Шумно и многолюдно бывало у греков — там я «гостил» часто в течение нескольких лет, когда занимался с Энциклопедией. Может быть, мне это казалось, но у греков почему-то всегда собиралось много военных дипломатов из разных посольств в живописных мундирах, увешанных замысловатыми лентами, кистями и вообще военным «глазетом». Я любил их разглядывать, пока один из них, кажется бирманец, спутав меня с кем-то, спросил: «А почему вы сегодня в штатском?» Я не выдержал и так заржал — другого слова найти не могу, что бедный маленький генерал (а может быть и лейтенант — понять было невозможно) готов был вызвать меня на дуэль. Я долго извинялся, придумывая нелепые объяснения своему недипломатическому поведению.

На этих приемах я часто наблюдал за присутствовавшими на них нашими и иностранцами и с горечью убеждался в том, что большинство из нас слишком легко отличить от них. У военных редко встретишь элементарную выправку, у штатских — просто осанку. Об одежде и манерах говорить не приходится, и женщины, увы, не исключение, а если и исключение, то очень редкое. Да и откуда всему этому — выправке, осанке, манерам и умению одеваться — взяться в нашей нищей стране, при нашей системе воспитания и образования, при наших разваливающихся семьях… Русские видны издалека…

Очень сильное впечатление — особенно на спортивных болельщиков — произвело решение Президента Картера не посылать на Олимпийские игры в Москве американскую команду.

Я болельщиком не был и спорт не любил — предпочитал физкультуру и по-прежнему кряхтел по утрам со своими слишком тяжелыми гантелями.

На период Олимпийских игр меня вместе с несколькими другими сотрудниками включили в «спецгруппу», дежурившую в две смены днем и ночью в «Доме». Полностью ее функций никто, кажется, себе не представлял — в общем, считалось, что «в случае чего» дежурившие должны (неизвестно каким образом — машины за группой закреплены не были) перебрасываться в район «возможных происшествий».

Эта группа была вооружена не обычным табельным оружием, а впервые увиденными мною газовыми пистолетами: очень нескладные на вид, они были довольно интересно решены с инженерной точки зрения — стволом, собственно, служил сам патрон.

Олимпийские игры 1980 года были сказочной интермедией для москвичей: каким-то образом (оказывается, можно!) в Москву был сильно ограничен въезд даже советских граждан, и город за две или три недели сильно изменился — стало гораздо чище, меньше очередей, в магазинах даже москвичи могли наконец что-то купить. Ведь обычно там все расхватывалось приезжими…

Работа в Агентстве давала возможность встреч с интереснейшими людьми, особенно из писательской среды. У каждого или почти у каждого из ваапманов были свои любимые писатели, художники, хореографы. Люда Смирнова была помешана на Большом, знакома, как мне казалось, со всеми — от Григоровича до рабочего сцены. Это одна из причин издания за рубежом большого количества книг о театре, о певцах, певицах и хореографах, об операх и балетах.

Помимо НФ я постоянно занимался «продвижением» произведений писателей — участников войны: Бакланова, Быкова, Бондарева. Будучи совершенно штатским человеком, я понимал, или мне казалось, что понимал, значение войны в жизни человечества и значение литературы о войне. Одной из моих скромных целей было «продвинуть» в США книги наших лучших писателей-фронтовиков.

Жизнь американцев — благодаря географическому положению страны и в основном мудрой политике руководителей — сложилась таким образом, что почти до последнего времени этот народ плохо представлял себе, что такое война.

