- Нас называешь медузами, - не мог забыть свою обиду Сахаров, - а сам-то ты, оказывается, глухарь. Глухарями на войне называли артиллеристов. Я ходил по строительной площадке, приглядываясь к работающим матросам.
- Как работается, орлы? - спросил я, подойдя к группе матросов.
- Нормально, товарищ капитан третьего ранга, - ответило сразу несколько голосов.
- Работать лучше, чем ждать торпеду от ваших коллег-подводников, - сострил кто-то.
- Или глубинную бомбу от ваших коллег-надводников, - добавил другой.
Матросы шутили, балагурили...
Работы не прекращались круглые сутки... И через шесть дней наш эшелон первым прошел по восстановленному мосту. Железная дорога Армавир - Туапсе вступила в строй на три дня раньше срока. Мы были горды тем, что в нее вложена частичка и нашего труда.
По случаю окончания работ на станции Белореченская был устроен митинг. В приказе начальника дороги всем морякам объявлялась благодарность, а 33 человека из нашего эшелона получили значки "Отличный восстановитель" и "Почетный железнодорожник".
Наш поезд мчался по освобожденному Донбассу. Мелькали сожженные станции, взорванные мосты, пепелища разрушенных городов и селений.
Жгучая ненависть к врагу с новой силой охватила моряков.
Одно дело, когда ты знаешь о чем-либо из книг, газет, журналов,, и совсем другое, когда лично убеждаешься в этом же. Мы были потрясены тем, какие следы оставила война. Отступая под ударами наших войск, фашисты разрушали и предавали огню все, что могло быть уничтожено и сожжено.
- Вот из каких мест прибыл к нам Вася, - вспомнил о нашем воспитаннике Свиридов, глядя в окно вагона. - Где-то он теперь?
Подобрали мы Васю год назад в одном из приморских городов, разрушенном фашистской авиацией.
Когда начался очередной налет противника, лодка стояла в порту, неподалеку от судоремонтного завода. Фашистские бомбы разрушали санаторий и дачи. Несколько бомб упало на один из цехов судоремонтного завода. Пожары, возникли, и в самом городе. Появились убитые и раненые.
- Вот, товарищ командир, подобрал. Какой славный малый, - докладывал мне комсорг Свиридов. - Нам бы такого на лодку...
Матросское сердце не могло мириться с тем, что по дымящимся развалинам бродит запуганный, голодный мальчуган.
- А откуда вы знаете, хороший он или плохой? - спросил я.
- Да я их насквозь вижу, - уверял Свиридов, крепко зажав в руке воротник измазанной рубашонки. - Вы на слезы его поглядите. Такие слезы только у настоящих мужчин бывают...
Мальчуган глянул исподлобья на матроса и, перестав плакать, неожиданно рассмеялся.
Подошли другие матросы и вместе со Свиридовым начали уговаривать меня.
- Неужели мы одного мальчонку не сможем воспитать? - наседали на меня матросы.
- За ребенком уход нужен. А когда нам им заниматься?
- Я не ребенок, - неожиданно выпалил чумазый мальчуган, - и ухода за мной никакого не надо. И ничего я не боюсь. Вы не подумайте, что я от страха плакал. От обиды, товарищ командир, ей-богу, от обиды...
Парнишке, видимо, очень хотелось попасть на лодку, и Свиридов совершенно напрасно боялся, что он убежит.
- Товарищ командир, конечно, пользы от меня будет мало, - рассудительно продолжал он, - так ведь я и мешать никому не стану. И ем-то я почти совсем ничего. Правда, дяденька, - взмолился он, - взяли бы меня...
Через несколько минут мы уже узнали несложную биографию мальчика. Плакал Вася - так звали мальчика - потому, что увидел убитую бомбой женщину, которая напомнила ему мать. Отец его погиб на фронте. Когда бежавшая от гитлеровцев мать вместе с младшей сестренкой погибли от фашистской бомбы, осиротевший мальчуган пошел куда глаза глядят. Он долго бродяжничал, пока добрался до Черноморского побережья.
И хотя Вася стал членом нашего экипажа, однако взять его с собой нам не разрешили.
