Селеста допила «Кровавую Мэри» и возвратила бокал на поднос. Ей пришло в голову, что можно вернуться в постель, но уж слишком она завелась. Целых полгода одна проблема сменяла другую, не говоря уже о моральном ущербе. Иногда Селесте казалось, что она – боксерская груша в руках Господа. Женщина знала, что много раз в жизни поступала нечестно и некрасиво, но расплата за грехи оказалась весьма своеобразной.
– Что-нибудь еще? – Темные глаза Тани смотрели бесстрастно.
– Нет, все. – Но не успела горничная дойти до массивной двери из красного дерева, как Селеста передумала. – Погоди.
– Да, сеньора?
– Только что… я не хотела тебя обидеть. Просто… знаешь, такие времена.
– Я понимаю, сеньора.
– Хорошо. Послушай, если вам с Мигелем захочется когда-нибудь отпереть бар для себя, валяйте, не стесняйтесь. – Хозяйка пожала плечами. – Незачем спиртному пропадать зря.
– Я учту, миссис Престон.
Селеста знала, что разговор напрасный. Ни Таня, ни ее муж не пьют. Впрочем, может, оно и лучше: у кого-то в этом доме должна оставаться ясная голова, хотя бы для того, чтобы держать на расстоянии стервятников в человеческом обличье. Глаза Селесты встретились с Таниными.
– А знаешь, тридцать четыре года ты зовешь меня или «миссис Престон», или «сеньора». Неужели ни разу не хотелось назвать меня Селестой?
Таня смущенно покачала головой:
– Неоднократно, сеньора.
Селеста засмеялась; это был искренний смех женщины, хлебнувшей нелегкой жизни и когда-то гордившейся грязью, остававшейся под ногтями после родео. Она понимала, что победа и проигрыш – две стороны одной медали.
– Ну и фрукт же ты, Таня! Я знаю, что ты всегда не слишком меня любила, ну да ничего. – Улыбка Селесты растаяла. – Мне по душе, что вы здесь в эти последние месяцы, хотя и не обязаны оставаться.
– Мистер Престон всегда очень хорошо к нам относился. Долг платежом красен.
– Вы свой долг давно вернули. – Миссис Престон прищурилась. – Скажи-ка мне, только не ври: первая миссис Престон лучше сумела бы расхлебать эту чертову кашу?
Лицо горничной осталось бесстрастным.
– Нет, – произнесла она наконец. – Первая миссис Престон была женщина красивая и изящная… но вашей смелостью не обладала.
Селеста хмыкнула:
– Да, зато с головой все было в порядке. Потому-то сорок лет назад она и удрала из этой чертовой дыры!
Таня резко свернула на более спокойную почву:
– Что-нибудь еще, сеньора?
– Не-а. Но очень скоро должен появиться шериф, так что будьте начеку.
Таня, держась очень прямо и чопорно, покинула комнату и простучала каблуками по дубовому полу длинного коридора.
Селеста прислушалась. Как пусто и гулко в доме без мебели! Конечно, что-то еще осталось – например, кровать, туалетный столик и обеденный стол внизу, – но немного. Она прошла вглубь комнаты, достала из затейливо украшенной серебряной шкатулки тонкую черную сигару. Хрустальная французская зажигалка ушла с аукциона, поэтому Селеста прикурила от спички из коробка с рекламой клуба «Колючая проволока». Вернулась на балкон, выдохнула едкий дым и подставила лицо безжалостному солнцу.
Опять пе́кло. Впрочем, бывало и хуже. Ничего, однажды неразбериха с юристами, властями штата и налоговой инспекцией закончится, неприятности рассеются, как облако под сильным ветром, и она заживет по-новому.
– По-своему, – проговорила она вслух, и морщины вокруг рта стали резче.
Селеста задумалась о том, как далеко ушла от деревянной лачуги в Галвестоне.
Теперь она стояла на балконе тридцатишестикомнатной асьенды в испанском стиле, на ста акрах земли – пусть даже в доме не осталось мебели, а угодья были каменистой пустыней. В гараже – канареечно-желтый «кадиллак», последняя из шести машин. На стенах залов, там, где раньше висели полотна Миро, Рокуэлла и Дали, зияли пустоты. Картины ушли с аукциона чуть ли не раньше всего, вместе со старинной французской мебелью и коллекцией Уинта, насчитывавшей почти тысячу чучел гремучих змей.
Банковский счет Селесты заморожен крепче ледников Арктики, но этой проблемой занимался целый полк далласских юристов, и она знала, что в любой день ей могут позвонить из конторы, в названии которой стоит семь фамилий, и скажут: «Миссис Престон? Хорошие новости, золотко! Мы отследили недостающие фонды, и налоговое управление согласилось на проплату задним числом, посредством ежемесячных взносов. Конец неприятностям! Да, мэм, старый Уинт все ж таки позаботился о вас!»