Она всегда была где-то далеко и даже для участников-американцев начиналась прежде всего с путешествия, которые американцы очень любят. Красивые, с налетом элегической грусти, проводы, потом долгое плавание или длительный полет, потом — обязательные приключения и некоторые тяготы — санузел в казарме, например, устроен не так, как в Чикаго, томаты только консервированные, свежих уже неделю (!), как не завозят…

Ну, на войне, конечно, убивают, но на этот счет американцы разработали очень красивую церемонию похорон, сворачивания флага и т. д. А главное заключается в том, что все это происходит где-то далеко, кровь, грязь, зловонные бинты, оторванные руки и ноги являются принадлежностью пейзажей, изумительно далеких от родных американских берегов. На родину же прибывают аккуратные, красивые гробы, звучат оркестры, склоняются знамена, зеленеют ухоженные ветеранские кладбища. Горе от потери близких имеет опрятный, благопристойный вид, а скорбные церемонии, наверняка разработанные спецами из Голливуда, соединяют скорбящих со зрителями и делают их как бы участниками одного и того же спектакля. Кстати, в этом может быть ничуть не меньше человеколюбия, чем показухи, просто американцы любят устраивать шоу из чего угодно, и правильно делают.

Тем более, что встречи ветеранов, вернувшихся живыми и увешанных ленточками, каждый маленький городок окружает таким грохотом, что тихую музыку похоронных процессий не так уж и слышно…

Мне хотелось, чтобы американцы хоть почитали о том, что такое настоящая война, когда она у тебя в доме топает солдатскими сапожищами, выгребает из сундука содержимое и распихивает по своим ранцам, жрет за твоим столом, гогочет над фотографией мужа, убитого в июне 41-го, тащит твою дочь в сарай, стреляет в курятнике из автомата… Мне хотелось не напугать американцев всем этим, а помочь им понять, что происходило не раз в нашей стране и что наложило вечный, неистребимый отпечаток на нашу психологию, образ мыслей, привычки, обычаи. Мне казалось, что даже те немногие, кто прочитает такие книги, смогут, быть может, представить себе нашу страну не так, как она изображена в голливудских фильмах с участием Фреда Астера.

Работа по продвижению таких книг в США — дело непростое. Здесь нельзя быть слишком упорным, чтобы не возбудить подозрений в «идеологическом проникновении», нужно находить людей, читающих по-русски, могущих объективно оценить произведение и высказать веское мнение в нужное время и в нужном месте.

Своими крупными удачами в США я считаю две книги, опубликованные там: «Навеки девятнадцатилетние» Бакланова и «Волчья стая» Быкова.

Книга Бакланова включала еще и большое количество наших и немецких военных фотографий, которые автору и редактору потрясающим образом удалось связать с текстом. Думаю, что решение «Даблдэй» опубликовать «Навеки девятнадцатилетние» в значительной мере зависело от этого.

Подписав контракт, я ходил «грудь колесом», и каков же был мой ужас, когда Григорий Яковлевич Бакланов беззаботно сообщил мне, что издательство «Советский писатель» потеряло все материалы к книге, включая негативы, слайды и что-то там еще. Григорий Яковлевич пришел в ВААП вместе со своим другом, который имел отношение к оформлению книги (кажется, тоже Григорий), и два красивых, немало повидавших человека стали снисходительно объяснять мне, что все это чушь, что они вон какие еще подберут фотографии для «Даблдэй» — закачаешься. Но я уперся: хороший литературный агент чувствует себя немножко автором полюбившейся ему книги. Я знал, что стоит Григорию Яковлевичу захотеть, и «Советский писатель» перероет все, но фотографии найдет.

Так оно и вышло — я проявил упрямство и переспорил «отцов».

А «Волчья стая» вообще вошла в десятку лучших книг для юношества, рекомендованную для всех американских библиотек. Не помню, какое издательство ее выпустило, а рекомендовала, если не ошибаюсь, аж Ассоциация американских библиотек…

Но все это были отдельные успехи, а вот работу с американским издателем Гербертом Аксельродом можно смело назвать крупной победой советско-американского сотрудничества в области книгоиздания.

Герберт — внучатый племянник Павла Аксельрода, которого так невзлюбил в свое время Владимир Ильич Ульянов. В юности он занимался медициной и бизнесом — первый миллион был «сделан» в 18-летнем возрасте…