- У меня ничего нет и сделать я ничего не могу. Тебе теперь остается только терпеть. Можешь кричать, если тебе так будет легче. Если ты обещаешь вести себя хорошо, я сниму наручники.

- А хорошо это как? Может мне сдохнуть, что бы доставить тебе радость? - вызверился он, прижимая колени к животу, сотрясаемый мелкой дрожью, глядя на меня снизу вверх горящими от ненависти глазами. Даже голова на миг закружилась от страха. Спасибо Господи, что у него ломка и он встать не может, иначе убил бы. - Пользуешься своим положением? Нравится смотреть, как кто-то мучается? Тебе не на врача надо было учиться, а палачом стать. Ты кого хочешь...

- Еще одно слово, - холодно прервала я, загоняя страх как можно глубже. У меня пока все преимущества - я прекрасно себя чувствую и твердо стою на ногах, эта мысль придала мне храбрости, - и я запру тебя в туалете, чтобы ты мне все здесь не загадил и пойду спать, и будешь ты тогда валяться один и жаловаться унитазу. А одному всегда тяжелее.

- Уж лучше одному, чем с тобой, - парировал он.

- Хорошо, договорились, ты сам этого хотел. Вставай. - Глотая обиду, как можно спокойнее проговорила я.

Влад поднялся и кое-как добрел до санузла, я его не торопила, у нас целая ночь впереди. Он завалился в узкое тесное помещение, в котором еле-еле соседствовали унитаз и душ, места на полу было ровно столько, что бы можно было стоять, поэтому пришлось ему разместиться в душевой кабинке. Пристегнув его руки к стойке душа, я вышла и притворила дверь.

...Перехватив руками наручники, подтянулся, усаживаясь удобнее и закрыв глаза прижался затылком к холодному металлу, стараясь ни о чем не думать. Надо передохнуть, пока есть время. Если думать, голова развалится на части, а этого нельзя. Он сызнова вживался в поистершуюся шкуру скота, физически чувствуя, как на шею ложится неподъемное ярмо, давит беззащитные плечи, клонит к земле.

Приступ пришел неожиданно, скрутил болью, заставив выгибаться порывисто дыша сквозь стиснутые зубы. Не будь наручников упал бы давно. Боль. Сплошная, непрекращающаяся боль, дробящая кости, перемалывая вырванные мышцы, не дающая и секундной передышки. Боль стекалась к мозгу раскаленными потоками, собираясь в огненный океан. Океан отрезал сознание от действительности, заставляя метаться в панике, биться в животном ужасе о невидимые границы очерченные болью, рассыпаться мириадами безумия подминающего под себя остатки воли и гася рассудок.

Тусклая желтая лампа под потолком больным глазом освещала металлические стены тюрьмы. Человек, изредка выныривающий из болевого бреда цеплялся за этот болезненный свет. Он ненавидел эту лампочку, ненавидел впившиеся в запястья браслеты, тело, само ставшее тюрьмой, ненавидел хозяйку. Ненависть стала якорем, за который зацепился истерзанный рассудок и остатки воли. Ненависть разгоняла туман и позволяла не скатиться в безумие. А потом снова наступала боль и сил терпеть уже не было. Человек завыл...

Гусь безнадежно остыл и никуда не годился. Теперь я, кажется, знаю какой вкус у старой кожаной подметки. Я без удовольствия жевала кусок синтетического мяса, пытаясь убедить свой желудок, что это если и не вкусно, то хотя бы полезно. Кое-как справившись с половиной порции, я отодвинула от себя тарелку и пошарила на полках, отыскивая что-нибудь более удобоваримое - под руки попадалась только большая пачка чая. Ладно, если я не могу поесть, так хоть наполню желудок жидкостью.

По кораблю разнесся душераздирающий вой, заставивший меня подскочить и выругаться - немного кипятка из чайника попало на руку. Я заварила крепкий чай. Напиток получился ароматным и вкусным, но удовольствия не принес, оказывается, нельзя нормально существовать, когда у тебя под боком кто-то душераздирающе орет. Взяв чашку, переместилась в кабину, надеясь, что там чуть потише. Интересно, сколько смогу просуществовать в кабине, задалась я вопросом, лениво перелистывая странички журнала, который нашелся под моим сиденьем, и прислушиваясь к отдаленным крикам, прорывающимся сквозь закрытую дверь.

