Нас обучали умению быстро и резко менять тактические приемы в зависимости от условий боя и обстановки, ибо противник силен, но склонен к шаблонным действиям. Мы не должны были принимать лобового удара превосходящих сил противника. Нам предписывалось, постоянно маневрируя, неожиданно появляться в тылу врага, затруднять его связь и снабжение, изматывать внезапными ударами.
Нельзя засиживаться на одном месте. Передвигаться и вести боевые действия надо только по ночам, а в дневное время отсиживаться где-нибудь в укрытиях, соблюдая маскировку. Как можно больше хитрить, устраивать засады и уничтожать противника, не вступая с ним в прямое соприкосновение.
В ноябре Совинформбюро передало сообщение о начале тяжелых боев на направлении Нальчик — Орджоникидзе (Владикавказ).
Обстановка на фронтах была очень тяжелой, это удручало всех обитателей нашей спецшколы. Мы замечали, что в нашей среде происходит какая-то суета, догадывались, что идет формирование очередных групп для заброски в тыл противника. Официально об этом не сообщалось. Но дежурившие по спецшколе товарищи сообщали друг другу об уходе очередных групп.
Все занятия в нашей спецшколе проводились в основном в условиях, приближенных к будущему району боевых действий и в любую погоду. Для этого нас ежедневно вывозили за город. Там и проходила эта подготовка.
После окончания учебного дня, а он продолжался с раннего утра до позднего вечера, после ужина, мы обычно собирались в большой комнате, именуемой клубом. Там, затаив дыхание, слушали сводки Совинформбюро, из которых узнавали, что наши войска вели упорные бои в Сталинграде, на Кавказе на перевалах главного Кавказского хребта, под Нальчиком и Грозном. Изредка мелькали сообщения о борьбе партизан в Белоруссии, в брянских лесах, в Югославии, о действиях французских «маки» (партизан). Иногда нам показывали старые кинофильмы. Бывали и танцульки. Так снималось дневное напряжение. Отправки на задания все ждали с нетерпением, в нашу победу верили неукоснительно. Мы знали, что предстоят трудные дни, и не каждому из нас удастся дожить до конца войны. Но в окончательной победе над нацистами не сомневался никто.
В один из первых дней ноября мы возвращались с занятий пешим порядком, двигаясь строем по проезжей части городских улиц, по двое в ряд. В пару ко мне пристроился старшина Черняховский. Я заметил, как он специально отодвинул для этого Федю Воронина, с которым мы всегда ходили парой. Сначала шли молча. Затем он заговорил со мной. Спросил, что утром передавали по радио. Я ответил. Он объяснил, что утром был вызван в штаб и сводку Информбюро пропустил. Мы обсудили этот вопрос.
Затем стал расспрашивать о жизни в детдоме, о том, как в станице, где был расположен наш детдом, казаки встретили сообщение о начале войны, о том, как я попал в армию. Вопросы были ненавязчивы, но показали, что старшина хорошо знал мою анкету. Разговаривали мы как старые друзья. Дорога была длинная, шли около часа. Потом заинтересовался запасной бригадой и чем я там занимался. Задаваемые им вопросы выстраивались в определенную систему. Я понял, что он меня прощупывает, и стал проявлять осторожность.
Потом он сообщил, что ему поручено формирование группы и меня ему рекомендовало руководство спецшколы. Он стал расспрашивать меня о программе полковой школы (учебного батальона), которую я закончил в запасной бригаде, о том, какие системы пулеметов знаю.
Я рассказал, что учился в ней около месяца, что знаю пулемет «Максим» в совершенстве, ручник Дегтярева «ДП» несколько хуже, так как нас специализировали на станкачах, что здесь в спецшколе изучил немецкий пулемет МГ-34 и он мне очень понравился, надежная конструкция. Я рассказал ему, что в серьезных боях не участвовал, был только в истребительном отряде своего района, которому приходилось сражаться с бандами казаков и с немецкими десантниками. С истребительным отрядом и районным руководством я отступал от своей станицы до Махачкалы, в это время было несколько стычек с диверсантами-парашютистами, но чаще всего с ингушами и чеченцами, которые часто обстреливали из засад колонны отступающих войск.
Потом старшина спросил меня в лоб, пристально глядя в глаза, согласен ли я идти на задание в составе его группы? Я согласился не колеблясь, но попросил взять в группу и моего друга Федю Воронина. Старшина стал расспрашивать о нем, а потом с горечью сказал, что об этом следует нам самим обратиться к начальнику школы, и добавил, что двух старших сержантов ему вряд ли дадут.
