- Когда он должен выйти из наркоза? - почти шепотом спросила я.

- Да вот с минуты на минуту, - так же тихо ответила подруга.

Шло время, а Влад все так же неподвижно лежал, находясь под воздействием наркотического сна. Наташка начала немного нервничать, поминутно глядя то на часы, то на приборы.

- Наташа, какой у него был наркоз? - задумчиво спросила я.

- Средней тяжести, но массовая кровопотеря...

- Давай рассуждать здраво, - я покусала губу, - если наркоз был средним, значит, он должен был выйти еще полчаса назад.

Вытащив из Наташкиного кармана фонарик, посветила Владу в глаза. Зрачки сужены и почти не реагируют. Уговаривая себя не волноваться, взялась за иглу. Кожные рефлексы... реакция на боль... Черт!

- Наташ, кажись, у нас двойка по Глазго.

- Бог с тобой, - замахала она руками, - никаких показаний на "кому" у него нет.

Наташка оттеснила меня от кровати и принялась проделывать те же действия, что и я.

- Похоже, ты права, - согласилась она, в ее голосе звучала обида.

- Здравствуйте, девушки, - в палату быстрым шагом вошел Геннадий Васильевич, - ну как чувствует себя наш пациент?

- Замечательно - кома у нас, - хмуро ответила я.

- Ну, не стоит бросаться в крайности, - профессор похлопал меня по руке. - Если больной не пришел в себя, когда ему назначено доктором, оно еще ни о чем не говорит. Операция была тяжелая, наркоз тоже испытание для организма не из легких. Давайте понаблюдаем сутки, а уж тогда и будем выводы делать.

- А может, его попробовать вывести?

- Рано еще, Наталья Станиславовна. Он балансирует между двойкой и единицей. Если через сутки статус не изменится, вот тогда и будем решать. Меня больше волнует, что ноги не отвечают. Аня, вы хотели что-то спросить?

- Да, я хотела бы попросить, можно ли мне его перевести к себе?

- Можно, - после недолгих раздумий, согласился главный, - отчего ж нельзя. Но пусть стабилизируется. И если завтра не будет температуры, то можете его забрать. Я думаю, нет принципиальной разницы, где ему лежать, ведь у вас в вашем кабинете имеется нужная аппаратура. Да и дома, как говорится, стены помогают.

Забрать Влада я смогла только спустя три дня. У парня поднялась температура. Эти трое суток я не отходила от его кровати. Меня сняли с дежурств и почти со всех операций. А когда стало можно, мы с папой перевезли Влада домой.

Швы заживали хорошо, и кома стала тянуть на единицу, уверенно приближаясь к сопору, более походившему на глубокий сон, и я приняла решение снять парня с искусственного дыхания. Оставалось ждать.

Все предыдущие переживания из-за истории с матерью отошли на задний план и теперь казались чем-то мелким и незначительным. Да какая разница, что он обо мне подумает, когда все узнает!? Главное, чтоб подумал! Жизнь сузилась до размеров кабинета, где на столе лежало беспомощное тело человека враз ставшего самым главным. Вершиной и центром вселенной. Все, что есть - время, внимание, жизнь - принадлежало только ему и никому больше.

Не подпуская никого, я была и врачом, и сиделкой. Два раза в сутки обтереть влажными салфетками, сменить простыни, протереть спиртом катетеры, покормить и разговаривать. Постоянно разговаривать, свято веря, что слышит и рано или поздно откроет глаза.

Геннадий Васильевич прислал своего ученика - Мишеля Карта, который специализировался на невропатологии, Мишель приходил каждый день, проверяя, насколько изменяется картина с позвоночником. Прогноз он давал утешительный, очевидно забывая, что я сама врач. Я же вижу, что чувствительность ног не восстанавливается, зачем врать?

Состояние улучшалось медленно, но видя стабильный прогресс, я расслабилась и перебралась спать в свою комнату. И смогла оставлять парня на Нику, когда нужно было отлучаться.

