Старушка провела их в кухню, где весело потрескивал огонь. На печи весело булькал котел, а от аромата похлебки у Гидеона заурчало в животе. Как он давно не ел! Старушка бормотала что-то уютное и ласковое, но мир царил недолго. Лаурин не выдержала.

Она резким движением откинула мокрый капюшон. Оказалось, что ее затылок прикрывает белый плат, какой носят послушницы Гиртонского монастыря.

– Слушайте, что здесь творится? – выкрикнула она. – Сначала меня заставили тащиться в такую даль, чтобы повидать бабушку, которую я почти не знаю. Потом какой-то болтун, которого я уж точно не знаю, встречает меня, тащит в трактир, где дышать нечем, оставляет со своей женой, из которой слова не вытянешь, а теперь я должна познакомиться... с тобой!

Она гневно посмотрела на Гидеона.

– Как я понимаю, ты – мой брат, которого я никогда не видела и про которого даже не разу в жизни не слышала!

Похоже, девочка завелась надолго: начинала она куда тише, чем закончила, и останавливаться не собиралась. Однако старушка сложила руки, словно в молитве, и коснулась губ кончиками пальцев. Движение было мягким, плавным, но исполнено такой торжественности, что Лаурин умолкла – правда, раздраженно фыркнув напоследок.

Гидеон снова откашлялся. Он чувствовал себя совсем неловко. Надо было что-то сказать, а в голову ничего подходящего не приходило. Лаурин все еще кипела гневом. Мальчик не разделял ее чувств, но был вовсе не против объяснений. Он запустил пальцы в свою мокрую шевелюру и пригладил ее, точно гребнем. Старушка улыбнулась.

– Ты так похож на своего отца, мой мальчик... – прошептала она.

На своего отца? Гидеон был озадачен. Старушка сразу понравилась ему, но эта таинственность раздражала.

– М-м-м... простите... Как вас зовут?

–Зовите меня Соррель. Думаю, пока вам будет проще звать меня по имени.

Улыбка у нее была такая теплая, что Гидеону показалось, что он защищен ото всех бед на свете. Однако он твердо решил во всем разобраться.

– Мне почему-то кажется, что я вас знаю. Но, если честно, не помню, почему. Может, вы объясните, что случилось... – он покосился на Лаурин. – Нам... Э-э-э... то есть... мне сказали, что вы очень тяжело больны и хотели встретиться со мной перед... э-э-э... смертью. Теперь я не знаю, что и думать. У меня нет родных, и я первый раз слышу, что у меня есть сестра... Не знаю, почему почтенный Гэлбрит привез нас сюда, почему вы приветствуете нас так, словно мы должны друг друга знать...

– Я все объясню. Но вы проделали такой долгий путь, замерзли... и, наверно, проголодались. Может быть, сначала поужинаете? Я специально для вас готовила.

Гидеон разглядывал старушку. Ее волосы напоминали цветом серебро и были аккуратно собраны на затылке. Круглое личико сияло добротой и покоем; казалось, оно никогда не выражало ничего, кроме радости и готовности помочь если не делом, то словом, – как и карие глаза, в уголках которых все еще блестели слезы. Наверно, ей лет сто. Несмотря на свою полноту, она выглядела хрупкой, почти беззащитной, но не больной. В конце концов, что ему терять? Почему бы не полакомиться горячей похлебкой после шести дней на вяленом мясе и сухом хлебе? Соррель сама сказала, что все объяснит потом. Гидеон улыбнулся и встал, предлагая свою помощь.

Лаурин устроилась на другом конце стола. Она тоже проголодалась, устала, а ярость только отнимала у нее силы. Маленькая старушка, похоже, не желала им зла – наоборот, стремилась окружить своих гостей заботой. Наконец, Лаурин тоже решила, что не стоит пренебрегать гостеприимством. Этот Гидеон, решила она – один из тех омерзительно правильных мальчиков, которых так много среди ференианцев. Только посмотрите, с какой радостью он участвует в этом фарсе... Однако в глубине души Лаурин понимала, что юный послушник ведет себя куда более достойно, чем она сама. Матери-Настоятельнице такое не понравится. Вот-вот, теперь помогает этой мнимой бабушке накрывать на стол. А он симпатичный, внезапно поняла Лаурин. И это тоже не понравится Настоятельнице. У нее насчет Лаурин уже есть планы – главное, чтобы она поскорее приняла постриг. И тогда Лаурин уже никуда не денется. Ладно... Девочка заставила себя не думать о монастыре. Хватит с нее нынешних сложностей.

