В августе 1939 года помощником военно-морского атташе в Испанию назначили капитана 3 ранга Алана Хиллгарта, и в течение короткого времени он подчинялся военно-морскому атташе в Лиссабоне, что раздражало испанское правительство даже больше, чем положение, при котором Мадрид считался аванпостом Парижа. Контакты необходимо было налаживать с самого начала, в то время как развитие отношений Испании к всепобеждающим нацистам было крайне важным для Англии. Ничто не смогло бы яснее иллюстрировать опасность пренебрежения контактами в мирное время. Хиллгарт охарактеризовал это так: «Там, где не было предшественника, не могло быть и позиции, опираясь на которую можно было бы начать работу». Он наверстал упущенное только тем, что сам устанавливал контакты с представителем испанского флота во время гражданской войны в Палме.

В Анкаре военно-морское представительство было сложным, но работало хорошо. Многолетняя надежда Англии на то, что Турция вступит в войну против стран оси, способствовала посылке туда военно-морской миссии с задачей разработать, насколько это было возможно при правительстве, строго придерживающемся нейтральных позиций, план будущего взаимодействия ВМС обеих стран.

Поэтому глава миссии адмирал Говард Келли находился в Анкаре с 1940 по 1944 год в качестве личного представителя командующего Средиземноморским флотом. Он не имел дипломатического статуса, что очень беспокоило английское посольство, но турки относились к нему, как к почетному гостю. Будучи в очень дружественных отношениях с маршалом Чакмаком, он часто добывал секретную информацию, которую не мог получить военно-морской атташе. Ясно, что при положении, когда адмирал имел доступ к делам военно-морского атташе, а последний о деятельности адмирала знал мало, взаимодействия между ними ожидать было трудно. Поэтому всегда существовала опасность, что совет, данный военно-морским атташе послу или начальнику разведывательного управления, мог отличаться от совета, данного адмиралом Келли, и это, несомненно, затрудняло работу офицеров разведки в Лондоне. Однако первому морскому лорду и адмиралу Каннингхэму нравилось такое положение, потому что оно давало возможность поддерживать личные связи на высоком уровне, и поэтому все оставалось без изменений.

Можно представить, в какой мере английское министерство иностранных дел опасалось поставить под угрозу Швецию или Испанию или любую другую нейтральную страну такой деятельностью в этих странах, против которой могли бы возражать страны оси. Риск был тройным. В худшем случае немецкие фашисты могли бы использовать деятельность управления специальных операций в качестве предлога для вторжения в Испанию (план вторжения немцев в Испанию существовал с 1940 года по 1943 год). Менее опасным, но достаточно серьезным было бы прекращение действия коммерческих и разведывательных соглашений со страной в ответ на подрывную или незаконную операцию. Кроме того, атташе или другой работник посольства мог быть объявлен персоной нон грата и, следовательно, терял личные связи, специальные знания, накопленный опыт.

Правительственные департаменты в Лондоне опасались не только этого. Если военно-морской атташе подозревался в сборе информации в самом правительстве или в службе разведки и безопасности, за ним, а может быть, и за всем персоналом посольства могла быть установлена слежка. Справедливости ради следует сказать, что некоторые английские послы имели достаточно крепкие нервы, чтобы не волноваться из-за этого, другие же относились с подозрением (как многие относятся и сейчас) ко всякой тайной деятельности, которая могла наложить темное пятно на деятельность посольства.

Военно-морские атташе иногда с ужасом обнаруживали, что некоторые английские дипломатические работники не имели подготовки по соблюдению мер конспирации или не понимали разницы между требованиями, предъявляемыми к ним в военное и в мирное время. Военно-морской атташе в Вашингтоне вынужден был пожаловаться на то, что сведения, переданные им одному секретарю посольства, без нужды были сообщены последним младшему сотруднику, который часто проводил время за пределами посольства.

Помощник военно-морского атташе в Стамбуле докладывал в Лондон:

Очень необычным в этом отношении (возможно, потому, что он не был профессиональным дипломатом) был Самюэль Хор в Мадриде. Он понимал всю важность разведывательной деятельности своей дипломатической миссии и очень разумно поступил, поручив военно-морскому атташе следить за соблюдением мер конспирации в посольстве. Он действовал по принципу: «Я не хочу быть в курсе всех этих дел, с тем, чтобы в случае каких-либо неприятностей заявить, что я ничего не знаю об этом. Но я полагаю, что мои сотрудники будут осмотрительными, делая все, что они могут, чтобы выиграть войну».

Капитан 1 ранга Хиллгарт в заметках, которые он написал после войны для разведывательного управления ВМС, рекомендовал военно-морским атташе обращать особое внимание на сбор коммерческой информации и на поддержание связи с коммерческими сотрудниками посольства:

Общим для всех трех ключевых нейтральных столиц Европы была готовность занимающих важное положение в разведывательном отношении, симпатизирующих Англии гражданских людей поставить полезную, а иногда и важную информацию. Сотрудники различных фирм в Норвегии, занимавшиеся морскими перевозками, а позже владельцы судов и капитаны в Швеции, посещавшие оккупированные Данию и Норвегию, а также Германию, были примерами такого рода людей. Через этих же людей осуществляли передачу и получение информации из оккупированной Польши и Прибалтийских государств. Помощник военно-морского атташе в Стамбуле считал, например, что сведения, полученные от гражданских лиц, были ценнее сведений, добываемых платными агентами. В Соединенных Штатах неофициальным контактам в то время как, впрочем, и сейчас, придавалось большое значение.

Военно-морские атташе должны были проявлять особую осторожность при получении такой помощи, чтобы не скомпрометировать своих друзей в глазах правительства и секретной полиции и не повредить их деловым интересам, ибо в течение по крайней мере половины войны немцы держали эти страны в своем подчинении.

Фактором, тормозившим развитие коммерческой деятельности в этих странах, была только английская блокада или объем ее капиталовложений за границей. Всегда существовала опасность, что правительство нейтральной страны установит такой строгий контрразведывательный режим, что ни прямой, ни тайный сбор разведывательных сведений станет невозможным. К тому же всегда существовала возможность изоляции военно-морского атташе от его источников без нарушения дипломатической неприкосновенности первого. Например, он мог быть скомпрометирован несколькими различными путями.

Как бы ни опровергали это министерства иностранных дел и послы, военно-морские атташе их стран (по существу, весь дипломатический военный аппарат) могли подозреваться в руководстве тайными разведывательными и диверсионными организациями. Например, американцы считали, что деятельность немецкого военно-морского атташе, которую теперь можно изучить по архивам, выходила далеко за рамки его возможностей и прав. В Копенгагене предвоенная деятельность немецкого военно-морского атташе была настолько грубой, что датчане упорно просили и добились его отзыва.