— Два с половиной года назад из дома, — Грэхем остановился и посмотрел в записку, — по улице Де Клерк была украдена картина. Ограбление было необычным по двум причинам. Во-первых, размеры картины. Пятнадцать на пятнадцать футов. А во-вторых, больше ничего не было украдено. Я хочу знать, кто грабитель.

— Через мои руки никогда не проходила эта картина. Я бы запомнил картину таких размеров.

— Я и не говорил, что ты к этому причастен. Я хочу знать, кто ее свистнул.

Мартенс издал нервный смешок.

— Mijnheer[10], я бы сказал вам, если бы знал. Честно.

Грэхем пожал плечами и сложил записку.

— Боюсь, мы теряем время. Полицию, конечно, заинтересует эта записка.

— Подождите, прошу вас, — взмолился Мартенс, когда они собрались уходить. — Я могу узнать.

— В твоем распоряжении пять минут, после этого мы идем в полицию.

Мартенс понимающе закивал и пошел к телефону, номер он набирал дрожащими пальцами.

После второго звонка он положил трубку с явным облегчением.

— Человека, который вам нужен, зовут Ян Леммер.

— Что ты о нем знаешь? — спросила Сабрина, включаясь в разговор.

— Он бывший боксер. Сейчас его в основном используют там... — Мартенс взъерошил свои сальные волосы, пытаясь найти нужные слова, — где нужны сильные руки. Вы понимаете?

— Да, — ответил Грэхем. — Где его можно найти?

— Он живет в плавучем домике около Вестермаркта в Иордане.

— Какой канал? — давил Грэхем.

— Принсенграхт. Я точно не знаю где, но он там хорошо известен.

— Ты уверен, что он принимал участие в той краже? — спросила Сабрина.

— Да, у меня надежные источники. Вы порвете эту записку?

— После того как увидим Леммера, — сказал Грэхем.

— Но я рассказал вам все, что вы хотели знать.

— Мы оставим ее в качестве гарантии, — сказала Сабрина.

— Что значит «в качестве гарантии»? — с тревогой спросил Мартенс.

— Это значит, что, если ты дашь ему знать, что мы его ищем, бумажку получит полиция, — сказал Грэхем.

— Да чтобы я сказал Леммеру! — задохнулся Мартенс от возмущения, его лицо вспыхнуло, и он сплюнул на пол. — Да я никогда в жизни слова ему не скажу. Это мерзавец, просто мразь!

— Нам это безразлично, — сказала Сабрина.

— Но как я узнаю, что вы порвали записку после того, как повидались с Леммером?

Грэхем открыл дверь, пропустил вперед Сабрину и обернулся к Мартенсу:

— Ты? Никак.

Они поймали такси на Фалькенбургерстрат, и Грэхем велел водителю везти их на Западный рынок, добавив, что, если он доставит их туда за пятнадцать минут, он получит сверх таксы десять гульденов. Водитель принял вызов с готовностью.

Видеопленка закончилась, и Витлок нажал на кнопку перемотки, чтобы посмотреть ее заново. Сколько раз он прокрутил ее? Восемь? Десять? Он уже сбился со счета. И каждый раз напрашивался один и тот же вывод: в Рейксмюсеум подменить картину было невозможно. Видеокамера запечатлела все: вот картину осторожно сняли со стены в зале номер 224 и опустили на пол, вот ее завернули и положили в ящик, вот ее несут вниз по лестнице, через фойе, выносят на улицу Музеумстрат, где ее встречает толпа фоторепортеров, чтобы запечатлеть этот момент для потомков. Видеокамера работала, пока картину не погрузили в кузов бронированного фургона. Фильм заканчивался на драматической ноте, когда дверь со стуком захлопнули. И как говорится, видеокамера не лжет...

Видеопленка перемоталась, но на кнопку «Пуск» Витлок не нажал. Он сидел в оцепенении и смотрел на пустой экран.

