Буквально с каждой минутой становится все холодней, и кончается тем, что я надеваю поверх бронежилета куртку. Но во всем есть и свои преимущества. Теперь, забираясь на очередной виток, я как на ладони вижу внизу свою колонну. В галереях особенно сыро и холодно. Кое-где, пробив стенку и наполовину заглядывая внутрь, торчат приличные кругляшки камней. Наконец, последний диспетчерский пункт и начинается тоннель. Так-то он видится мирным и спокойным, — этакая пустынная освещенная лампами дневного света городская улица с тротуаром. Так и кажется, что сейчас попадутся поздние прохожие. Ветер на перевале разгулялся не на шутку, и тоннель «протягивается», как аэродинамическая труба. С трудом представляю, что вот именно здесь произошла трагедия, когда уперлись друг в друга две встречные колонны и люди стали гибнуть от выхлопных газов. Это после того случая перевал стал работать по графику: понедельник, среда, суббота — с юга на север; в остальные дни — в обратном направлении.

Уже в тоннеле начинает чувствоваться, что дорога пошла вниз. А когда, наконец, вырываешься на солнышко, то становится веселее. И хотя снега все еще близки, но уже теплее. Горы расступаются, и долина становится шире. И оттого, что над тобой ничего не нависает, и ты не ощупываешь тревожно глазами каждую мало-мальски пригодную для засады груду камней над собой, на душе тоже становится как-то спокойнее. Пусть и дальше будут попадаться разбитые машины, и дальше будут стоять вдоль дороги обелиски с датами и фамилиями погибших, но уже машины идут резвее, а не ползут, как мухи после зимы, которых легко смахнуть щелчком пальца.

Теперь уже с каждой минутой становится все теплее. Начинается постепенное раздевание. В конце концов, приходится снять и прилипший к телу бронежилет. В лицо начинает бить прямо обжигающий воздух. Зной стоял такой, что я уже стал считать, что поспешил с уверениями в привычке к жаре. Дорога еще почти сотню километров петляет между гор по довольно живописной» зеленой и плодородной долине. Часто попадаются тенистые кишлаки, рисовые поля, бахчи. Но еще чаще попадаются вездесущие «бачи». Увидев колонну, бегут к дороге, лопочут что-то призывное и протягивают дыни, персики, яблоки. А если приходится остановиться, буквально облепляют машины. И начинается торговля и обмен с солдатами. И как ни смотрят офицеры, все равно по приезду на место в кабинах обнаруживаются и дыни, и виноград, и все прочее. Все разговоры о магнитных минах сразу забываются. К сожалению, разговоры не пустые. Уже на месте узнаем, что на днях две машины с авиабомбами взлетели на воздух после такой торговли.

Девять часов пути и, наконец, мы у цели. Можно считать: дошли быстро. Но настоящая работа только начинается. Без трудностей не бывает, и поначалу чуть все не пошло прахом. Под загрузку боеприпасов нас поставили четвертыми, а это все равно, что сказали бы: получать будете завтра. Пришлось идти и звонить в штаб Армии, добираться до самых больших начальников и объяснять: если сейчас не загружусь, то завтра не пройду Саланг в обратном направлении, что буду ждать проходного дня еще двое суток, смогу уйти только 25-го. Полк без боеприпасов, а 26-го ему на «боевые» и т. д. и т. п. Пробил. Поставили под загрузку, да еще разрешили работать и ночью. И опять наши мальчишки молодцы. После такой работы: по горам за баранкой, да на загрузку, да до полуночи закинули в каждую машину по шестьдесят ящиков по сотне килограммов каждый. А на машине только водитель и старший, офицер или прапорщик. Никто не остался в стороне. И ни звука: надо, значит надо.

Короткая ночь, а наутро обратно. Доктор напичкал всех какими-то тонизирующими таблетками. Не знаю, как другие, а я себя почувствовал бодрым и работоспособным. Доктор уверял, что они, таблетки эти, только в Армию поступают, что просто чудесные и без всяких противопоказаний и не наркотик. Может, поэтому подействовали так благотворно. Ведь иному больному главное верить. Кое-кому и мел помогает, если он решил, что это лекарство от боли в сердце. Обратный путь без особых запоминающихся моментов. Те же горы, тот же тоннель. Но стали сдавать машины, стала пропадать связь, пропало перед тоннелем и наше «техзамыкание». Ждали его внизу так долго, что нас буквально выгнали с площадки диспетчерского пункта, чтобы мы освободили место для других. Постоянно приходилось гонять афганские грузовики и автобусы, чтобы не перебегали дорогу. В русле уже подсохшей реки прибавилось народу, который выковыривал из этой каши стволы, пни и прочий мусор на топливо. Ну а южная сторона, начиная с «зеленки», встретила нас сбивающим с ног ветром. Правда, пыли в нас было столько, что граммом больше, граммом меньше, уже не важно.