После ужина мы с Федором обсудили предложение старшины и решили попроситься в группу Черняховского официально. Утром следующего дня, после завтрака, мы зашли в штаб и, как положено, обратились к Алексею Михайловичу Добросердову. Он был не один, возле его стола сидел штатского вида пожилой человек. Мы его часто видели рядом со старшиной. Потом узнали, что он был комиссаром его группы. Окружающие звали его просто Максимыч, фамилию его я тогда не знал.
Когда мы сказали, зачем пришли, Добросердов спросил, почему мы хотим идти вместе? Мы ответили, что хорошо знаем друг друга, а в трудных условиях всегда надежнее иметь рядом друга, которого хорошо знаешь. Комиссар спросил, почему мы хотим попасть именно в группу Черняховского? Мы ответили, что старшина нам очень нравится, а в какую группу быть зачисленным нам все равно, лишь бы поскорее и вместе.
Алексей Михайлович сказал нам, что подумает и, показав на дверь, добавил: «идите, ваши уже позавтракали и дожидаются на улице. Машина прибыла, пора на занятия». Через пару дней старшина отозвал меня в сторону и с сожалением сказал, что пулемета его группе не дадут, поэтому вопрос о нас с Федором отпал сам по себе. И добавил: «жаль, ты, сержант, мне понравился».
Еще через пару дней, перед 7 ноября, мы заметили, что группа знакомых нам лиц перешла во вторую смену питания. Мы поняли, что вышел приказ о формировании новой группы. Вскоре стало ясно, что эта группа старшины Черняховского.
Приказы о создании диверсионно-разведывательных групп на стенде оперативной информации не вывешивались. Их обычно зачитывали перед строем только самой группы, собранной в штабном помещении. В приказе указывался ее персональный состав, руководители, присвоенный номер и кодовое название. Район предстоящих действий и конкретное задание сообщались только командиру, комиссару и заместителю командира по разведке. А шифр для радиосвязи знали только командир и радист.
В середине ноября 1942 года на задание в тыл противника были отправлены сразу пять диверсионно-разведывательных групп.
4 ноября — группа № 71 «Манжи». Командир Батаев, 13 бойцов. Место действий — район дороги, соединяющей хотуны Шатуновский — Уманцево — Садовое — Киселевка
В тот же день — группа № 73 «Кечкенеры». Командир Харцахаев, 15 человек. Ей определили район действия на дороге, соединяющей хотуны Буру — Кечкнеры — Шебенеры — Сораха.
14 ноября группа № 74 «Юста». Командир Огиров, 17 бойцов. Район действия на дороге Яшкуль — Ютта. ноября отряд под командованием А.М. Федоренко (31 боец) в район дороги Яшалта — Киста и железной дороги на участке Ипатово — Дивное, с задачей парализовать перевозки противника по грунтовой и железной дорогам[14].
На рассвете 17 ноября 1942 года спецшколу покинула и диверсионно-разведывательная группа № 66 «Максим» под командованием старшины Л.М. Черняховского.
В этот день я был помощником дежурного по спецшколе. Каждый день двое сержантов из числа курсантов дежурили по школе, один из них — помощником. Алексей Михайлович вызвал меня и приказал сопровождать вместе с ним группу «Максим» до военной гавани, которая располагалась на окраине Астрахани. Бойцы группы погрузились в крытый брезентом грузовик, и до места назначения никто не проронил ни слова. Добросер-дов сидел в кабине шофера, я в кузове, между командиром и комиссаром.
На пристани нас встретил представитель военного отдела Калмыцкого обкома партии товарищ Альтман. Впоследствии мне с ним приходилось не раз встречаться. Группа выгрузилась из грузовика и во главе с заместителя командира по разведке стала молча подниматься по трапу военного катера. А Добросердов, командир группы, комиссар и Альтман стояли у трапа и о чем-то говорили, наверное, командование группы получало последние наставления от руководства. Наконец, Черняховский и комиссар группы вместе с Альтманом поднялись на борт катера и отчалили от гавани, взяв курс вверх по Волге к месту назначения. Я еще долго вспоминал старшину Черняховского. Стоя на корме катера, Леонид Матвеевич помахал мне рукой и крикнул: «удачи тебе, сержант».
