Им сказали тогда, будто кто-то хотел убить императора и они обязаны были выполнять свой долг – защитить сына неба. После этого про них словно забыли. И вдруг солдатам сообщили совершенно противоположное – оказывается, они выступили против императора, покрыли себя позором, и теперь их полк должны расформировать, а солдат разошлют кого куда. Полк действительно разоружили, и солдат, словно новобранцев, отправили в Китай на пополнение воинских частей. Ичиро оказался в Северном Китае, а Джиро услали в Маньчжурию. Но перед тем как погрузить на пароход, всех солдат повели в храм предков помолиться за императора. Они слушали письменную клятву в верности императору, кричали «Банзай!», пили священную саке из махоньких фарфоровых наперстков-чашек, потом в воинственном настроении грузились на пароход...

Ичиро навсегда запомнил, как шел он в деревне после призыва впереди новобранцев и нес на плече большую самодзи, похожую на деревянную лопату, которой отец провеивал рис. И каждый провожающий поставил на большой лопате-самодзи свой иероглиф – с пожеланием, как рис из котла, загребать добычу во время войны. В Китае войны не было, во всяком случае Ичиро еще не принимал участия в боевых операциях, но судьба как будто начала ему улыбаться, солдату Ичиро уже перепала кое-какая добыча. Этим Терасима обязан был своему земляку Исияма, служившему третий год в армии Он оказался родом из соседней префектуры, бывал даже в деревне, где жил Терасима. Приятно встретить земляка на чужбине. Они познакомились и подружились.

Исияма относился к Ичиро несколько свысока, но явно благоволил к земляку – неопытному и молодому солдату, хотя и использовал его на побегушках. Вообще Исияма умел извлекать пользу из окружающих. В роте Исияма слыл продувным и расторопным солдатом, чего явно не хватало застенчивому Терасима. Маленький, плотный, с широким вздернутым носом и большими ноздрями, Исияма всегда находился в курсе событий, будто чуял все издали своим вездесущим носом. На привалах Исияма первым раздобывал у китайцев пищу, находил лучшую фанзу, бесцеремонно выпроваживая хозяев, а в его ранце всегда лежал запас опиума, героина, который он выгодно сбывал китайцам.

Одним из первых в роте Исияма раздобыл деревянную бочку для купанья, которую на походе безропотно несли за ним все те же китайцы. Обычно он обещал им хорошо заплатить, но никогда этого не делал. Просто гнал их взашей, если ему докучали, а иной раз грозил пристрелить. В жару он по шею погружался в наполненную водой бочку и сидел на корточках, наслаждаясь прохладой, а после себя снисходительно разрешал искупаться приятелям. По примеру Исияма, многие солдаты обзавелись такими же бочками и бесплатными носильщиками. Это облегчало солдатскую жизнь, даже создавало какой-то походный комфорт.

Последнее время полк, в котором служили Исияма и Терасима, стоял недалеко от Пекина, расположившись лагерем вдоль речки с низкими болотистыми берегами. Одни солдаты жили в старых китайских казармах, другие по деревням, некоторые в палатках, раскинутых на лугу. На другой стороне реки располагались китайские войска – в городке Ванпине, обнесенном крепостной стеной, когда-то беленной известкой, но сейчас возвратившей себе землисто глиняный цвет. Через речку к городским воротам Куан ан-мин тянулся старый-престарый мост с каменными серо-зелеными львами. На берегу стоял уродливый слон из камня. Говорили, будто этому слону больше тысячи лет. Возле каменного слона в фанзах жили солдаты – целый взвод, а на задворках у полевой кухни стояли бочки и даже деревянные ванны, в которых солдаты купались.

Именно здесь, у моста Лугоуцяо, и произошли события, послужившие началом большой войны, охватившей на много лет континентальный Китай.

Командующий японской дивизией, расположенной в районе Лугоуцяо, почти каждую ночь проводил тактические учения. Обычно они начинались после захода солнца и заканчивались под утро. Днем солдаты отсыпались либо слонялись без дела по берегу реки.

Накануне того злополучного дня солдаты ранним утром возвращались в лагерь. Когда шли по деревне, Исияма подтолкнул локтем Ичиро:

– Гляди-ка, утки...