Ужин оказался восхитительным. Ни Гидеон, ни Лаурин еще не пробовали такой похлебки, и мальчик не преминул сказать Соррели все подобающие слова благодарности. Жаркое было сочным, а домашний хлеб вообще выше всяких похвал – с этим не могла поспорить даже Лаурин. Дети уплетали за обе щеки, а старушка улыбалась и смотрела на них. Наконец, на столе появился горячий пирог с фруктами и кувшин густых сливок, какие можно отведать только в деревне.

Наслаждаясь едой, ребята не заметили, каким зорким стал взгляд Соррель. Она, в отличие от своих гостей, не упускала ничего.

Гидеон – вылитый отец, по крайней мере на вид. В девочке кипит сила. Эта сила пока таится под спудом – совсем как у матери, Элиссандры Квин. Малышку трудно назвать красавицей, но со временем... Стоит ей немного похудеть, и каждый узнает изысканные черты Элиссы.

Соррель сосредоточилась и представила, как касается разума мальчика. Гидеон, только что увлеченно поедающий пирог, перестал жевать, улыбнулся. Улыбка стала рассеянной, потом встревоженной... О да, он почувствовал, даже вдали от Таллинора... Хороший знак. Что же касается Лаурин, то Соррель могла лишь ощущать ее силу. Девочка заслонила свой разум щитом, даже не осознавая этого. Прекрасно. Пожалуй, не следует продолжать, чтобы не повредить деткам. Тем временем мальчик и девочка негромко беседовали. Гидеон рассказывал про Ференианский орден, Лаурин – про Гиртон. Соррель решила, что им надо немного успокоиться. Как раз пора убирать со стола. Их последние спокойные минуты...

Старушка задумчиво покачала головой, и Гидеон сразу это заметил. У мальчика был зоркий глаз.

– Я могу вам помочь, Соррель?

– Не надо, мой мальчик. Посиди у огня и поговори с Лаурин. Я сама приберусь, а потом присоединюсь к вам.

Лаурин уже устроилась у очага, точно кошка, и наслаждалась теплом. Гидеон предпочел кресло напротив, старое, но уютное.

– Что ты об этом думаешь? – шепнул он, кивком указав на Соррель, которая сейчас стояла к ним спиной.

– Не знаю, что и думать, – язвительно отозвалась девочка. Что мы здесь делаем? Кто ты такой? И кто она? Пламя преисподней...

Гидеон укоризненно зацокал языком, однако крепкое словцо в ее устах произвело на него неизгладимое впечатление. Да у старого аббата Маггериджа пальцы бы в тапочках скрутило!

– Согласен. Все это так странно, непонятно... Но мне кажется, что эта Соррель – вполне безобидная старушка. В любом случае, нам деваться некуда. Давай послушаем, что она скажет, а утром решим, как быть дальше.

– А вдруг она подсыпет нам сонного порошка в чай, а потом закопает в лесу? Откуда ты знаешь?

Гидеон внезапно понял, что у его собеседницы очень красивые глаза. И вообще она прехорошенькая, хотя и полновата... Может быть, его позабавила эта мысль, а может быть, слова Лаурин, но он от души рассмеялся.

– Смех в старом тихом доме... Какое чудо, – тихо проговорила Соррель. Никто не заметил, как она подошла к очагу.

Гидеон скорчил гримасу, словно его застали за каким-то непристойным занятием, а Лаурин захихикала. Мальчик уже начинал ей нравиться.

Поудобнее устроившись в кресле, Соррель протянула Лаурин подушку. Старушка держала в обеих ладонях кружку с травяным чаем, и вид у нее был торжественный.

– Этой ночью я должна вам многое объяснить, – казалось, она произносит речь или читает священный текст. – Рассказ будет долгим. Заклинаю вас: выслушайте все до конца и не перебивайте. От того, как внимательно вы будете слушать, может зависеть ваша жизнь. Это будет для вас настоящим испытанием. Может быть, вы услышите что-то такое, что вас напугает. Но ничего не бойтесь. Я здесь для того, чтобы вас защищать.

Она многозначительно смолкла и посмотрела на детей, которые таращились на нее, совершенно потрясенные.