Крики возвестили о том, что стадо готово отправиться в путь.

– Шевелитесь, – спохватилась я. – Мне неохота пробираться через коровьи лепешки.

Фру пошел впереди, Зенела все так же висла у него на руке. Мы с Греном пристроились за ними, а Сорград и Узара шагали сзади, по обе стороны от головы осла, и спорили об истории Кола – нечто, из-за чего они ломали копья последние три дня.

Я давно оставила все попытки уследить за их доводами. Грен – тоже.

– Не хочешь попытать удачу? – Я кивнула на вычурно завитую голову Зенелы.

– После той ее песни? – Грен скривил губы. – Если ей требуются поклонники, страдающие от безнадежной любви и вздыхающие по ней издалека, то это ее дело, а я в ее игры не играю.

Я хихикнула. Моя родительница научила меня песне недотроги вместе с каждой второй мамашей на улице, желающей убедить свою дочь сохранить девичью честь для достойного поклонника, но Зенела была первой, кто пел ее с таким явным намеком на себя. Стало быть, она представляет себя цветком, чей аромат будет восхищать, только пока цветок не сорвут? Лично я никогда не видела смысла держать парней в отдалении, считая, что вблизи они куда интереснее.

– А кстати, откуда она? – Грен все еще смотрел на Зенелу с напряженностью, противоречившей его равнодушию.

– Из Кадраса. Ее отец владеет там трактиром. Фру сказал, что не раз останавливался в их доме. Отец знает, что голос – единственная ее надежда сколотить состояние, вот и попросил Фру взять ее в Селериму – вдруг кто из богатых или влиятельных услышит ее.

– Вряд ли она найдет богатого патрона, выводя рулады в диком лесу, – критически заметил Грен.

– Нас это не касается, – пожала я плечами.

Навстречу шли фермерши со своими служанками в сторону рынка, который раскинется вскоре на мощеной площади Медешейла. Одни тащили нагруженные корзины, другие несли на плечах широкие коромысла, и в покачивающихся ведрах виднелись завязанные кринки. Фру остановился, чтобы купить круг свежего сыра, завернутый в муслин. Я сделала то же самое, пока Грен любезничал с хорошенькой служанкой; щеки у нее были такие же круглые и веснушчатые, как яйца в ее корзинке.

– Спасибо. – Хозяйка кивнула на прощание, начало дня принесло удачу – наполнило ее кошелек. – Пошли, Тила.

Грен отвесил Тиле поклон и послал воздушный поцелуй, а взамен получил смешок. Я поймала озадаченный взгляд Зенелы. Почему ни один из этих мужчин не выказывает ей обожания, к которому она привыкла?

Я пошла рядом с Фру.

– «Сказание Змея» было отличным трактиром с хорошей рекомендацией. Ты часто проходишь через Медешейл?

– Время от времени. – Фру задумчиво поглядел на меня. – Горсть лет назад это была просто деревня, срубленная на краю дикого леса. Поколение назад все рынки скота были там, на дороге под Брейксвеллом.

Он указал на весенние цветы, усеивающие траву, в основном желтые, но попадались и нежно-голубые, и ярко-розовые. Было довольно прохладно, но восходящее солнце осушало росу и согревало цветы, а ветер возносил их запахи. Тут и там среди пастбищ виднелись рощицы, птицы порхали, и их трели услаждали воздух.

– Когда я был мальчишкой, здесь повсюду рос орешник. И урожай орехов был знатный. – Он покосился на меня лукаво. – Много девиц возвращались домой с полными передниками.

Зенела поспешила вновь заявить свои права на руку менестреля.

– А не опасно путешествовать одним по этой дороге?

– Я защищу тебя, дорогая. – В тоне Фру мне послышалась насмешка.

Я не считала, что нам есть о чем беспокоиться. Если здесь и бывали когда-то укрытия для всевозможных разбойников, то их уже вырубили на длину плуга по обе стороны тракта.

– В этих пределах Энсеймина нет бесхозных или безземельных людей, из-за которых иные места вроде Далазора или Гидесты становятся такими опасными. – Пусть Зенела утешится тем, что я проделала впятеро больше лиг, чем она.

– Лесной Народ выгоняет бандитов, использующих дикий лес как укрытие для грабежей на тракте, – добавил Фру. – И мы общей крови. Ни один Лесной житель, вышедший свести счеты с пастухами, не тронет нас.

