– Чего разлёгся, будто в бане?! Вставай! Ты о чём думал, когда ногу вперёд выставлял? Ой, забыл, что такой ишак думать не может. Да я мог её не только подбить, а перерубить. Если голова тебе действительно не нужна, то хоть бы ноги поберёг, ходить же не на чем будет!
Сшибленный на землю подсечкой, Аркадий тяжело поднимался в стойку.
«И что толку от моих умений в боевых искусствах? Элементарную подсечку пропустил. Сосредоточился на клинках, а про ноги забыл. Но насчёт перерубить мою ногу в тот момент он загнул. Удар-то я бы отбил. Может быть».
Стиль обучения у Вовкулаки был вполне зверским, ученика он не жалел. Но что поделаешь, наиболее вероятными врагами в ближайшее время были черкесы и янычары, позже паны. Надо было одновременно учиться фехтовать вообще и осваивать защиты против наиболее вероятных противников. А боль после тренировок… проходит. Всё, что нас не убивает, делает сильнее. Сабля врага грозила смертью.
Понадеявшийся после предыдущей тренировки на свой большой прогресс в деле освоения защиты от сильно изогнутого клинка Вовкулаки, Аркадий вынужден был признать, что поторопился с выводами и учиться ему ещё предстоит долго.
Пан Пых был на тренировках куда куртуазнее. Правда, поначалу Аркадия задалбывали все эти квинты и терции. Да ещё пересыпаемые словечками и цитатами на полудюжине языков. Пан Владислав был полиглотом. Попаданцу трудно было понять, что же пан от него хочет. Постепенно он выучил самые главные фехтовальные термины, научился не обращать внимания на словесный понос из уст учителя. Но тут Владислав Пых отбыл с многими другими казаками на Темрюк.
Иван почесал свой опять плохо бритый затылок и объявил, что новых преподавателей европейского фехтования пока искать не будут.
– Не стоит привлекать к тебе лишнее внимание, среди фехтовальщиков разные люди встречаются. Или Пых скоро вернётся, или, если не вернётся, тогда можно взять другого учителя.
Классных фехтовальщиков в запорожском войске было немало, из нескольких европейских школ, с очень хорошей выучкой. В знаменитое на всю Европу пиратское логово слетались, как бабочки на огонь, рисковые люди с многих стран. Зачастую их не останавливала необходимость смены религии.
* * *
Бывают людишки – как говорится, клейма негде ставить. Не-ет, он не из таких, хоть и страшен с виду… Вот прозвище дали – Вовкулака. Матери детишек пугают. А кто без греха? Скажите, люди добрые? Нету таких. Ну, разве младенцы или святые. Да и тем по нынешнему времени уже мало веры.
Есть на нём грех. Ох есть. Один, но КАКОЙ!
«Забывай, хлопче. Всё забывай. Нет больше Михайла, есть правоверный Муртаза, «ени чери», меч ислама. Всё забудь, не было той жизни. Лишь теперь ты живёшь по-настоящему…»
Воля Божья? Может, и так. Только не в привычках у Господа подвергать людей таким испытаниям. Не обошлось тут без чертовских козней, ох не обошлось. Всё один к одному сложилось, словно волчара по своим следам решил вернуться. Но в тот проклятый день жизнь его второй раз дала излучину, словно Днепр за порогами…
…Ошибаются те, кто думает, будто многолетняя муштра выжигает память «ени чери» полностью. Нет. Остаются тлеющие угольки под слоем настывшего пепла, только ковырни поглубже.
Он не лица узнал – голоса. Уж очень на батьковский похожие. Братья. Иван и Павло. Чудом их тогда, двадцать лет назад, татары не поймали, помог подоспевший казачий разъезд. А маленького Михайла забрали в ясырь. Но не ушли братья от судьбы. Через двадцать лет всё же оказались на галере. Кысмет… Какой, к дьяволу, кысмет? Словно пнул кто-то сапогом в старое пепелище, и взметнулись вверх не погасшие за долгие годы искорки, поджигая сухую траву…
Не стал «ени чери» Муртаза ни выкупать полузабытых братьев, ни избавлять их от рабской доли, подарив быструю смерть. Просто прошёл мимо. Предоставил судьбе. А ведь мог выручить… Ни словечка, ни весточки затем не получил… Но в душе день за днём разгорался огонь, зажжённый от давней искорки. Как в аду, если не хуже. И не выдержал однажды «ени чери» Муртаза.