Мысли его были далеко, он вернулся во вчерашний день, когда они вылетели из Нью-Йорка. Во время перелета он так глубоко ушел в собственные мысли, что даже Сабрина сострила, сказав, что они проболтали всю дорогу не умолкая. Он слишком любил Сабрину, чтобы обременять ее своими проблемами. Конфликт с Кармен был сугубо личным, они должны были самостоятельно разрешить его. А тем временем конфликт быстро шел к развязке. Как всегда, он пытался спокойно объяснить жене свою позицию, но когда Кармен стала кричать на него и обвинять в том, что его больше интересует работа, чем она, он потерял самообладание и с ужасом поймал себя на желании ударить ее. Он вылетел из дома, в бешенстве хлопнув дверью. С тех пор прошло двадцать четыре часа. Он хотел позвонить ей, но злость и горечь в душе еще не улеглись, и одно неверное слово его или ее могло привести к новым взаимным обидам. Пройдет какое-то время, и тогда он позвонит.

В дверь громко постучали.

— Войдите, — отозвался Витлок.

Вошел Ван Дехн. У него было бледное, искаженное лицо и мятый, весь в складках костюм, видимо, ночь он провел в нем. Витлок вслух отметил это.

— Вы правы, — ответил Ван Дехн, протирая покрасневшие глаза. — Я в самолете глаз не сомкнул и сюда приехал прямо из аэропорта, не заезжая домой.

— Но хотя бы жене сообщили, что прилетели?

— К сожалению, ее нет в городе. Ей не хотелось оставаться дома одной, пока меня не было, и она уехала к своей матери в Девентер. До конца недели ее не будет. Профессор Бродендик сказал, что вы хотели меня видеть?

— Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

— Вы не возражаете, если я сначала попрошу кофе?

— Пожалуйста, — ответил Витлок, кивнув на телефон, стоявший на полке у стены.

Ван Дехн попросил принести ему кофе, подошел к столу и сел напротив Витлока.

— Ваш коллега, Грэхем, считает виновным меня. И если смотреть на факты с его колокольни, я могу его понять. — Он удрученно пожал плечами. — Я не упрекаю его. Только я находился рядом с картиной с той минуты, как ее вынесли отсюда. На его месте я бы тоже так думал.

Витлок оставил без внимания покаянные слова Ван Дехна.

— Одно из условий, которые поставил Рейксмюсеум, — сказал он, — заключалось в том, что каждая галерея или музей должны были запечатлеть на видеопленке прибытие и отправление картины с их территории. Голландская Королевская авиационная компания, которая взяла на себя ответственность за транспортировку картины, снимала на видеопленку погрузку и выгрузку картины в каждом международном аэропорту. Пленки были изучены представителями нашей организации, в них все чисто. Остается лишь одно белое пятно — транспортировка картины в фургонах.

В дверь постучали, вошла официантка с подносом, который она поставила перед Ван Дехном.

Ван Дехн налил в чашку кофе, плеснул молока и медленно размешал его.

— Вы тоже думаете, что виновен я, да?

— Послушайте, совершено серьезное преступление, я и мои коллеги должны найти преступников. Я могу позволить себе задеть чьи-либо чувства, если это способствует достижению истины.

Ван Дехн откинулся в кресле.

— Простите. Я понимаю, что следствие складывается не в мою пользу. Что вы хотите знать о системе безопасности фургонов?

— Из докладов я понял, что каждая страна, помимо фургона, выдала также эскорт полиции, который сопровождал его от аэропорта до галереи.

— Окружив фургон со всех сторон, — добавил Ван Дехн. — Каждая страна давала также двух вооруженных охранников, они находились в кузове фургона вместе со мной в течение всей поездки.

— Скажите, эти охранники работали в галерее или галерея нанимала их в частных фирмах?

— Они все из частных фирм.

— За исключением Рейксмюсеум.

— Нет, мы также пользовались услугами частной фирмы.

— Только охранниками. Фургон у музея был свой, предназначенный специально для таких случаев, — сказал Витлок, сверившись с делом, которое лежало перед ним.

— Это была идея профессора Бродендика. Он хотел, чтобы как можно больше людей узнали о музее. И добился этого. Миллионы людей во всем мире видели фургон по телевизору. И на борту кузова эмблему музея.

— А кто выбирал охранную фирму?

— Профессор Бродендик. Он официально заявил об этом.

— А почему он остановился на фирме Кепплера?