Часть разведчиков, главным образом имеющих родственные связи в глубоком тылу, направлялась на самолетах и выбрасывалась в нужном пункте с парашютами.
Аналогичную работу по подбору, подготовке и заброске разведчиков в тыл врага проводили агентурные и диверсионные отделения разведотделов штабов фронтов. Разведорганы фронтовых и армейских объединений начали развертываться по штатам военного времени уже в ходе боевых действий, когда наши войска вели тяжелые оборонительные бои. Поэтому квалификация офицеров специальных отделений была в первые месяцы войны крайне низкой. Опыт приобретался ценой больших потерь.
Хочу непременно сказать о беззаветном героизме и самоотверженности нашей молодежи и особенно девушек-разведчиц. Многие из них направлялись в тыл противника прямо со школьной скамьи. Значительную часть радистов составляли женщины, стойко переносившие наряду с мужчинами все тяготы боевой жизни во вражеском тылу. Уже один перелет линии фронта на тихоходных транспортных или учебных самолетах и прыжок ночью с парашютом в неизвестность фактически являлся подвигом, а ведь это было только началом боевой работы, полной непрерывных опасностей.
В течение всей войны оперативная разведка носила массовый характер и велась непрерывно. В результате объединенных усилий разведотделов фронтов и Центра уже в первые 6–7 месяцев войны было заброшено в тыл противника до 10 тысяч человек, в том числе значительное количество разведчиков с радиопередатчиками. Но противник стремительно продвигался на восток на широком фронте от Белого до Черного морей. Он рвался к Москве.
Нас, работников центрального аппарата НКО, многие считали счастливчиками, поскольку мы по крайней мерю знали, что с нашими семьями, хотя видеть их нам фактически не приходилось. Вскоре по приказу командования они были эвакуированы из Москвы за Урал. Моя жена с дочерью, которой исполнилось всего десять дней от роду, 28 июля уехала в Челябинскую область в товарном эшелоне, так и не успев увидеться и проститься со мною.
У нас, оперативных работников, конечно возник вопрос: почему мы проиграли начало войны? Почему не были приняты должные меры против гитлеровской агрессии, если наше руководство знало заранее, когда она произойдет? На поиски ответа уже не было времени. Нужно было выполнять свой долг и наверстывать упущенное.
В первой половине августа группу сотрудников управления, и меня в том числе, направили в прифронтовую полосу для создания разведывательной сети в городах, которым угрожала опасность захвата противником. Работа должна была проводиться в помощь фронтовым агентурным и диверсионным отделениям, которые выполняли ее независимо от нас. Командиров разведывательных групп (резидентур), за редкими исключениями, планировалось подбирать на месте из добровольцев, не подлежащих призыву в армию, как правило, пожилых людей, имеющих за плечами опыт армейской службы. С собою мы везли подготовленных радистов, знавших не только свое дело, но и основы агентурной работы, приобретенные в краткосрочной школе при разведупре. Они должны были, по нашему замыслу, не только являться техниками-связистами, но зачастую и заместителями командира группы. В этом качестве им разрешалось в случае необходимости создавать агентурные группы из местных жителей. Такие задачи обычно ставились радистам, имевшим в пункте назначения родственные или другие связи.
Разведчиков экипировали в поношенную гражданскую одежду, обеспечивали деньгами, сухим пайком (консервы, сухари, сахар, сало, спирт) месяца на два, оружием, боеприпасами и взрывчаткой. Радисты получали рации «Север» с двумя комплектами батарей. Всем выдавались соответствующие легенды-биографии и советские документы — паспорта, военные билеты с отметкой о снятии с воинского учета по какой-либо трудно контролируемой причине, свидетельства об освобождении из мест заключения, короче говоря, все, что было необходимо.
Каждый оперативный работник снабжался удостоверением за подписью заместителя начальника Генерального штаба, где указывалось: податель сего выполняет задание особой важности, и все гражданские и военные власти и органы НКВД обязаны оказывать ему всяческое содействие. Люди и грузы, следовавшие с ним, проверке не подлежали.