На шестой день случился криз. У Влада опять подскочила температура, а перевезти его в госпиталь не было никакой возможности, слишком опасно. Теперь я сидела с ним безотрывно. Температура держалась почти четверо суток. Ко мне на помощь пришла Наташка, но, даже зная, что он в хороших руках я все равно оставалась рядом. Я ругала себя за сумасбродство, ну почему меня никто не отговорил, когда взбрела в голову мысль перевезти парня домой? Я злилась на медицину, шагнувшую в заоблачные выси, но оставшуюся едва ли не на первобытном уровне. Врачи всех времен и народов любят повторять, пока что мы не Боги! И на черта такая медицина?

Я сидела возле Влада и, держа его руку, прижималась к ней щекой, не обращая внимания на слезы, ползущие по щекам.

- Ань, ну чего ты раскисла, сидишь как на похоронах, смотри, он живой и дышит сам, - в кабинет бесшумно вошла Наташка - Успокойся сейчас же! Ты же профессионал и должна понимать, слезами здесь не поможешь.

- Нат, это же я во всем виновата, - всхлипнула я.

- Так, - протянула подруга, - теперь мы еще занимаемся душевным садомазохизмом! Если ты сейчас же не прекратишь, я тебе вколю успокоительное, и ты проспишь как минимум сутки.

- Ты чего, - захлопала я глазами, - а кто же за ним смотреть будет?

- Я посмотрю, - проворчал вошедший папа.

- Ну, конечно! - саркастически отозвалась я, мигом успокаиваясь. - Какая из вас сиделка, мой генерал!? Вы же не знаете, что через час парня нужно обтереть, вколоть жаропонижающее, поменять белье, сменить капельницы и проверить катетеры, обработать их... Вы сумеете поменять белье, генерал, ничего при этом не нарушив?

- Издеваешься, да? - смущенно хмыкнул он, более в сиделки не набиваясь, но все же заметил, - Аня, тебе надо отдохнуть, ты давно смотрела в зеркало? У тебя на лице только глаза остались. И вообще, девушки, что у вас с аппаратурой, лампочка какая-то синяя горит, ее раньше не было.

- Синий цвет лампочки на этом детекторе говорит о том, что температура упала почти до нормы, когда будет норма, он загорится зеленым, - машинально проговорила я, - Постой, лампочка, говоришь синяя? - я подскочила и заглянула на монитор.

- Вот и ладненько, - обрадовалась Наташка, - у него упала температура, надеюсь, криз прошел. Вот видишь, до чего доводят растрепанные нервы? Ты становишься невнимательной!

- Вот, елки-палки, - выругался папа, извлекая из кармана противно пищащий пейджер, - девушки, придется вас покинуть, срочно вызывают на работу.

- Я вас провожу, - сказала Наташка поднимаясь.

Вернувшаяся в кабинет, подруга обняла меня за плечи, проговорила:

- Дмитрий Петрович ушел, просил присмотреть за тобой, беспокоится очень, говорит, что никогда тебя такой не видел.

- А со мной раньше никогда такого не было, - резонно заметила я. - Просто он всегда мог управлять ситуацией, а сейчас сделать ничего не в состоянии, поэтому и чувствует себя не в своей тарелке.

- Ладно, кончай рассуждать, - усмехнулась Ната, - пошли лучше чаю попьем, да поедим чего-нибудь. Я же знаю, ты ничего не ела с позавчерашнего дня.

- А как же Влад?

- А чего ему сделается? - удивилась подруга, - Убежать он, все равно, не убежит. Давай смотреть правде в глаза - ему абсолютно все равно как лежать, одному или в компании.

- Фу, Наташка, какая ты циничная, - возмутилась я.

- Я не циник, а реалист, - поправила она, рывком ставя меня на ноги и подталкивая к выходу, - а это, согласись, большая разница. Пошли, пошли, с ним за десять минут ничего не сделается, криз уже прошел, так что успокойся.

Наташка заварила чай и приготовила бутерброды. Я хотела помочь, но подруга решительно указала мне на стул, заявив, что единственное, что у меня хорошо получается, так это потрошить людей, а в готовке я ничего не смыслю.

- Хорошо, что у меня хоть что-то получается, - я посмотрела на нее с вызовом, - в отличие от некоторых.

- Во, - обрадовалась подруга, - узнаю прежнюю Аньку, злюку и ехидину.

- И вовсе я не злюка, - обиделась я, - я хорошая. Просто я не в форме, устала я чего-то.

- Сколько ты не спишь? - спросила она, подкладывая на мою тарелку еще бутербродов.