Семь – число знаменитое, а особенно любила его мисс Амелия. От икоты – семь глотков воды, шею потянешь – семь раз вокруг фабричного пруда пробеги, глисты вывести – семь ложек «Чудо-Выводителя Амелии»: всякое лечение у нее почти всегда на этом числе держалось. Это число смешанных возможностей, и все, кто верит в чудеса и чары, очень им дорожат. Вот и бой назначили на семь часов. Все об этом прознали – не по объявлению, не словами, но поняли, не спрашивая, как дождик понимают, как вонь болотную. Поэтому собрались все сурово к семи часам вокруг дома мисс Амелии. Самые умные-то в кабачке вдоль стенок выстроились, а прочие сгрудились на веранде или остались стоять во дворе.
Мисс Амелия с Марвином Мэйси не показывались. Пролежав весь день на скамейке в конторе, мисс Амелия поднялась наверх. Братишка же Лаймон под ногами крутился в толпе, пальцами прищелкивал нервно, глазами хлопал. А без одной минуты семь в кабачок протиснулся и залез на прилавок. Все стихло.
Должно быть, уговорились как-то заранее. Ибо только семь пробило, на верху лестницы появилась мисс Амелия. И в тот же миг Марвин Мэйси перед кабачком объявился, и толпа перед ним расступилась безмолвно. И пошли они друг к другу неторопливо, кулаки сжав наизготовку, и глаза у них были, как у сонных. Мисс Амелия сменила красное платье на старую робу, штанины до колен закатала. Осталась босиком, а на правом запястье – железный браслетик, для силы. Марвин Мэйси тоже брюки подвернул; он был гол до пояса и весь намазан жиром. На нем были тяжелые башмаки, что выдали ему, когда вышел на свободу из исправительного дома. Кочерыжка Макфэйл выступил из толпы, все карманы им обхлопал ладонью, чтобы, значит, нигде ножей не прятали. И остались они одни посреди пустого яркого кабачка.
Сигнала никто не подавал, однако ударили они одновременно. И оба удара пришлись в подбородки, так что головы мисс Амелии и Марвина Мэйси отскочили назад, и обалдели они оба слегка. Несколько секунд после первых ударов просто шаркали ногами друг вокруг друга по голому полу, примерялись к разным стойкам, да кулаками замахивались. А потом, точно дикие кошки, кинулись друг на друга. Удары застучали, задышали они неровно, по полу затопали. Да так быстро все стало, что и не разберешь, что происходит – но один раз мисс Амелию так назад отшвырнуло, что на ногах едва удержалась и чуть не упала, а в другой раз Марвин Мэйси удар предплечьем словил и закружился кубарем. Так и продолжалась эта драка, неистово и жестоко, и ни с какой стороны послабления не наблюдалось.
Во время такой борьбы, когда недруги сильны и крепки, как эти двое, стоит иногда от сумятицы боя отвернуться и посмотреть на самих зрителей. Люди-то в стенки как можно ближе повжимались – Кочерыжка Макфэйл пригнулся в углу, кулаки от сочувствия сжал, да только странно похрюкивал. Бедолага Мерли Райан так рот раззявил, что туда муха залетела, и проглотил ее Мерли, так и не сообразив, что же с ним произошло. А вот Братишка Лаймон – о, на него стоило поглядеть. Горбун все так же стоял на прилавке, возвышаясь над всем кабачком. Руки в боки, головою вперед, а ножонки так свои согнул, что колени наружу торчали. От возбуждения весь пошел пятнами – только губы бледные кривятся.
С полчаса, наверное, прошло, пока ход боя не поменялся. Уж сотнями ударов они обменялись, а все равно никак. Вдруг Марвину Мэйси удалось стиснуть мисс Амелии левую руку и за спину ей завести. Она вырвалась и умудрилась его за пояс перехватить; тут-то настоящая битва и началась. Бороться при драке в местах этих свойственно: на кулаках драться – чересчур быстро, тут нужно много думать и сосредотачиваться. А теперь, когда мисс Амелия с Марвином Мэйси сцепились вплотную, толпа из оторопи своей вышла и сгрудилась теснее. Некоторое время борцы только мускулы друг другу сжимали, костями бедер сплетясь. Вперед да назад, из стороны в сторону – так они и покачивались. Марвин Мэйси не вспотел ни капли, а на мисс Амелии вся роба вымокла, и столько пота лилось по ее ногам, что на полу оставались мокрые отпечатки. Вот и настало им испытание – и в такие мгновения ужасного напряжения сил мисс Амелия была сильнее. Марвин Мэйси-то в сале весь, ухватить его – дело хитрое, но она – сильнее. И перегнула его постепенно назад, и дюйм за дюймом все ближе и ближе к полу прижимала. Страшно смотреть на такое – лишь их хрип в кабачке раздавался. И повалила она его на пол, наконец, и сама верхом на него села. И большие сильные руки у него на горле сомкнулись.
