Полагая, что катера возвращаются в свою базу, мы решили свернуть влево. Однако катер тоже повернул за нами. Вскоре появился и второй охотник. Нас снова преследовали.
В этих условиях идти в сторону берега было для нас невыгодно. Лучше было отходить в открытое море, в сторону больших глубин, подальше от мест базирования катеров-охотников. Но любой поворот был невыгоден для нас, так как это облегчало врагу возможность немедленно атаковать лодку.
Мы продолжали двигаться, сопровождаемые фашистскими катерами. Охотники применяли тактику, уже знакомую нам по первой встрече с ними. Они шли за нами примерно на одних и тех же кормовых курсовых углах, внимательно наблюдали за каждым нашим изменением курса, но в атаку не выходили.
- Товарищ командир, - доложил штурман, - по моим расчетам, мы подходим к району, где торпедировали транспорт. Глубины здесь небольшие...
И тотчас же гидроакустик доложил, что правый катер приближается к нам.
- Пеленг медленно идет к носу! - после небольшой паузы добавил он.
Охотник выходил в бомбовую атаку. Теперь все зависело от того, как быстро подводная лодка сумеет изменить курс и глубину погружения.
Подаваемые команды исполнялись с такой четкостью, словно о них было известно заранее. Едва успел я произнести приказание, как моторы работали уже на полный ход, руль был положен на борт и стрелка на глубиномере показывала метр за метром увеличение глубины погружения.
"Десять... двадцать... тридцать градусов..." - насчитал я, глядя на циферблат репитера рулевого, прежде чем справа по носу послышался знакомый гул мчавшегося полным ходом катера.
Три взрыва с еле уловимым интервалом, словно спичечную коробку, подбросили подводную лодку. На мгновение показалось, что мы поражены бомбой.
На этот раз вражеская атака причинила нам довольно серьезные повреждения. В торпедном отсеке лопнул шов корпуса, и забортная вода поступала внутрь подводной лодки; в дизельном, электромоторном, аккумуляторном и частично в других отсеках были разрушены, сдвинуты с фундаментов и выведены из строя многие механизмы.
Аварийная партия занялась заделкой пробоины в корпусе. Но главной задачей все же оставалось оторваться от катеров-охотников, обмануть их.
- Слева катер! Быстро приближается, пеленг идет на нос! - докладывал гидроакустик.
Очередная серия вражеских "гостинцев" взорвалась прямо по носу, довольно близко, но не причинила нам почти никакого вреда, хотя по эффекту восприятия и ударной силе она казалась не слабее предыдущей.
- Последняя, последняя, больше не будет! - забормотал Поедайло.
- Тише, ты! Знай свое дело: записывай и молчи! - шикнул на него Трапезников, не отрываясь от своей работы. Он возился с сальниками, которые стали пропускать слишком много воды.
- Командир сам сказал, что больше...
- Ты что, - не дал договорить ему Трапезников, - видел рапортичку, которую командир получил от фашистов?
- Но он же знает... - произнес Поедайло обиженным тоном; страха в его голосе не чувствовалось. Мы легли на новый курс и, не снижая скорости, начали отходить в сторону открытого моря. Пока взбудораженная разрывами бомб вода мешала охотникам снова нащупать нашу подводную лодку, важно было отойти подальше.
- Товарищ командир, лодка сильно отяжелела, плохо слушается руля, докладывал механик, хотя я и сам все видел по приборам.
Носовая часть тянула вниз, лодка раздифферентовалась. Заниматься дифферентовкой, когда на поверхности моря в штиль могло быть замечено каждое, даже самое крохотное пятно, было слишком рискованно. Но и управлять лодкой становилось невозможно. Оставалось одно: отойти как можно дальше, лечь на грунт и притаиться.
- Будем ложиться на грунт, - сказал я о своем решении помощнику командира, в обязанности которого входило провести подготовительные мероприятия к производству маневра.
- А если мы "следим"? Ведь корпус пробит, возможно выделение соляра. Наверху, видно, штиль...
