешь, когда ты один в кромешной тьме идешь в неизвестность. Чтобы понять, это надо прочувствовать на себе…

Я шел. По компасу можно узнать только общее направление. Я шел по интуиции. О чем я думал? Ни о чем. Одна мысль терзала меня, где же этот проклятый хотун? Иногда ложился, приставляя ухо к мерзлой земле, и слушал степь. Вообще, она могла рассказать многое. Но я в этом вопросе был полный профан. Стук кованых конских копыт уловить мог. Одно я понял тогда, что ухо, прижатое к мерзлой земле, потом очень трудно отодрать от нее. Позже уже заметил, что правое ухо все в крови, но боли не чувствовал.

Часа через полтора поиска я сначала услышал какой-то шум, затем рев. Почувствовал неладное, но слишком поздно. На меня надвигалась свора разъяренных голодных собак. Они остановились передо мной метрах в десяти. Я не видел их, но слышал их злобное рычание. Они-то наверняка меня видели. Я нащупал в кармане пару сухарей и бросил в сторону. Вся собачья свора бросилась за ними, возникла драка между псами. Потом свора опять вернулась ко мне. Ногой я нащупал какой-то твердый предмет и, быстро нагнувшись, схватил его. Я думал, что подобрал камень, но оказалось, что это кизяк, замерзшее лошадиное дерьмо. Оно звенело в руках, было твердое как камень. Я бросил его в сторону от разъяренных собак. Все они моментально ринулась туда, где упал этот кизяк, но, разобравшись в чем дело, вернулись ко мне. Я их не видел. Но злобное рычание слышалось со всех сторон.

Мне доводилось слышать рассказы калмыков о том, что зимой в голодной степи стаи собак нападают на скот   и людей, и пожирают их, обгладывая до скелета. Я здорово испугался, но тут вспомнил о гранатах, засунутых за ремень. Выхватил одну лимонку, вытащил чеку, бросил ее далеко в сторону. Собачья свора моментально ринулась за ней. Тогда я бросил другую гранату несколько в сторону от первой и упал на землю, закрыв руками голову. Раздался первый взрыв. Послышался собачий визг и злобное рычание. Затем взрыв второй гранаты и все повторилось сначала. Я догадался, что уцелевшие псы разбежались.

В тот же час степь оглушили винтовочные выстрелы и пулеметная очередь. Это было совсем рядом. Лежа, засек вспышки выстрелов. По ним же определил размеры хотуна, который должен было найти и проверить. Обстрел степи длился минут двадцать. Я лежал, боясь поднять голову. Пули свистели надо мной. Итак, я понял, что задание выполнил. В хотуне сидели легионеры, по выстрелам их было человек 20–25, то ли калмыки, то ли казаки. Но только не немцы, так как пулемет был наш — Дегтярева. Его трескотню я определил сразу.

Когда стрельба стихла, я еще некоторое время лежал, приходил в себя от пережитого. Потом, сначала ползком, затем согнувшись, пустился в обратный путь. Минут через двадцать меня насторожил какой-то шум. Я приложил ухо к земле и уловил топот копыт, который приближался. Я понял, что двигается разъезд легионеров, причем прямо по моим следам. Я отпрянул в сторону и попытался замаскироваться засохшей полынью. Потом отчетливо услышал стук подкованных копыт. Разъезд легионеров на рысях проскакал мимо меня в сторону расположения нашего отряда. Я поднялся и пошел туда же.

Через некоторое время услышал трескотню своего пулемета МГ-34 и автоматов. Эти звуки говорили, что легионеры напоролись на охранение нашего отряда и куда-то удрали. Немного позже степь донесла звуки боя в той стороне, куда ушла наша разведгруппа. Оказалось, что я действительно ориентируюсь в темноте.

Часа через два я оказался в том месте, откуда ушел на задание. Отряда там не было. Но на подходе к месту нашей бывшей стоянки я наткнулся на несколько трупов легионеров и лошадей. Нагнувшись, подсветил фонариком лицо одного из убитых и убедился, что то был калмык. Обыскав его, я взял документы и прекрасный старинный кинжал, затем подошел к убитой лошади. В переметной сумке седла нашел мешочек с борциками и большую фляжку с арьяном (самогонкой из кислого молока), которые тоже прихватил с собой. Все говорило о том, что наше охранение подпустило калмыков чуть ли не вплотную к стоянке и расстреляло их в упор. Тут были и раненые, кони и люди. Я слышал их стоны, но прополз мимо, обшарил всю стоянку. Отряда там не было и никакого знака, указывающего, что мне делать, тоже.

23
{"b":"188084","o":1}