На том беседа закончилась, я зашел к кадровику, заметил, что он мог бы и предупредить меня по дружбе. Тот объяснил, что было уже несколько случаев отказа отправляться в Афганию, людей по-разному наказывали, а то и увольняли за это, поэтому кандидаты должны были попадать на беседы с руководством, не догадываясь о предмете разговора. Чушь, конечно: я знал, что «блатняки» всегда были в курсе дела о таких беседах и шли на них с готовыми решениями.

Небезынтересно было представить себе лицо жены, когда я «обрадую» ее этой новостью… Впрочем, мы оба обожали путешествия, перемены судьбы, и я не беспокоился за нее — она была не только женой, но дочерью военного человека.

Вечером мы содержательно поговорили, внимательно прослушали и просмотрели очередное вранье Лещинского из Афганистана в программе «Время» и стали прикидывать, как будем собираться и у кого набраться опыта жизни и работы в этой стране. Я принял новость как знак судьбы и с привычкой старого служаки стал отыскивать в этом назначении положительные стороны, найти которые там было невозможно.

Началось оформление, в числе других командируемых я встретил неплохих ребят — все гораздо моложе меня — и решил, что в такой компании можно будет «пересидеть» любую осаду. Вот уже и медицинские комиссии прошли и я, и жена, и падчерица. И на загранпаспорта уже сфотографировались.

На все происходившее вокруг я посматривал отрешенно, подбирал книги по Афгании и ее проблемам. В программе «Время» мы с женой, не слушая белиберду, которую несли из Афганистана корреспонденты, рассматривали улицы, людей, транспорт, дома. Еще бы — после того, что мы видели и к чему привыкли, нам предстояло провести три года в, мягко говоря, непривычных условиях. Однако страсть к путешествиям брала свое, мы готовы были отбыть в афганские дали. Жена раздумывала, как она будет объяснять знакомым, почему муж, сотрудник ВААПа, уезжает в Афганистан? Что, там обострились авторско-правовые проблемы?

Я без особого сожаления готовился прощаться с ВААПом, который так сначала полюбил и к которому был теперь почти равнодушен — многое изменилось там. Меня, кстати, тоже интересовало, как я вдруг исчезну на долгое время из поля зрения многочисленных приятелей, нескольких друзей, учителей в авторско-правовом и издательском бизнесе, и потихоньку придумывал подходящую «легенду». Вскоре я узнал, что в Афганистане работал представитель Госкомиздата — помогал афганским «друзьям» по партии создавать издательскую базу для их пропагандистских усилий: можно было разрабатывать детали моей «липы».

Так же, как началось, все и кончилось. Видимо, решение о расширении аппарата КГБ в Афганистане было пересмотрено: никто из оформлявшихся вместе со мной там так и не оказался.

Надо ли говорить, что горечи от несостоявшейся поездки я не испытывал. Но я продолжал расспрашивать одного из коллег по «подкрышной» работе в ВААПе — Юру Гудскова, бывшего разведчика, он проработал в Афганистане год. Ничего интересного, кроме мельком упомянутых двух шансах навсегда оставить там свою голову, Юра мне не рассказал. А когда я сообщил ему, что поездка не состоится, он засмеялся: «Все хорошо, что хорошо кончается…».

Вскоре я узнал, что один из сотрудников нашего отдела, работавший «под крышей» в Госкомиздате, собирается уходить на пенсию. Мы с Борисом Михайловичем — так его звали — много разговаривали о работе, вместе возились с молодежью. Перед уходом он сказал, что рекомендовал на свое место меня. Ему работалось сложновато — без знания языков сидеть в Управлении международных связей — дело малоприятное. Но и на одном знании языков далеко не ускачешь — Госкомиздат был огромным ведомством, отраслью народного хозяйства, мне казалось, что там очень большой объем работы. Работы я не боялся, а некоторые моменты выглядели привлекательно: должность эта по линии КГБ позволила бы получить последнее звание — после почти 30 лет работы я был уверен, что заслужил его. Кроме того, было еще одно преимущество, которое многим покажется смешным, — заместитель начальника Управления международных связей имел отдельную комнату. Это был предмет моих вожделений давно — от многолюдных вааповских помещений голова к концу рабочего дня шла кругом.