По замыслу руководства наши разведчики знали только свои пункты назначения и, хотя обучались вместе, оперативных фамилий и кодовых имен, под которыми им предстояло работать, друг другу не открывали. Но иногда строгая конспирация нарушалась, и это приводило к тяжелым последствиям. Совместная подготовка разведчиков при массовом наборе была неизбежным злом, чреватым раскрытием отдельных групп и даже провалом и ликвидацией их противником.
По приказу начальника 2 отделения 7 отдела разведуправления Н.В.Шерстнева мне надлежало 12 августа выехать на грузовой автомашине с разведчиками и радистами для создания в Гомеле и Брянске разведывательных групп. Перед нами поставили задачу вскрывать переброску войск противника через эти пункты, в том случае, если они будут оставлены нашими войсками. Впрочем, сомнений в этом не было: бои шли уже на подступах к этим городам. Нужно было спешить.
Все шоссейные дороги в западном направлении были забиты автомобильным и гужевым транспортом. К фронту перебрасывались незначительные подкрепления, а на восток катил неудержимый поток беженцев, перегонявших скот, везущих на телегах детей, плетущихся пешком, измученных, голодных, с воспаленными от бессонных ночей глазами. Многие из них потеряли во время почти непрерывных налетов немецкой авиации своих близких. Ползли грузовики с ранеными, которые ничего утешительного о положении на фронте сказать не могли. И над всем этим хаосом в воздухе висели самолеты с черными крестами на крыльях, которые безнаказанно бомбили, расстреливали из пулеметов все живое, гонялись за бегавшими по полям и дорогам, обезумевшими от ужаса людьми. Картины смерти и разрушения в эту благодатную пору года, когда плоды человеческого труда в поле ожидали уборки, как-то не укладывались в сознании. Казалось, что это какой-то дурной сон. Но вой самолетов, взрывы, трупы на месте только что идущей впереди группы людей, стоны раненых возвращали к действительности.
Все увиденное подействовало на моих спутников, да и на меня самого, как предметный урок ненависти к гитлеровцам. Мы впервые увидели войну во всем ее ужасе, и перед нами вновь и вновь вставали вопросы: кто дал право врагу распоряжаться нашими жизнями? Что ему нужно в нашей стране? Закипала яростная злоба к захватчикам, желание беспощадно мстить за погибших соотечественников.
В Гомель мы прибыли ночью 13 августа. Он не был подготовлен к обороне. Немцы продвигались так стремительно, что западнее Гомеля ничего, кроме обычных окопов, подготовить не успели. В городе, подвергавшемся непрерывной бомбежке, а с 14 августа и прямому артобстрелу, из органов власти фактически никого не оставалось, и оформить хотя задним числом моих людей на работу, подобрать надежных помощников из числа проверенных местных жителей уже было нельзя. Не успевшая или не желавшая бежать часть гражданского населения никем не управлялась, и кто со страхом, а кто с надеждой ожидал прихода немцев, прячась в подвалах и щелях. Некоторые предприимчивые молодчики тащили из магазинов и складов продовольствие и промтовары. В пылающем, стонущем от взрывов городе на них никто не обращал внимания, да и не было нужды. Спасти государственное имущество все равно было нельзя, так или иначе оно досталось бы врагу.
Все мои попытки найти представителей органов НКВД, чтобы воспользоваться их помощью для создания разведгруппы, не увенчались успехом. Брать же непроверенных людей было рискованно.
А немцы упорно рвались к городу. Во время одного из воздушных налетов случайно оказавшийся рядом со мною старик схватил меня за шинель и начал яростно кричать: «А где же наши? Скажи, где они? Неужели так и пропадать тому, за что мы боролись?»
Не найдя что ответить, с чувством стыда, будто во всех этих несчастьях была и моя вина, я почти бегом направился к своим разведчикам. Они ожидали меня в покинутом домике на восточной окраине города.