- Штиль-то штиль, - возразил я, - но ведь скоро шестнадцать часов. Надо полагать, вечерняя рябь уже появилась, и если мы выделяем небольшие пятна, они будут незаметны, во внешних цистернах топливо израсходовано, а внутренние невредимы.
Осторожно, чтобы не взбаламутить ил, мы легли на грунт в восемнадцати кабельтовых от места последней атаки катеров. Сразу же были остановлены механизмы, которые могли издавать шумы, слышимые за пределами корпуса подводной лодки. По кораблю было объявлено приказание о соблюдении полной тишины.
Гидроакустический пост играл особенно важную роль. Он должен был заблаговременно предупредить об опасности, причем с таким расчетом, чтобы мы успели сняться с грунта и начать уклонение. Гидроакустик понимал это, специального напоминания ему не требовалось.
С технической точки зрения гидроакустическую аппаратуру подводных лодок времен второй мировой войны никак нельзя было назвать совершенной, в том числе, конечно, и ту, которую использовал наш корабельный "слухач" матрос Иван Бордок.
Иван Бордок до самозабвения любил свое дело. Он настолько хорошо изучил аппаратуру, что сам смог предложить кое-какие усовершенствования. При этом ему пришлось выдержать "большой бой" с конструкторами, которые не сразу соглашались с ним. И он оказался победителем. Инженеры, вынужденные признать целесообразность применения рационализаторских предложений нашего скромного "слухача", были поражены, когда узнали, что Бордок окончил только семь классов и с техникой впервые познакомился на подводной лодке. Все свободное время он проводил за своей аппаратурой, даже тогда, когда достиг высокого мастерства. "Зазнаться можно незаметно для себя", - ответил он однажды матросу Поедайло, который заявил, что если много занимаешься одним и тем же предметом, то он надоедает и становится противным.
- Пробоина заделана! - докладывали по телефону из аварийного помещения. Поступление воды прекращено полностью. Разрешите приступить к осушению отсека.
- Откачивать воду за борт не разрешаю! - ответил я. Люди, находясь по пояс в воде, работали в очень тяжелых условиях. Им приходилось дышать сжатым до нескольких атмосфер воздухом. Утомляемость от этого резко повысилась, однако никто из подводников не жаловался.
- Видать, мы сильно насолили фашистам. Никак нас не оставят, - вполголоса говорил кому-то Трапезников.
Я глянул в его сторону, но увидел только торчащие из-под палубы ноги. Сам он был в трюме и исправлял что-то в арматуре помпы.
- Да, Паша, сегодня был выход в атаку не на луну, - раздалось в ответ.
Кто именно отозвался, по голосу я сразу не определил и заглянул в маленький трюмик, в котором едва мог поместиться один человек.
- Поедайло? Вы что делаете в трюме? - удивился я.
- Помогаю Трапезникову, товарищ командир! - браво отвечал матрос, ухитрившийся улиткой обвиться вокруг фундамента помпы.
- А кто на записи?
- Механик сам. Он мне разрешил, Трапезникову одному не справиться... работа сложная...
- Вас просит к телефону Каркоцкий из аварийного отсека, товарищ командир! - протянул мне телефонную трубку механик.
Однако разговор с парторгом пришлось отложить. Докладывал басом гидроакустик.
- Правый катер дал полный ход! Расстояние более двенадцати кабельтовых.
- Сближается с нами или нет? - машинально переспросил я.
- Никак нет, к нам не приближается, товарищ командир, - уточнил Бордок, но, похоже, идет в атаку.
- По кому же он тогда... в атаку-то? - бубнил Поедайло.
- Наверно, по луне, - шептал Трапезников, - от нас научился, видать. Тут, брат, с кем поведешься...
- Прекратить в трюме болтовню! - рассердился механик. Несмотря на напряженность обстановки, в голосе его улавливался с трудом сдерживаемый смех. - Вы делайте...
Раскатом грома прозвучал взрыв серии бомб.
- Расстояние до катеров более двадцати кабельтовых. Сближения не отмечаю! - спокойно докладывал Бордок, как бы разговаривая сам с собой. - Второй катер дал полный ход. В атаку, вероятно...