Шум создаваемый Владом стал тише. Скорее всего парень выдохся или просто охрип. Угомонился, наконец, с облегчением подумала я. Выпила еще чашку чая и уже решила идти спать, как продолжительное молчание Влада меня насторожило. Надо пойти посмотреть, как бы не окочурился ненароком.

В неровном свете тусклой лампочки, которую уже давно пора заменить, помещение душевой казалось еще меньше, чем на самом деле. Влад обессилено повис на руках, уронив голову на грудь и вытянув в проход длинные ноги. Я подняла его голову и заглянула в лицо, в желтоватом свете лампочки и не поймешь сразу - то ли он просто бледный, то ли уже посинел. От подобной перспективы у меня начали мелко дрожать пальцы.

Я дотронулась до его шеи и почувствовала под пальцами немного замедленный, но довольно уверенный пульс. Влад не нашел ничего лучшего как потерять сознание, было от чего на него разозлиться, теперь придется тащить его в каюту. Хотя, в его теперешнем положении потеря сознания неплохой способ избавиться от боли. Но мне-то от этого не легче.

Я расстегнула наручники и Влад тряпичной куклой завалился набок, но в себя не пришел, ни брызги холодной воды в лицо, ни шлепки по щекам ни к чему не привели. Черт, придется ставить капельницу, почистить кровь. Иначе привести его в чувство будет затруднительно. Я ему, естественно, соврала, что не взяла с собой лекарств. Все, что могло понадобиться лежало в рюкзаке, но он был в каюте, а туда еще нужно добраться. Конечно, можно сделать все и здесь, но старый профессор вдолбил в мою глупую голову, что санузел не лучшее из мест для медицинских манипуляций, за исключением двух, трех в которых это помещение принимает непосредственное участие.

Я попыталась тащить Влада за руки, но это оказалось невозможным, он все время упирался в пол головой. Изрядно намучившись, я решила наплевать на все медицинские и этические каноны и, схватив за ноги, потащила, как покойника, вперед ногами.

Кое-как затолкав парня в каюту, я остановилась передохнуть. Осталось самое сложное - взвалить его на койку. Собравшись с остатками сил, я подхватила парня под мышки и, приподняв тяжелое тело, рывком закинула на койку, хорошо еще кровати на 'Беркуте' низкие.

Я хотела его раздеть, но настолько устала от перетаскивания тяжести по пересеченной местности, что ограничилась расстегнутыми штанами и рубашкой. Разложив на столе нужные медикаменты, решала с чего начать. Влад слабо шевельнулся и посмотрел на меня мутным взором.

- Аня, - позвал он охрипшим голосом.

- Я здесь, - откликнулась я, наклоняясь к нему, - все хорошо, лежи спокойно.

- Аня, что со мной?

- Ничего страшного, - я постаралась его успокоить, - все, так как должно быть. Это абстинентный синдром, а попросту - ломка. Это проходит каждый наркоман, не получивший во время дозу. Некоторые выходят из этого состояния неделями. Я сейчас поставлю капельницу, немножко почищу кровь и ты сможешь поспать. Вытяни руку, мне надо установить систему.

После почти трех часового пребывания в тесной душевой кабинке в полном одиночестве Влад вел себя тихо и послушно.

- Сапожники, - проворчала я, наблюдая как лекарство пошло по системе, - докололись - все вены ушли. Сейчас откапаемся и лучше будет, завтра у нас будет долгий и нудный день.

- Ты меня все-таки продаешь, - с каким-то мазохистским наслаждением заявил он, откидываясь на подушки, и добавил с грустью, - я же все понимаю, сильно хлопотный получился.

- Не мели чепухи, - почти простонала я, - на Боре и городов-то толковых нет. К тому же ты мне слишком дорого дался, что бы вот так с тобой просто расстаться. Я еще успею тебе нервы попортить. Ты меня, кстати, очень обидел, но об этом позже. Я везу тебя на Бору лечиться. В наркологию тебе нельзя, если Дмитрий Петрович об этом узнает, он тебя просто выпрет и все. Еще повезло, что тебя Ника подстраховала - первая заметила и ко мне пошла.