* * *

В тот же вечер меня вызвали к командарму. Командный пункт армии переместился на правый берег и располагался в крутых скатах глубокой балки. Отвесные скалы сжимали и без того узкий проход.

У блиндажа командующего толпились офицеры и генералы. В ожидании очереди они курили и переговаривались.

Я вошел в блиндаж. Шарохин сидел за столиком. Водя по карте карандашом, он ставил задачу плотному генералу.

- Здравствуйте! Поздравляю! - сказал командарм, протягивая мне руку.

- С чем, товарищ командующий?

- Как с чем? - удивился он. - С успешным переходом в наступление. Кстати, познакомьтесь Это генерал Серюгин, я направляю его к вам в корпус.

- Командир 89-й гардейской Белгородско-Харьковской стрелковой дивизии, - представился мне Серюгин. Командарм продолжал:

- Дивизия Серюгина за ночь выдвинется на северную окраину Калужино и с утра 16 октября начнет наступление из-за левого фланга воздушнодесантной дивизии Иванова, вдоль западных скатов высоты с пятью курганами. Задачу я ему уже поставил.

- Разрешите идти? - спросил Серюгин.

- Пожалуйста, - ответил командарм.

- Задержитесь у блиндажа и подождите меня, - сказал я комдиву.

- Извините, но я очень спешу, - ответил он и, обратившись снова к Шарохину, переспросил: - Можно?

- Идите, идите, - кивнул тот.

Поведение Серюгина мне не понравилось. Поступив в мое подчинение, он в то же время игнорировал меня как своего нового начальника. Его дивизия должна была выдвинуться ночью на незнакомый участок и с утра повести там наступление, а я за десять дней боев хорошо узнал на этом направлении и местность и противника. Мой совет, как лучше выполнить задачу, был бы Серюгину полезен.

На другой день мне пришлось поругать себя за то, что я не настоял в присутствии командарма на том, чтобы комдив подождал меня.

- Уточняю вашу задачу, - склонившись над картой, продолжал Шарохин. Армия своим центром устремляется вперед за подвижной группой фронта, нанося удар на Пятихатка, Кривой Рог. Ваш корпус прикрывает ударную группировку слева, обеспечивает, как и раньше, стык с соседней 7-й гвардейской армией и в то же время ведет наступление на Лиховка, Лозоватка и далее на юг.

Задача была ясна. Меня только очень беспокоил вопрос: не попытается ли противник контрударами с флангов закрыть горловину прорыва? Не начнет ли он свои контратаки сегодня ночью или рано утром, не дав корпусу изготовиться к наступлению?

С утра 16 октября в прорыв вошла 5-я танковая армия. В полосе соседнего с нами 57-го стрелкового корпуса действовал танковый корпус.

Из зарослей начали выкатываться на крутые скаты у Мишурина Рога и высоту 122,2 наши танки.

Десять, двадцать, пятьдесят... Незабываемый момент! Одна минута такого счастья стоила десятка дней ожесточенной борьбы.

Как сжатая до предела боевая пружина, освободившись вдруг, с огромной силой посылает вперед ударный механизм, так волей фронтового командования ринулась вперед, сжатая до этого в плавнях плацдарма, танковая армия генерала Ротмистрова. Она устремилась в глубь обороны врага, сметая и сокрушая все, что стояло на ее пути.

Противник вначале растерялся. Только минут через тридцать -сорок, когда первый эшелон танков был уже далеко и горловину прорыва заполнила мотопехота, над полем боя появилась авиация противника.

Первая волна, около 80 бомбардировщиков, накатилась южнее Мишурина Рога. От бомбовых ударов задрожала земля. Густые фонтаны разрывов, образовав сплошную бурую стену, закрыли всю горловину прорыва.

Отбомбив, самолеты улетели. Когда гарь и дым рассеялись, перед глазами вновь предстал непрерывный поток автомашин с пехотой, артиллерией, минометами.

