Каждый вечер из небольшого особнячка, расположенного на территории парка, вывозили пару объемистых чемоданов, набитых «изъятыми» книгами.
Американцы быстро заметили исчезновение книг и нажаловались в русскую администрацию. Там приняли оперативное решение — около стендов задежурил «бригадмил» и иногда уголовный розыск, и наши акции по изъятию затруднились, правда, ненадолго.
Американцы терпеливо пополняли экспозицию, мы продолжали воровать. Тогда, по молодости, это казалось веселой игрой, сейчас вспоминать об этом и горько, и конфузно.
В те годы средства массовой информации были таковы, что многие люди (и я в том числе) в газеты заглядывали редко. Но то, что приходилось читать в нашей прессе об американской выставке, было пропитано ханжеством и лицемерием. Казалось бы, два правительства договорились о серьезном мероприятии, обе стороны потратили кучу денег на него, ну почему принимающей стороне не проявить естественное гостеприимство и честность в оценке увиденного?
Однако, возможно, с участием «Дома 2», а скорее всего, по указаниям соответствующих отделов ЦК, была организована целая кампания вокруг выставки — редкий день в прессе не предпринимались попытки притвориться (и убедить других), что все демонстрировавшееся американцами — пропаганда, и нас, хорошо знающих, как живут в Америке негры, на мякине не проведешь. Вот, скажем, хваленые американские автомобили прожорливы и недолговечны, и вообще «все это не по карману рядовому американцу»…
О, этот несчастный рядовой американец! Если бы он знал, что заботы о его благополучии не давали спокойно спать многочисленным советским пропагандистам…
Кинохроника старательно повторяла кадры, на которых совграждане, отведав впервые пепси-колу, с отвращением бросали картонные стаканчики (кстати, мимо приготовленных для этого урн). На фоне салона красоты и длиннющих очередей в него — красоту там наводили бесплатно — оператор снял «советскую красавицу», которая проводила перед камерой огромным гребешком по давно нечесанной голове — мол, нате вам, обойдемся и без ваших салонов!
И все же выставка запомнилась, уверен, всем, кто на ней побывал. Что же говорить о тех, кто там работал?
Все, кто хотел, узнали об Америке гораздо больше, чем знали до тех пор, в их числе был и я. Мне и в голову тогда не приходило, что работа тесно свяжет меня с Америкой, что я сам не раз побываю в США, что у меня появится там немало хороших, добрых друзей, приятелей, деловых контактов, что я полюблю эту страну. Но все это было впереди.
Среди нас — «топтунов», «филеров», «шпиков», было немало интересных людей. Нашей дружбе со Славой Л. около 40 лет.
В прошлом он — один из лучших «наружников» Управления, блестящий водитель, прирожденный инженер и рукодел, про таких говорят: «Руки растут из головы»… В этих руках оживает любая остановившаяся техника, работает любой станок или инструмент, их владельцу понятны любые чертежи и схемы.
Со временем Слава стал великолепным спецом по оперативной технике и большим начальником в этой области.
Всегдашний физкультурник (не спортсмен, нет), отличный стрелок, почетный чекист и дважды кавалер ордена Красной Звезды — это в мирное-то время! — Вячеслав до сих пор сохранил невероятные запасы душевного здоровья. Его терпения и выручки хватало на многочисленную родню, на друзей, на товарищей по службе. Человек-плечо, на таких только все и держится в нашей несчастной развалившейся стране. А со службы его «проводили» на пенсию раньше меня — больно уж умный. Таких, как известно, любое начальство на дух не берет, а уж в КГБ тем более…
Уйдя из «семерки» в Управление КГБ по Московской области, Вячеслав заслужил свои награды, «проворачивая» дела, о которых я узнавал лишь из приказов о награждении. Он фиксировал тайниковые операции американских разведчиков, подслушивал и подглядывал за подпольными супермиллионерами, после чего они отправлялись в не столь отдаленные места, ловил даже партийных взяточников.