Наконец, меня вызвал еще один заместитель начальника Управления — Юрий Владимирович Денисов. На этот раз я знал, о чем пойдет речь, потому что о переходе в Госкомиздат со мной разговаривал Игорь П. Генерал коротко порасспрашивал меня о работе в ВААПе, потом мы потолковали о Госкомиздате, о некоторых аспектах его развития и наших интересах там. Я ответил на вопросы, дал понять, что работа в Госкомиздате меня интересует — это была правда, там затевались (но так и не затеялись) интересные дела. Пошутил насчет своего затянувшегося пребывания в ВААПе, и на этом разговор закончился.

В начале осени 1987 года Денисов, Игорь и я через просторную приемную прошли под прищуренным глазом секретарши в огромный кабинет Председателя Государственного комитета по делам полиграфии, издательства и книжной торговли. Навстречу нам из-за стола поднялся низкорослый (опять, с тоской подумал я), с умным жестким лицом, подтянутый человек.

Секунды было достаточно, чтобы понять: в его взгляде сквозит неприязнь не к нам троим — он нас видел впервые, а к КГБ в целом. Такие вещи я научился различать с ходу и не ошибался.

И разговор-то получился удивительно неприятным: Ненашев сразу «оседлал» беседу, начав ее с того, что надо, дескать, работать в ведомстве, а не просто числиться, что надо то, надо это и прочее. Он порассказал немного и о Госкомиздате, но чисто для вежливости. Я терпеливо ждал, что Юрий Владимирович представит меня должным образом и развеет опасения моего будущего шефа — ведь от такой беседы зависело многое. Но он молчал до конца разговора — то ли стушевался, то ли тоже почувствовал негативные флюиды, источаемые Ненашевым.

Разговор закончился на какой-то дряблой ноте, все пожелали мне успехов на новом месте, и мы покинули негостеприимный кабинет госкомиздатовского вождя.

От ВААПа до Госкомиздата пешком 15 минут. И в работе этих двух ведомств было немало общего, хотя Госкомиздат был практически головой целой отрасли, включавшей сотни издательств, учреждений книготорговли, типографии. ВААП же — небольшое Агентство, которое, строго говоря, представляло собой юридическую контору с отделениями в республиках и представительствами в некоторых странах. Казалось, два ведомства должны, дополняя друг друга, сотрудничать, дружить на пользу книжного дела страны, ан нет. Между руководством Агентства и Госкомиздата установилась прочная глухая вражда. К ВААПу перешли из издательств внешнеторговые сделки по уступке и приобретению прав, Госкомиздат, будучи одним из учредителей Агентства и имея своего представителя в Правлении, лез в вааповские дела и не давал санкции то на то, то на это. Страдало, конечно, дело. Таким образом, под новой «крышей» меня ожидал вдвойне «теплый» прием — и как сотрудника КГБ, и как патриота ВААПа.

Вскоре я уже обживал вожделенный кабинетик, знакомился с людьми, структурой ведомства, с руководством. В таком же кабинете рядом работал другой «подкрышник» — сотрудник ПГУ Леша Морозов. Нас было двое на огромную отрасль, а в маленьком ВААПе с момента основания трудилась целая группа чекистов.

На коллегии Госкомиздата меня должны были утвердить в должности заместителя начальника УМС: в просторном зале собрались все ее члены, директора издательств и масса ответственных работников. Ненашев коротко представил меня, сообщил, что раньше я работал в ВААПе, и с неприязнью добавил: «Ну, в ВААПе объем работы не такой, как здесь…»

И правда: объем его, скажем, работы, был несравним с объемом работы Четверикова, но вот относительно объема моей он вряд ли имел представление.

После ВААПа, где каждый день приходили и отправлялись телексы, письма, приезжали авторы, принимали делегации, жизнь в Госкомиздате показалась мне тихой заводью: по коридорам медленно, степенно двигались какие-то полусонные люди, дела и бумаги перемещались из комнаты в комнату, из подразделения в подразделение не спеша, «отлеживаясь» в промежутках.