Неожиданно в дверь постучали. Все трое испуганно вздрогнули. Однако не успел кто-то из них откликнуться на стук, как дверь открылась сама и в комнату вошла растрепанная и испуганная Дигби. Увидев, что с Веспасией все в порядке, она успокоилась, и ее испуг сменился озабоченностью. Убрав с лица растрепанные волосы, она приготовилась рассердиться.

— Слушаю вас, мэм. Что-то случилось? — осторожно спросила служанка.

— Мне чаю, Дигби, — ответила Веспасия, изо всех сил стараясь сохранить чувство собственного достоинства. — Я бы хотела выпить немного чая. Принеси нам его на всех. И для себя тоже. И как только поставишь чайник на плиту, разбуди кого-нибудь из лакеев и вели, чтобы он вставал.

Дигби строго и вместе с тем удивленно посмотрела на хозяйку. И тогда та была вынуждена прояснить ситуацию.

— Молодая миссис Марч мертва. Так что лучше разбудить двух лакеев. Одного, чтобы послать за доктором.

— Доктору можно позвонить по телефону, мэм, — возразила Дигби.

— Ах, да. Как я о нем позабыла… Просто я еще не привыкла ко всем этим новомодным штучкам. Думаю, у Тревеса есть телефон.

— Да, мэм.

— В таком случае разбуди одного лакея и отправь его за мистером Питтом. Я уверена, что уж у него телефона точно нет. И не забудь про чай.

Следующие несколько часов прошли как в лихорадочном сне — этакое необычное сочетание гротеска и самой заурядной обыденности. Ну как, скажите на милость, столовая, где был подан завтрак, могла выглядеть так, как и всегда — окна распахнуты настежь, а блюда на серванте ломиться от снеди? Тем временем Питт уже оказался наверху. Вместе с доктором Тревесом он склонился над мертвой Сибиллой, удушенной собственными волосами, и пытался решить, сама ли она наложила на себя руки, или же кто-то прокрался в комнату и затянул эти роковые узлы. Шарлотте не давал покоя вопрос, не потому ли накануне к ней вломился Джек Рэдли, а вовсе не потому, что был в нее влюблен? Просто она проснулась слишком рано и подняла тревогу. Шарлотта была уверена, что точно такая же мысль пришла в голову и Веспасии.

Когда они, наконец, сели завтракать, был одиннадцатый час и все уже сидели за столом. Даже Уильям, посеревший и осунувшийся, с трясущимися руками, и тот предпочел шумное общество одиночеству своей комнаты через стенку с комнатой Сибиллы.

Эмили сидела как статуя. Ее подташнивало, на пищу было противно смотреть: стоит съесть хотя бы кусочек, и тот моментально попросится обратно. Небольшими глотками она отпивала горячий чай. Он обжигал ей язык, с трудом проникая дальше, в сдавленное волнением горло. Постукивание чашек и блюдец, обрывки фраз — весь этот пустой, ненужный шум раздражал, выводил из себя… и пугал. С таким же успехом это мог быть грохот колес по дороге или гоготанье гусей.

Шарлотта не стала отказываться от еды, зная, что силы ей еще понадобятся, однако и яичница, и тонкие ломтики бекона превращались у нее во рту в липкую, холодную субстанцию. Солнечные лучи играли бликами на столовом серебре и стенках стаканов. Позвякивание столовых приборов стало громче, стоило Юстасу вступить в сражение с жареной рыбой и картошкой. Но даже ему принесло это мало радости. Скатерть была такой белоснежной, что тотчас вспоминались голые, заснеженные поля и мертвая, промерзшая земля под ними.

Нет, это просто смехотворно. Эмили почти окаменела от страха, превратилась в глыбу льда. Она должна заставить себя прислушаться к их разговорам, заставить мозг думать, реагировать, анализировать. Потому что разгадка кроется здесь; главное — сбросить с себя пелену тумана и увидеть ее. Потому что это наверняка что-то хорошо знакомое, ведь ей и раньше доводилось иметь дело с убийствами. Это либо боль, либо страх, которые в конечном итоге выливались в насилие. Ну почему она, будучи всего в двух шагах от разгадки, до сих пор не может обнаружить ее?

Эмили обвела глазами сидевших за столом, на мгновение задержав взгляд на каждом. Старая миссис Марч. Сидит, поджав губы, руки рядом с тарелкой сжаты в кулаки. Не иначе как молча возмущается несправедливостью судьбы, обрушившей на ее семью страшную трагедию, и это единственно доступный ей способ сохранить самообладание. Ее можно понять, ведь всю свою жизнь она посвятила семье.