За побег – смерть. Но жизнь его и так была хуже смерти. Что терять, если и душу-то уже загубил?
Где душа твоя, Михайло? Где жизнь твоя, Вовкулака-оборотень? Ведь мог же и в поганом облике человеком остаться. Так нет же, предпочёл свою жизнь земную в ад превратить. Зачем? Неужто Бог душу вернёт, если прежней вере да под прежним именем послужит?
Один Боженька то и ведает…
* * *
По пути домой Аркадий встретил прогуливающуюся под руку с каким-то смутно ему знакомым донским казаком весёлую вдовушку. Она, увидев, что попаданец её заметил, прижалась к кавалеру. Тот же, невысокий, но могучего телосложения, с бочкообразным туловищем, грозно набычился, выражая готовность отстоять своё первенство на внимание ветреной Февроньи. За его надутыми щеками Аркадий легко рассмотрел страх, слухи про попаданца, как легко догадаться, дошли до всех в Азове. Большей частью страшноватенькие, с крутым мистическим душком. Но, видимо, вдовушка всерьёз присушила сердце казака, если он решил пойти на конфликт с колдуном.
Аркадий широко улыбнулся, подходя к парочке, громко произнёс: «Совет вам да любовь!» – и спокойно проследовал мимо. Успев заметить явное облегчение на лице… Репки, как и нескрываемое разочарование на личике вдовушки. Ей, судя по всему, хотелось увидеть поединок за её благосклонность.
«О женщины!.. Не случайно мне она показалась дурой. Если не образумится, что маловероятно, плохо кончит. Совсем плохо. А мне половой вопрос предстоит решать заново. Полонянку купить, что ли? Так ей же волю здесь надо давать и жениться, чтоб в постель тащить. Вот вам и простые нравы».
Облом с вдовой Аркадия не огорчил, скорее обрадовал. Тратить большую часть своего времени на удовлетворение распутной бабёнки было жалко. Да как выяснилось, она ещё и опасна для своих кавалеров.
«Но где в Диком поле найти умную и красивую женщину? Объявление в клуб брачных знакомств не дашь. А девушки здесь выскакивают замуж в возрасте, для меня неинтересном, слишком молодыми. И что прикажете делать? Завести стадо овец? Так не тянет на подобный экстрим. Проблема».
В полночь Аркадий проснулся от странного басовито дребезжащего воя, быстро, впрочем, затухшего. Послушав, сонный до невозможности, немного, ничего интересного больше не услышав, он заснул опять. Проспав, таким образом, интереснейшее зрелище.
Срачкороб, наслушавшись рассказов о страшном воздействии разных звуков на людей, вспомнив рассказ о ночных пугалах из тыкв, решил пугнуть охрану у ворот Азова. Однако и знаменитого шкодника ждал досадный облом. Ему, вместе с медником, не удалось сделать не то что труб для инфразвука, но и просто приличных басовых. При попытке извлечь из них звук с помощью мехов они совсем не страшно задребезжали и лопнули. В связи с отсутствием подходящей тыквы он не пожалел денег на изготовление специального горшка с дырками для имитации огненных рта и глаз. Зажёг в горшке немного напалма, прицепил горшок-голову на здоровенную швабру, укрытую подобием плаща, и попытался извлечь звуки из трёх труб а-ля органные.
Блестящий, как он считал, замысел Срачкороба с треском провалился. Звуки оказались неубедительными, внимание охраны привлекли, но ни капельки не испугали. Гигантская фигура с огромной головой, на которой горели огнём глаза и рот, вызвала естественную казачью реакцию. Её интенсивно обстреляли, мигом разбив горшок и опрокинув сооружение на землю. Да и вообще, пугать казаков нечистой силой – напрасный труд. Почти наверняка среди них найдётся отчаянный молодец, жаждущий чёрта поймать для эксплуатации. Об удачливых казаках, у которых это получилось, ходило множество легенд.
На следующее утро все хохотали не над жертвами Срачкороба, а над самим шкодником, пойманным стражниками у ворот. Он, с кислой и расстроенной физиономией, пытался оправдаться. Получая тут же новые порции остроумия и издёвок.