За плетнем, в тесной загородке из бамбуковых палок, сидела большая белая утка с утятами.

Солдаты отстали и подошли к плетню.

– Давай лезь, я подержу винтовку.

Ичиро перемахнул через плетень, но в это время из фанзы вышла старая китаянка. Ичиро растерянно остановился.

– Давай, давай, – подбодрил его Исияма. Он погрозил китаянке кулаком и еще припугнул винтовкой. Китаянка испуганно скрылась в фанзе.

Ичиро вытащил утку из клетки, свернул ей голову и перебросил через плетень. Белые перья птицы окрасились кровью. Солдаты взяли ее за крылья и побежали догонять взвод.

С утра заняться уткой не удалось – послали в наряд. Потом завтракали, усталые легли спать и проснулись, когда начала спадать дневная жара.

– Кажется, пахнет, – поводя носом, сказал Ичиро, вытаскивая из тайника свою утреннюю добычу.

– Ничего, ты еще не едал такой дичи, – беззаботно ответил приятель.

Исияма послал Ичиро за сырой глиной, а сам принялся потрошить утку. Прямо с перьями он обмазал ее глиной и положил в костер.

Утка и в самом деле оказалась отличной. Друзья наелись до отвала, но жалко было оставлять такую еду, и Исияма обсосал все до последней косточки. А к ночи опять пошли на учения. Занимались перебежками, кого-то атаковали, и Терасима не заметил, что Исияма куда-то исчез.

Ночные учения закончились несколько раньше, солдат построили, провели перекличку, солдата Исияма на месте не оказалось. С этого все и началось. Искали, кричали – Исияма не откликался. Командир взвода доложил ротному, ротный в полк, из полка в дивизию, а там стали принимать свои меры.

Распространился слух, будто кто-то слышал выстрел с китайской стороны, будто просвистела пуля, раздался чей-то крик. Начальник специальной службы дивизии позвонил по телефону в китайский штаб, потребовал вызвать генерала. Того разбудили, и он сонным голосом спросил, что угодно господину японскому офицеру.

– Ваши солдаты похитили японского рядового, – сказал начальник спецслужбы. – Командующий приказал мне заявить самый строгий протест и потребовал немедленно принять меры.

– Хорошо, – ответил китайский генерал, – я прикажу это расследовать и утром сообщу вам, но я думаю...

– Нет, нет, японская армия не может терпеть таких оскорбительных действий. Мы оставляем за собой право потребовать удовлетворения. Командующий дивизией приказал передать, что мы сами произведем осмотр города, дайте распоряжение пропустить наш отряд через ворота Куан ан-мин. Мы сами проведем поиски пропавшего рядового.

Начальник спецслужбы говорил вызывающе, кричал, требовал.

– Но мы не можем пропустить ваших солдат, я должен получить разрешение командования...

– В таком случае мы займем город без вашего разрешения...

Он бросил трубку и взял другой телефон:

– Начинайте атаку... Да, да, я говорю по приказанию генерала Доихара.

...Японский батальон при поддержке артиллерии начал штурм городских ворот у моста Лугоуцяо. Китайские части оказали сопротивление. Завязался ночной бой, который не дал результатов.

А Терасима Ичиро упорно продолжал искать своего приятеля и в конце концов нашел его. Исияма сидел в кустах со спущенными штанами...

– Куда ты пропал? Тебя ищет вся дивизия, думали, что тебя украли китайцы...

– Я не могу тронуться с места, – жалобно простонал Исияма. – Я как купальная бочка с пробитым дном...

Оказалось, что ночью во время учений у него нестерпимо разболелся живот, и солдат Исияма перед самой перекличкой ушел подальше в кусты заниматься делом, в котором его никто не мог заменить.

Терасима повел ослабевшего приятеля в расположение взвода. Чем ближе они подходили к старому мосту, тем отчетливее слышалась ружейная стрельба, тем громче били орудия, стоявшие на лугу в невысоком кустарнике. Пушек не было видно, и только багровые всполохи разрывали предрассветную мглу одновременно с грохотом выстрелов. Светила луна, и ее бледно-жемчужный свет будто смешивался с розовато-лиловыми тенями уходящей ночи.