Селеста знала: старый Уинт тот еще жук! Он лавировал среди правительственных уложений об инвестициях и статей налогового законодательства, корпоративных законов и президентов банков, как техасский смерч. Но во второй день декабря старика хватил удар, и расплачиваться со всей бандой пришлось Селесте.
Она посмотрела на восток, где виднелся рудник, а за ним Инферно. Шестьдесят с лишним лет назад сюда из Одессы в поисках золота явился Уинтер Тедфорд Престон с мулом по кличке Инферно. Золото от него ускользнуло, но он отыскал малиновую гору – мексиканские индейцы говорили, будто она состоит из священной целебной пыли. Хотя образование Уинта составляло семь классов средней школы, природа наделила его чутьем геолога, и парень смекнул, что пахнет не священной пылью, а горной породой, богатой медью. Рудник Уинта начался с одной-единственной дощатой хижины, пятидесяти мексиканцев и индейцев, пары фургонов и множества лопат. В первый же день его работы из земли достали дюжину скелетов, и тогда-то Уинт понял, что мексиканцы больше ста лет хоронили в горе своих покойников.
Прошло совсем немного времени, и однажды мексиканец с кайлом вскрыл сверкающую жилу богатой руды. Она стала первой из многих. В двери Уинта то и дело стучали всё новые и новые техасские компании, тянувшие через штат телефонные кабели, линии электропередачи и водопровод. А сразу за рудной горой выросло сперва несколько палаток, потом деревянные и глиняные дома, следом – каменные церкви и школы. Проселочные дороги посыпали гравием, потом замостили. Селеста вспомнила, как Уинт говорил: мол, однажды ты оглянешься и на месте бурьяна увидишь город. Его жители, главным образом рабочие с рудника, избрали Престона мэром. Уинт под влиянием текилы дал городу название Инферно и поклялся воздвигнуть в его центре памятник своему верному старому мулу.
Но, несмотря на все старания, Инферно так и остался городом одного мула. Здесь было слишком жарко и пыльно, очень далеко до больших городов, и стоило выйти из строя водопроводу, как население в мгновение ока начинало умирать от жажды. Но народ все прибывал. «Ледяной дворец» подключился к главной магистрали водопровода и намораживал глыбы льда, по воскресным утрам звонили церковные колокола, хозяева лавчонок делали деньги, телефонная компания тянула линию и обучала операторов, а шаткий деревянный мост, соединявший берега Снейка, заменили бетонным. Были вбиты первые гвозди в доски Окраины. Уолта Трэвиса выбрали шерифом, а через два месяца застрелили на улице, впоследствии названной в его честь. Преемник Трэвиса держался на своей должности, пока его не избили так, что он оказался в двух шагах от райских врат и очнулся уже в поезде, который мчался на север, к границе штата. Постепенно, год за годом, Инферно пускал корни. Но так же постепенно Горнодобывающая компания Престона съедала красную гору, где спали умершие сотни лет назад индейцы.
Селеста-стрит раньше называлась Перл-стрит, по имени первой жены Уинта. В промежутках же между женитьбами оставалась Безымянной. Такова была сила влияния Уинта Престона.
Селеста в последний раз затянулась сигарой, затушила ее о перила и выкинула.
– Эх, доброе было времечко, – негромко сказала она.
С тех самых пор, как Селеста встретила Уинта (она тогда пела ковбойские песенки в маленькой галвестонской закусочной), они жили как кошка с собакой. Селесту это мало трогало – она могла переорать бетономешалку и руганью загнать Сатану в церковь. Правда заключалась в том, что, несмотря на его баб, пьянство и карты, невзирая на то, что Уинт почти тридцать лет держал ее в неведении относительно своих дел, она любила мужа. Когда меньше трех лет назад месторождение иссякло и даже отчаянное применение динамита не помогло вскрыть новую жилу, Уинт Престон понял: его мечта умирает. Теперь Селеста ясно сознавала, что муж тогда помешался: он бросился снимать деньги со счетов, распродавать акции и облигации, собирая наличные с неистовством маньяка. Но куда исчезли почти восемь миллионов долларов, осталось тайной. Может быть, он открыл новые счета на вымышленное имя; может быть, уложил все деньги в жестяные коробки и зарыл в пустыне. Как бы там ни было, накопленное за всю жизнь сгинуло, и, когда налоговое управление подступилось к вдове, требуя внесения задним числом огромных штрафов, платить оказалось нечем.