– Но что, если… – попыталась возразить Зенела.

– А кто ведет разбирательство, если случается драка или убийство? – прервала я ее. – Лорд Как-Его-Там в Брейксвелле или солуране?

– Все само утрясается, – пожал плечами Фру. – Здешние пастухи не жалуют чиновников, а единственная забота солуран – это держать тракт открытым. Раз в сезон замок Пастамар рассылает людей, чтобы они срубали подлесок и засыпали самые глубокие рытвины.

Мне надоело ерошить перышки Зенелы, и я посмотрела вперед. Дорога медленно вилась к плотной зеленой полосе, темнеющей на горизонте холмистой равнины. В течение всего небогатого событиями утра, сводившегося к размеренной ходьбе, помахиванию рукой вослед случайным фермерским подводам или стоянию в сторонке, дабы пропустить нетерпеливый экипаж, грохочущий мимо, я раздумывала, почему Великий Лес называется так на солурском, на тормалинском, на языке Народа и, вероятно, любом другом языке, пока наконец не поняла: нет для него иных слов. Я бывала в разных краях, глухих и диких, с оврагами, холмами и реками. Если деревья плотным кольцом окружают тебя, ты знаешь, что довольно скоро они расступятся. Этот же лес скрывает от тебя подобные иллюзии под непроницаемым пологом листьев, как бы создающим плотный барьер. Непрерывная зелень марширует на юг, расплываясь вдали в неясное пятно, которое предвещает бесконечное множество зеленых лиг впереди. На севере и западе она поднимается к далеким горам, все еще покрытым снегом. Заслонив от солнца глаза, я увидела, что более яркая зелень лиственных лесов темнеет до мрачных оттенков пихты и сосны, а дальше резким контрастом лежат широкие полосы тускло-коричневого камня и льда.

– Это горы. – Сорград, хмурый, стоял рядом со мной.

– Они очень большие. – Я не знала, что еще можно сказать. – Как далеко они тянутся?

– От самого восточного океана до диких земель западнее Солуры. – Сорград улыбнулся, но глаза его были непроницаемы. – И это низкие хребты. В нескольких сотнях лиг дальше на север есть высокие пики.

– По мне, и эти достаточно высокие и холодные. – Я содрогнулась. – Ты прав. Там, наверху, все еще зима.

– Говорят, Мэвелин сотворила землю, а Мизаен создал нас подходящими для нее, – задумчиво пробормотал Сорград.

– Весь мир состоит из одних и тех же элементов: воздух, земля, огонь и вода. – Я вздрогнула от голоса Узары. – Только в разных сочетаниях.

Думаю, он хотел нас ободрить, но, увы, это прозвучало чересчур снисходительно, и Сорград помрачнел от неожиданного оскорбления.

Сзади подошел Грен.

– Мы останавливаемся на обед?

Мы поели, глядя на крошечные деревца, не дающие свободы лугам, и снова тронулись в путь. Дорога неумолимо продолжала виться – единственный большак, располовинивший тайны дикого леса.

Я велела себе не фантазировать. Моя Лесная кровь – просто случайность. Я знала имя моего отца, знала, что он был менестрелем, и если бы Дрианон было не все равно, она б никогда не позволила Халкарион из прихоти связать такую неподходящую пару. Но все беспокойства по поводу моего отца или происхождения я оставила там, в Ванаме.

К вечеру, когда мы вошли в сам Лес, с гор потянуло холодом. Нежные листочки кое-где почернели от прикосновения Мэвелин, и тени под деревьями были сырые и холодные – память о медленной поступи Зимней Ведьмы.

– Сегодня ночью подморозит? – спросила я Сорграда, который весь день был необычно молчалив.

Сорград посмотрел на небо.

– Наверное, нет, но все равно будет страшно холодно. Думаешь, ее светлость привыкла спать за стенами трактира? – Он уговорил осла пройти неровный участок дороги, где иней сковал ухабы и защемлял копыта и колеса. – Если солуране хотят отправлять свою шерсть на восток, им лучше выслать несколько телег гравия до середины лета, – заметил он.

– Как твоим сапогам удалось остаться чистыми? – внезапно спросил Грен, уставясь на ноги Узары.