- Разве легко все это восстановить? - глядя на развалины, говорил кок Щекин.
- Трудно, но восстановим! - отозвался Каркоцкий. - И не только восстановим, лучше построим. Дай только уничтожить фашистов!
- Ну, уж теперь-то фашистов дожмем, еще месяц-другой и...
- Я уже перестал устанавливать сроки, во знаю, что скоро...
Шел третий год ожесточенной войны. За это время было столько всяких догадок и предположений относительно сроков окончания войны, что уже мало кто осмеливался делать какие-либо прогнозы, хотя все чувствовали, что крах фашизма недалек.
В конце марта наш эшелон прибыл в Москву и мне было приказано явиться с докладом к заместителю наркома Военно-Морского Флота генерал-майору Н. В. Малышеву.
Генерал встретил меня приветливо и задал много вопросов о матросах, старшинах и офицерах эшелона.
- Хотел приехать к вам, поговорить с людьми, но вот беда: никак не выкроил на это время, - говорил генерал, прохаживаясь по кабинету. - Прощу передать морякам мое пожелание успехов в выполнении "священного долга перед Родиной... Нет ли у кого вопросов ко мне?
- Все хотят знать, куда нас везут...
- Этого сказать не могу.
Случайно бросив взгляд на рабочий стол генерала, я увидел несколько фотографий и среди них фотографию своего товарища по Военно-морскому училищу Павла Кузьмина. Почему она здесь? Что с Павлом?
Как бы угадав мои мысли, генерал подошел к столу, и, взяв в руки несколько фотографий, спросил у меня:
- Вы знаете кого-нибудь из этих подводников?
- Да, вот это - мой товарищ Паша Кузьмин.
- Погиб, - Малышев подошел к столу и взял в руки фотографию, - геройской смертью погиб.
- Когда? При каких обстоятельствах?
- Подробности нам стали известны совсем недавно. А случилось это два года назад.
И генерал рассказал обстоятельства гибели П. И. Кузьмина и его товарищей...
Подводная лодка "Салака" должна была действовать в западной части Балтики. Она успешно прошла Финский залив, преодолела многочисленные минные поля, сетевые заграждения, специальные противолодочные барражи и всплыла в надводное положение западнее острова Готланд, чтобы зарядить аккумуляторы.
Командир корабля капитан-лейтенант П. И. Кузьмин в ночной бинокль внимательно осматривал горизонт.
Была довольно ясная ночь. Несмотря на трехбалльную волну и легкую дымку, которой была окутана восточная часть горизонта, подводная лодка могла быть обнаружена с береговых постов наблюдения или катерами-охотниками, рыскавшими в районе противолодочных барражей. Однако запасы электроэнергии были почти полностью израсходованы и всплыть было необходимо.
Со стороны Гогланда появился луч прожектора. Он двигался в сторону подводной лодки, но не дошел до нее и исчез. Темнота сгустилась.
Это насторожило подводников. Похоже было, что прожектор кому-то сигналит. Командир подводной лодки по направлению луча прожектора определил, откуда можно ждать противника, и приказал изменить курс.
Однако прошел час, а противник не показывался.
- Боевая тревога! Надводная торпедная атака! - неожиданно раздалась команда, и "Салака" устремилась навстречу конвою, который состоял из двух больших транспортов, двух миноносцев и более десяти катеров-охотников.
Но советских моряков, охваченных одним желанием - во что бы то ни стало нанести врагу смертельный удар, ничто не могло остановить. Подводники знали, что транспорты везут подкрепление войскам, осаждавшим Ленинград.
"Салака" проскочила сквозь кольцо охранения и проникла внутрь вражеского конвоя, но не успела еще занять позицию для залпа, как головной миноносец обнаружил ее и открыл артиллерийскую стрельбу. Поднялась тревога. Другие корабли конвоя также начали обстреливать "Салаку".
От разрывов снарядов море вокруг "Салаки" кипело. Слепящие лучи прожекторов и встававшие от разрывов снарядов водяные столбы мешали видеть цель. Вражеские транспорты начали разворачиваться, чтобы уклониться от торпед.