А Мишка (его иначе и не звали, хотя он был уж немолод) Климкин? Это был «семерочный» дед Щукарь — вечно с прибаутками и шутками, все знавший, во всем разбиравшийся и неизменно смешной. Более несерьезного человека трудно было себе представить…
Однажды Миша заболел, и к нему отправилась группа товарищей с пакетами апельсинов и пр.
«А он в подвале: все со своими куклами возится», — сказали посланникам доброй воли, и те, недоумевая, направились в подвал. То, что они там увидели и узнали, приподняло в «семерке» сотни бровей, а более впечатлительных — и меня в том числе — просто потрясло. На всю жизнь с тех пор я запретил себе делать глубокие выводы о людях, не зная их хоть сколько-нибудь хорошо.
Оказывается, родители подростков со всего микрорайона молились на Михаила Климкина. Самостоятельно завязав знакомства в Театре Образцова, он выпрашивал там списанные куклы для организованного им кукольного театра, ставил спектакли для детей, подростков и взрослых, десятки мальчишек и девчонок участвовали в его театре и вместе с ним проводили свободное время. Он же с помощью родителей выпросил у властей и сам подвал и вместе с другими взрослыми оборудовал его по всем правилам — кукольный склад, декорации, сцена, занавес, зрительный зал… На службе об этом не знал никто. Климкину «паблисити» было не нужно. Слова «спонсор» тогда не слышали, да Миша в спонсорах и не нуждался, как и в признании, — он просто творил свое доброе дело.
****
Нормальный рабочий день «наружника» — если не происходит чего-нибудь экстраординарного — длится примерно десять — одиннадцать часов. Нагрузки достаточно высокие, и только молодежь переносила их легко, а еще и партийные и комсомольские собрания, оперативные совещания, экстренные инструктажи…
И тем не менее, рядом с оперативной шла не липовая, а настоящая общественная работа, была удивительно интересная художественная самодеятельность. Думаю, мы подсознательно искали какой-то «параллельный», контрастный нашей ежедневной действительности мир.
Под Москвой был детский дом, над которым шефствовал наш отдел, и это было совсем не казенное «мероприятие»: туда регулярно отправлялась группа молодежи и вела дополнительные занятия по различных предметам — подбирались знатоки математики, физики, литературы, русского языка. Стараниями Миши Климкина и там был создан маленький кукольный театр, а с миру по нитке собрали очень приличную библиотеку и постоянно пополняли ее.
По Управлению собрали небольшой джазовый оркестр: обычно играли человек пять-шесть (фортепьяно, саксофон, труба, контрабас, ударные), и на праздничных вечерах танцы были под «живую» — и неплохую — музыку. Под наш маленький джазик пели самодеятельные певцы и певицы из разных отделов.
Начальство придавало большое значение занятиям спортом — собственно, и в последние годы действовал приказ председателя КГБ, согласно которому каждый оперативный сотрудник должен был заниматься физкультурой в рабочее время два часа в неделю: сюда входили обязательные соревнования по легкой атлетике, лыжные кроссы и т. п.
В военной, секретной организации вдвойне, втройне больше, чем в любой другой, успех в работе, настроение людей, климат в коллективе зависят от руководства. В «наружке» же, где привычное рабочее состояние — высокое нервное напряжение, от начальства и его умения работать с людьми зависит еще больше.
Когда я пришел в отдел, им руководил Петр Владимирович Ксенофонтов, сотрудники звали его «Петюня» за спокойный, иногда даже кроткий нрав. Петр Владимирович дело знал хорошо, отделом руководил умело, и психологическая обстановка там, насколько это возможно в «наружке», была нормальная.
Однако года через три моей службы «Петюню» сменил приехавший откуда-то с периферии полковник Николай Михайлович Махов. Если мне не изменяет память, он был из тех, кто пришел в КГБ с партийной работы — этих людей в КГБ ненавидели всегда, исключения были чрезвычайно редки.
Впервые я видел человека, в котором необыкновенная жесткость по отношению к людям сочеталась с невероятной любовью к себе.