Веспасия тоже хранит молчание. Она как будто усохла и сжалась, стала даже меньше ростом — худые, костистые запястья, прозрачная, словно, бумага, кожа.

Тэсси и Джек Рэдли разговаривают о какой-то ерунде, и Эмили знает, даже не прислушиваясь к их беседе, что они делают это нарочно, чтобы взбодрить остальных. Ведь стоит им умолкнуть, как за столом воцарится тягостное молчание, которое накроет их всех с головой. Поэтому неважно, о чем разговор. Пусть даже всего лишь о погоде. Потому что все до единого за этим столом сейчас погружены в свой собственный мирок ужаса, и все как один пытаются ухватиться за что-нибудь из того, что происходило всего несколько дней назад, чтобы вернуться в другой мир, где все было легко и просто, где каждый чувствовал себя в безопасности. Они с удовольствием вернули все свои заботы и тревоги прошлой недели, такие важные тогда и совершенно бессмысленные сейчас…

У Шарлотты состоялся короткий разговор с Томасом, когда он позвал ее в комнату Сибиллы. Сначала она отшатнулась, но он успокоил ее, сказав, что покойной развязали волосы и уложили тело на кровати, закрыв простыней лицо.

— Прошу тебя! — взмолилась Шарлотта. — Может, мне не стоит входить в комнату?

И все же, превозмогая себя, подчинилась. Томас, обхватив жену за талию, едва ли не втолкнул ее внутрь.

— Сядь на кровать, — велел он ей, — там, где сидела Сибилла.

Шарлотта словно приросла к полу.

— Зачем? — Какой в этом смысл, подумала она. Ведь это так ужасно, так омерзительно. — Зачем это нужно?

— Надо, — спокойно ответил он. — Шарлотта, прошу тебя. Хочу проверить, могла ли она сделать это сама.

— Конечно, могла!

Шарлотта даже не сдвинулась с места, упираясь из последних сил. Какое-то время они застыли посреди залитой солнцем комнаты, как будто окаменев во время этой схватки. Томас не мог с ней справиться и потому начинал злиться.

— Конечно, могла, — выкрикнула Шарлотта, чувствуя, как ее бьет дрожь. — Сначала она обвила волосами шею, а затем — шест. Это все равно что завязать на шее шарф и защелкнуть на спине застежку платья. Шестом она воспользовалась потому, что это довольно легко. Он резной, и стоило ей слегка наклониться, как узел сам затянулся бы. Она наверняка все как следует продумала, иначе не осталась бы здесь. По-видимому, она двигалась, пока у нее оставались силы. Вряд ли человек сразу теряет сознание. Отпусти меня, Томас! Я ни за что не сяду на эту кровать!

— Не глупи, — Питт явно начинал выходить из себя, поняв, о чем ее просит и почему она так противится, но не мог ничего с собой поделать. — Ты хочешь, чтобы я позвал кого-то из горничных? Я ведь не прошу Эмили!

Шарлотта в ужасе уставилась на него, затем, видя отчаяние в глазах мужа, слыша, как готов сорваться на крик его голос, сделала шаг к кровати, по-прежнему отказываясь посмотреть туда, где сидела Сибилла.

— Хорошо, сядь вон туда, — уступил Питт, указывая на столбик балдахина с противоположной стороны. — Сядь там и обхвати руками шест у себя за спиной.

Медленно, на негнущихся ногах, Шарлотта сделала так, как он ей велел: подняла над головой руки и завела их за шест, делая вид, как будто завязывает что-то у себя на шее.

— Теперь наклонись, — приказал Питт. Шарлотта пригнулась чуть ниже. — Потяни, чтобы узел затянулся. — Он взял ее руки и потянул их вниз.

— Не могу! — крикнула Шарлотта. От напряжения у нее затекли мышцы. — Это слишком низко. У меня не получится. И вообще, Томас, мне больно.

Питт отпустил ее.

— Так я и думал, — глухо произнес он. — Никакая женщина не смогла бы затянуть волосы так низко у себя на шее.

Опустившись рядом с Шарлоттой на колени, он обнял ее и, зарывшись лицом в ее волосы, начал медленно целовать ее, с каждой минутой все крепче прижимая к себе. В словах необходимости не было. Ибо оба прекрасно знали: Сибилла стала жертвой убийства…