Но в то же мгновение, только схватка вся решилась, в кабачке вдруг раздался крик, от которого яркая пронзительная дрожь пробежала у всех по спинам. И что там дальше произошло – до сих пор для всех загадка. Весь городишко там собрался, все подтвердить могут – да только все эти люди не поверили своим глазам. Поскольку прилавок, на котором стоял Братишка Лаймон, – футах в двенадцати был от борцов, посреди кабачка схватившихся. Но в тот самый миг, когда мисс Амелия стиснула глотку Марвину Мэйси, подскочил горбун и по воздуху полетел, точно успел отрастить себе ястребиные крылья. Припал на широкую сильную спину мисс Амелии и шею ей сдавил своими когтистыми ручонками.
Остальное – сплошь суматоха. Побили мисс Амелию, не успела публика и в себя прийти. Из-за горбуна бой выиграл Марвин Мэйси, а мисс Амелия в конце на полу распростерлась, руки по сторонам раскинув без движения. Марвин Мэйси стоял над нею, чуть выпучив глаза, но по-старому ухмылялся в полрта. А горбун же – горбун вдруг куда-то подевался. Может, испугался того, что сам натворил, а может и обрадовался так, что захотелось ему отпраздновать наедине с собой. Как бы то ни было, он выскользнул тихонько из кабачка и под ступеньки задней веранды заполз. Мисс Амелию какая-то добрая душа обрызгала водичкой, и через некоторое время поднялась она медленно на ноги и до конторы своей доковыляла. И в открытую дверь публика видела, как она сидит за своим столом, уронив голову в излучину руки, и всхлипывает из последних сил своего сорванного измученного дыхания. Один раз только собрала кулак и стукнула им три раза по конторскому столу, а потом рука вяло разжалась, упала ладонью кверху и больше уже не двигалась. Кочерыжка Макфэйл выступил вперед и закрыл дверь.
Тихо стояла толпа, и один за другим люди начали выходить из кабачка. Будили да отвязывали мулов, заводили рычагами автомобили, а трое мальчишек из Сосайэти-Сити пешком по дороге прочь пошли. Над такой дракой не сильно-то и позубоскалишь потом, таким боем не очень похвалишься; людишки разошлись по домам, да одеяла на головы понатягивали. Весь городок погряз во тьме, только в доме мисс Амелии свет гореть остался – и освещали лампы его комнаты всю ночь напролет.
Марвин Мэйси с горбуном из городка ушли, должно быть, за час до рассвета – или около того. А прежде, чем уйти, вот что они совершили:
Они открыли горку ее личную и все курьезы оттуда вытащили.
Они сломали механическое пианино.
Они все столы в кабачке жуткими словами изрезали.
Они нашли часы, что сзади на картинку с водопадом открывались, и тоже забрали с собой.
Они разлили по всему кухонному полу галлон соргового сиропа и поразбивали все банки с консервами.
Они на болото пошли и разгромили там винокурню – большой новый змеевик с охладителем раскурочили, а саму хижину подожгли.
Они приготовили тарелку любимой еды мисс Амелии – овсянку, жаренную с колбасой, – и столько яду в нее, как приправы, насыпали, что всю округу поубивать бы хватило, а тарелку выставили соблазнительно на прилавок.
Они, в общем, всякий разор учинили, который только могли придумать – но так, чтобы в саму контору не вламываться, где мисс Амелия ночь коротала. А потом – ушли вдвоем. Один и другой.
Вот так и осталась мисс Амелия одна в городишке. Люди-то помогли бы ей, коли знали бы, как, поскольку были б они добрее, если бы им случай почаще выпадал. Несколько кумушек с вениками сунулись было к ней в дом, предлагая вычистить весь разор, да мисс Амелия только глянула на них обессиленными косенькими глазами и покачала головой. Кочерыжка Макфэйл на третий день заглянул купить брикет табаку «Королевна», и мисс Амелия сказала, что цена ему – один доллар. В кабачке вдруг все до одного доллара в цене поднялось. Что ж это за кабачок тогда, спрашивается? Да и врачевать она чудно стала. Все эти годы была мисс Амелия гораздо знаменитее доктора в Чихо. Никогда не валяла дурака с душой хворого, не запрещала ни выпивки, ни табака, ни других первых надобностей. Лишь редко-редко могла осторожно предупредить больного – тебе, мол, жареных арбузов есть нельзя, или другого какого блюда, которое человеку и в голову не взбредет пробовать. Теперь всему мудрому врачеванию настал конец. Половине больных своих заявляла она сразу, что они помрут, а другой половине прописывала снадобья такие неестественные и мучительные, что ни один в здравом уме и при памяти пользоваться ими ни минуты бы не помыслил.
