– Чего, Монгол, дрейфишь?! – Ленька Зубарев врезал носком ботинка по утопающей в кромешной темноте неприметной дверце.

Кто дрейфит? Нашли чем пугать бывалого! Он на Байкале на пятнадцатиметровую глубину погружался, с вертушки с парашютом прыгал аж шесть раз, на Кавказ в горы ходил в поход не абы какой, а пятой степени сложности, а тут такая ерунда – городской морг. И никакая это не проверка на смелость – он свою смелость уже давно кому требовалось доказал, – а самая обыкновенная глупость и мальчишеская бравада. Просто Зубарев, который в жизни своей ничего страшнее майской грозы не видывал, после пол-литры водки вдруг воззрился на него глазами, еще не стеклянными, но уже шальными, и задал риторический вопрос:

– А не слабо ли тебе, Монгол?..

А он, дурак, вместо того чтобы послать Зубарева куда подальше и самому отправиться на боковую, повелся на провокацию:

– Не слабо, – даже недослушал, что товарищ вознамерился ему предложить. Не зря бывшая подружка называла его бедовым.

– Дружбан у меня есть, одноклассник, – Зубарев икнул и радостно улыбнулся, – совершенно отмороженный тип, работает санитаром в судебно-криминалистической лаборатории. Страшилки рассказывает такие – аж кровь в жилах стынет. Ну, там, про случаи всякие разные, про покойничков неупокоенных и тайны неразгаданные. Говорит, что на его работе никто долго не задерживается, а если задерживается, то либо седеет до срока, либо спивается, потому как по-другому не получается, крышу сносит едва ли не в первую ночь дежурства.

– Так уж и сносит? – Ему бы сразу догадаться, к чему Зубарев клонит, а он вопросы начал задавать…

– А то! Когда ты один, а их десятки – это ж тебе не хухры-мухры!

– Кто – они?

– Ну, трупы. Переночуй-ка ночку в такой теплой компании, точно поседеешь. Тут Гоголь со своим «Вием» отдыхает. И, наверное, даже Кинг… – Зубарев нервно поежился, посмотрел с вызовом. – Валик меня давно уже на огонек зазывал, чтобы я лично убедился, что это все не пустые разговоры, а истинная правда.

– Про Вия?

– Да не про Вия, а про профессиональную вредность. Ты понимаешь, я ему о том, как нынче тяжело работать менеджером в солидной компании, постоянные нервы и стрессы. А он мне: «Ты, Зубарь, еще настоящих стрессов не видел, и все твои риски – чистой воды детский сад». Это он к тому, что у нас с тобой, людей занятых и карьерно реализованных, не работа, а детский сад, а у него, недоучки, – сплошной «хичкок».

– Ну и что? Пусть даже и «хичкок», нам-то с тобой что? – Вообще-то у него, Александра Сиротина, на рабочем месте едва ли не каждый день «хичкок». То конкуренты какую-нибудь ерунду замутят, то договора «подвиснут», то вот кризис, будь он неладен.

– А то, – Зубарев начал заводиться, – что Франкенштейн этот доморощенный считает нас с тобой хлюпиками и ничтожествами, а себя этаким бесстрашным суперменом, борцом с темными силами.

– Пусть считает, надо ж ему как-то ночи коротать.

– Нет, ты его слов не слышал, он мне прямо в глаза заявил, что если я окажусь на его месте хотя бы на пару часов, то обделаюсь! Я, человек, который контракт на чертову кучу денег у конкурентов буквально из пасти вырвал, головой своей рисковал!

– Положим, головой ты, Леонид, не рисковал. – Монгол с легкой завистью посмотрел на вихрастую башку товарища, провел ладонью по своей бритой макушке. Двухдневная щетина уже начинала колоться да и выглядела, наверное, не слишком презентабельно. Завтра надо бы побриться. Точнее, уже сегодня. – Но места своего мог бы запросто лишиться.

– Так вот и я о том! – оживился Зубарев. – Я о том, что наши с Валиком риски несоразмеримы, а он тупо продолжает называть меня хлюпиком. Так если тебе не слабо, я звоню! – Он выудил из кармана мобильник.

– Кому, Франкенштейну своему? – Монгол обвел взглядом уютный бар и с тоской констатировал, что уходить отсюда ему совсем не хочется: ни домой, ни уж тем более в сомнительное место под названием «городской морг». Хорошо еще, что завтра суббота и можно будет отоспаться после бессонной ночи, а в будний день он бы на зубаревские провокации ни за что не повелся.