Сегодня я молодец. Дело сделал хорошее. Много чего увидел, а вернувшись, много чего успел: и помыться в бане, и газеты просмотреть, и письмо из дома прочитать, и вон сколько в дневнике записать. Ко всему, мальчишки успели на банно-прачечном комбинате простирнуть и погладить форму, завтра буду похож на человека. Час ночи 24.08. Сегодня мои дорогие покидают Куйбышев и едут домой в сырой Псков. А я через день часть привезенных боеприпасов колонной повезу в Панджшер, в Анаву.

С трех часов утра разбирался с колонной (кто с кем и с чем едет, сколько машин, как с охранением и связью). Тронулись в начале пятого, еще в темноте. Баграмский круг прошли с ходу, но уже в Джабаль-Уссарадже пришлось постоять. Как и ожидал, один танк пришлось оставить на ДП (диспетчерском пункте) для ремонта, забрали его на обратном пути. Как всегда, идя в колонне, наелся пыли, но уже по своей инициативе. Для страховки пустил впереди своей «Чайки» боевую машину и испытал всю прелесть пыльной бури. На лице сплошная серая маска. Дойдя до места, первым делом пошел отмываться в полевом душе. Дошли туда и обратно без происшествий.

В «группировке» все по-старому. «Бородатые» нас не трогают, зато каждый день воюют с пехотой. Чем-то, видимо, те их разозлили. За прошлую неделю в Рухе ранены два комбата и командир дивизиона. А в Фирадже вот уже месяц «душки» воюют между собой. Приказал не вмешиваться. Доходит до абсурда. Рядом два поста: 16-й — наш и 18-й — пехоты. Первый не трогают, второй накатывают каждый божий день. Ко всему, у них подрыв БМП на фугасе с гибелью лейтенанта и двух солдат. Обратно шел уже впереди всех, чтобы не глотать пыль килограммами, а прикрытие поставил сзади. Панджшер все такой же. Только стал поспокойнее да почище. Теперь, действительно, голубой.

Остался за командира. Полк ушел 26-го на Файзабад. Сейчас в Кундузе. Готовятся к войне. В расположении полка тихо и пустынно. Осиротели. Осталось чуть больше трех сотен человек, но жизнь течет. Провожу совещания, подписываю бумаги, разобрались, наконец, с людьми и оружием. И уже искали одного солдата. Нашли. Подписал первое свое согласие о возбуждении уголовного дела. В общем, текучка. Людмила с Михаилом 27.08 должны были приехать домой в Псков. Когда еще получу от них письмо? Зато получил письмо от В. Грихонина из Каунаса с сообщением, что магнитофон у него.

Если бы не посмотрел с утра «Утреннюю почту», так бы и не знал, что сегодня выходной. Связался с нашими. Они до сих пор в Кундузе. Ни у меня, ни у них ничего криминального. К вечеру заела тоска. Пошли с Николаем Чудаковым в клуб, а там фильм еще тоскливее. Получил сегодня письмо из прошлого. Нашлось письмо, датированное 12 июня. Забавно читать. Все уже решилось, все устроилось, а в нем Алька сдал в школе только четыре экзамена и боится пятого — физики. В письме: собираются из Пскова в Куйбышев, а на деле — только что вернулись обратно, и т. д.

Сейчас показывают по телевизору день за днем «Войну и мир». К событию рассказали анекдот: «Если бы у Кутузова было столько войск, сколько у Бондарчука, то он бы Москву не сдал. А если бы у Наполеона было столько денег, сколько у Бондарчука, он бы на Москву и не пошел». Жаль, что мы, будучи в Москве, так и не съездили в Бородино в первое воскресенье сентября, как собирались. В этом году 175 лет сражению. Грандиозное будет зрелище. Но без нас.