Развернувшееся с утра наступление нашего корпуса проходило не так, как нам хотелось бы. Я не ошибся в своих опасениях: начались контратаки, сковавшие наш левый фланг. Кроме того, в первой половине дня не выполнила своей задачи дивизия Серюгина. Выйдя ночью в Калужино, она не нацелилась на Анновку, а, попав под фланговый огонь, развернулась фронтом на восток и повела наступление на гребень высоты с тремя курганами, который ранее занимала дивизия Иванова. Гребня Серюгин не достиг и курганами не овладел. Дивизия его понесла напрасные потери. Пришлось выдергивать полки из-под огня, оттягивать назад и выводить па южное направление.

После этого у меня произошел крупный разговор с Серюгиным. Ссылаясь на приказ командарма, он упрямо не хотел признать свои ошибки, а я доказывал, что ошибки эти не случайны, а связаны с его переоценкой своих возможностей.

Я был уверен, что, если бы накануне вечером мы подробно договорились о начале действий, эти ошибки были бы исключены. Серюгин вынужден был согласиться со мной и даже извинился за свою некорректность.

К вечеру, отразив контратаки на левом фланге и сломив сопротивление на южном направлении, части Петрушина и Серюгина продвинулись на три - четыре километра, овладели Анновкой и Красным Кутом, а дивизия Иванова, взаимодействуя с левым соседом, очистила гребень с курганами.

В балке южнее Сусловки перед нами открылась трагическая картина: там были обнаружены следы пропавшего без вести батальона Переверстова.

Батальон, видимо, был плохо ориентирован в обстановке, Выдвигаясь ночью для прикрытия оголенного стыка, он случайно перешел за линию переднего края, углубился в оборону противника и неожиданно наскочил на танковую засаду.

По всем данным, это был район исходных позиций изготовившейся для атаки танковой дивизии СС "Великая Германия". Колонна батальона, не успев развернуться, была смята танками и истреблена.

По моему твердому убеждению, основной причиной катастрофы явилась неправильная ориентировка комбата в обстановке. Переверстов был опытный офицер, успешно решавший ранее и более сложные задачи. Не мог же он сознательно лезть к врагу в открытую пасть? Его кто-то подвел. Но кто? Конкретного виновника найти не удалось.

Неуклонно, со всей строгостью, требовал я потом от всего офицерского состава докладывать только правду, пусть даже самую горькую, и строго наказывал за малейшее проявление неправдивости.

Вечером я побывал в 188-й стрелковой дивизии, хотелось порадоваться и се успеху. Она продвинулась за день на шесть -семь километров.

Добрался я к Даниленко на закате солнца, когда бон уже стих. На гребне, рядом с окопами НП, застыл подбитый "тигр". С восхищением всматривался я в улыбающиеся лица связистов и саперов, заполнивших окопы наблюдательного пункта.

- Кто это его? - кивнул л в сторону танка.

- Это мы, вместе с саперами, - ответил один из связистов, -Саперы подвели мину, а мы подбросили связку гранат.

- Молодцы!

Подошел комдив вместе с начальником политотдела Шинкаренко. Оба они были довольны результатами сегодняшнего боя.

- Всыпали мы им сегодня основательно, - сказал Шинкаренко. Посмотрите, какой приятный вид! - показал он в сторону пологого ската.

Там стояли десятка полтора подбитых и обгоревших танков.

- А как же этот-то добрался до НП? - спросил я о "тигре".

- Проскочил через передний край на большой скорости, а когда подходил сюда, то артиллеристы уже не вели огня.

- Почему?

- Боялись поразить нас. Но мы и сами справились, - засмеялся Шипкарснко.

- Экипаж взяли в плен и направили в штаб корпуса, - добавил Даниленко.

- Какой дивизии?

- 23-й танковой.

С этой дивизией мы встречались уже не впервые.

На третий день, 17 октября, наше наступление было более организованным. Корпус продвинулся на 10 километров. Совместными усилиями дивизий Петрушина и Серюгина после четырехчасового упорного боя овладели районным центром Лиховка. На подступах к населенному пункту были подбиты и сожжены 16 вражеских танков. На левом фланге дивизия Иванова и один полк Серюгина продолжали отбивать настойчивые контратаки гитлеровцев, пытавшихся подсечь наши прорвавшиеся части.