– Ему, окаянному, – Ленька поднес трубку к уху. – Только бы он сегодня дежурил.

Им «повезло», Валик-Франкенштейн дежурил. Мало того, звонку Зубарева обрадовался невероятно, велел выдвигаться незамедлительно и для успокоения нервов, которым непременно грозят страшные потрясения, захватить с собой побольше водки. Ну и закуси. Как же без нее?!

До места они добрались быстро. Ночной город на пару часов забыл о пробках, был дружелюбен и назойлив, как подвыпивший товарищ: подмигивал разноцветными огнями рекламы, зазывал распахнутыми дверями клубов, казино и круглосуточных супермаркетов, соблазнял пугливыми стайками проституток. Город жил и развлекался, а им, двум дурням, предстояло коротать ночь в обществе трупов и санитара с манией величия…

– …Ты, главное, не дрейфь! Поздно дрейфить-то! – Зубарев продолжал дубасить в запертую дверь, но по истеричным ноткам, проскальзывающим в его голосе, было понятно, что подбадривает товарищ, скорее всего, самого себя.

Монгол молча отодвинул Зубарева в сторонку, пошарил ладонью по стене и нажал на кнопку звонка. Чего силы тратить и казенное имущество крушить, если вот оно – чудо прогресса? Главное, чтобы это чудо еще и работало, а то мало ли что. Вон, к примеру, на территории морга ни один фонарь не горит. Может, из экономии, а может, для пущего антуражу.

Время шло, а им так никто и не открыл.

– Ну, что стоять-то тут? Может домой? – с плохо скрываемой надеждой спросил Зубарев и испуганно вздрогнул, когда за их спинами что-то зловеще хрустнуло.

– Здраштвуйте, гошти дорогие. – Из темноты вынырнула долговязая тень. – Давненько я человечешкой кровушкой не баловалша.

Скудного лунного света хватило, чтобы увидеть белый балахон, раскинутые в стороны лапы и фосфоресцирующие клыки.

– Матерь Божья… – Зубарев прижался спиной к запертой двери и забормотал что-то неразборчивое.

Чудо в балахоне Монгола не впечатлило, скорее взбесило – самому захотелось кровушки или, на худой конец, свернуть кому-нибудь шею. Возможность представилась почти сразу же: привидение или вампир – хрен поймешь – с замогильным подвыванием шагнуло навстречу. Шея у него оказалась хилой, прямо-таки цыплячьей, и как только Монгол сжал ее чуть посильнее, подвывания сменились жалобным визгом.

– Эй, мужик, ты што, шуток шовсем не понимаешь? – При ближайшем рассмотрении оказалось, что это, конечно, не вампир, а тщедушный, облаченный в медицинский халат парень, дикцию которого изрядно портила пластмассовая вставная челюсть.

– Таких не понимаю. – Монгол разжал пальцы, и горе-вампир отпрянул в сторону. – Вроде бы в гости серьезных людей позвал, а сам тут устраиваешь какой-то цирк. Зубы где взял?

– У племянника одолжил. – Челюсть шлепнулась на крыльцо, противно хрустнула под наступившим на нее ботинком. – Думал, прикольно получится, а вы совсем без юмора.

– Я с юмором, – подал голос приободрившийся Зубарев, – я тебя, Валик, сразу узнал.

– А чего ж, если узнал, чуть дверь от страха не снес? – Валик поднялся на крыльцо, зазвенел ключами.

– Так это я подыграть тебе решил, думал товарища своего напугать, а он, видишь какой оказался, без юмора…

– В моем деле без юмора никак нельзя, потому что…

Разъяснения Валика потонули в пронзительном скрипе открывающейся двери, под козырьком крылечка ярко вспыхнула лампочка. Значит, электричество в этом царстве мертвых все-таки имеется, просто его экономят.

– Водку принесли? – В бескомпромиссном электрическом свете от готического антуража зубаревского одноклассника не осталось и следа. Высокий, болезненно худой, с копной рыжих волос и редкой щетиной, парень выглядел не особо респектабельно и на роль Харона совсем не годился. Даже подозрительные бурые пятна на мятом медицинском халате не добавляли ему брутальности. Невольно задашься мыслью – а стоит ли такому заморышу что-либо доказывать?