Она смотрела на него невидящим взглядом и ответила так, словно вопрос дошел до нее спустя долгое время:

– Да, мистер Спок?

– Известите командование Звездного Флота о том, что произошло… и судебные власти… Мистер Аль Аурига несомненно, захочет ознакомиться с нашими свидетельскими показаниями в течение ближайшего времени. Наш долг – постараться как можно точнее изложить событие.

– Да, сэр, – понуро ответила Ухура.

Зулу неслышно вошел в крохотную каюту, которую он делил со старшим офицером по оружию Ильей Николаевичем. Каюта эта была вдвое меньше его каюты на «Энтерпрайзе». Возможно, что в другое время он досчитал бы унижением для себя делить с кем-то свое жилье. Но сейчас это его нисколько не волновало – его переполняла радость оттого, что он находится на «Аэрфене». К тому же «Аэрфен» нес патрульную службу в приграничном пространстве, и Зулу с Ильей Николаевичем несли вахту в разное время, так что каждый из них мог оставаться в каюте один – пусть и на короткое время.

Давно уже Зулу не чувствовал себя таким усталым и таким счастливым. Он отработал восемнадцать часов почти без отдыха, осваивая оружие на борту «Аэрфена» и его ведомых кораблей, оружие, эффективность которого зависела не столько от грубой механической силы, сколько от меткости и ловкости. На «Энтерпрайзе» все было наоборот. И он был доволен своими первыми успехами, «о не обольщен – до снайперского мастерства двух других офицеров-стрелков ему было еще далеко. И он готов был вступить с ними в дружеское, отнюдь не бессмысленное, соперничество.

Илья спал, мирно посапывая, как ребенок. И это посапывание никак не вязалось с обликом бодрствующего Ильи, который с первой же минуты пробуждения надевал на себя маску настороженности, подозрительности и даже откровенной враждебности. Он носил эту маску как свое собственное лицо, нисколько не интересуясь, какое впечатление он производит на своего нового коллегу.

Все члены экипажа ласково называли его Ильюшка. Но так как Зулу не услышал с его стороны предложения называть его этим уменьшительным именем, он обращался к нему по имени-отчеству. И Зулу не обижало это – он знал, что ему предстоит утвердить себя перед каждым членом экипажа корабля-истребителя, славного и своими боевыми победами, и традициями.

Илья был пониже его ростом, но схожего телосложения: мускулистый, худощавый и сильный. Его Прямые светлые волосы падали на лоб, достигая бровей, а сзади тяжелыми космами свисали ниже плеч. Своей манерой держаться он напоминал Зулу Спока: то же непроницаемое суровое лицо, тот же постоянный контроль над собою. Но он был землянином, подражающим вулканцу.

Присев на койку, Зулу снял с себя рубашку и принялся разуваться. Ботинки были тесными, еще не разношенными, и рука Зулу соскользнула с задника, когда ботинок неожиданно соскочил с ноги и полетел на пол. Зулу подался вперед, чтобы поймать его, но не успел. Ботинок тяжелым каблуком с подковой упал на пол, наполнив грохотом каюту.

Илья кошачьим прыжком взлетел с койки, приземлился на четыре точки, в руке его сверкнул нож. Зулу неподвижно застыл с рукой, протянутой к ботинку.

– Простите, – смущенно сказал он и почувствовал, как кровь прилила к его щекам.

Илья встал, недовольно хмурясь и складывая нож.

– Ничего страшного не произошло, – сказал он. – Но я должен предупредить вас, что я провел два года за границей во время стычки у Ориона.

Он сел на койку, спрятал нож под подушку.

– И, пожалуйста, не будите меня таким грохотом, когда я сплю, не подходите без предупреждения сзади. Вы поняли меня? У меня кошачьи повадки – могу и поцарапать.

– Я запомню, – пообещал Зулу.

Илья удовлетворенно кивнул. Пестрая русская рубаха, которую он носил нараспашку, подпоясывая ее кушаком, распахнулась, обнажив грудь: от левого плеча, наискосок до самого живота тянулся синевато-багровый шрам. Зулу не мог оторвать от него своего взгляда. Илья заметил это и пожал плечами.

– Сувенир, – односложно пояснил он, завалился на койку и, не сказав больше ни слова, мирно уснул.

Зулу разделся и забрался на свою узкую койку так тихо, как только мог. Вытянулся, почесал затылок, прикрыл глаза. Но спать не хотелось. Он притянул к себе трикодер, пристроил его у самого уха. Но у него еще не было времени, чтобы запрограммировать его на свой голос, да и разговаривать с компьютером в то время, когда рядом с тобой кто-то пытается уснуть, – не очень хороший тон.

Нажав на клавиатуру, Зулу вызвал чертежи «Аэрфена» и час за часом изучал их, вникая в общий план, в различия между «Аэрфеном» и другими кораблями эскадрильи. И все это время он раз за разом покручивал кольцо Мандэлы на своем пальце. Ему так не хватало ее! И его удивляло, что он не чувствовал того же по отношению к «Энтерпрайзу». Но как ему недоставало ее! Мандэлы! Произошло столько всего, о чем он мог бы рассказать ей – во время ее уроков фехтования или его уроков дзюдо… или…

«Когда мы встретимся?» – подумал он, и вспомнил, что прошло уже двадцать четыре часа после их расставания. Спустя такое же время после прибытия на «Аэрфен» Зулу крепко уснул, а тусклый свет экрана освещал его счастливое лицо.

Командир Спок шел вниз по широкому коридору корабля, который считался теперь его кораблем. Но он не был амбициозен, вернее, его амбиции шли в направлении, далеком от командования кораблем и его экипажем, набранном преимущественно из землян, все еще непостижимых для Спока. И Маккой правильно говорил: он был капитаном не по призванию, а по принуждению. Конечно, он будет исполнять эту работу как можно лучше и до тех пор, пока будет вынужден делать это. Но при первой же возможности он переведется на другой корабль офицером по науке – и чем скорей, тем лучше. Ему и в голову никогда не приходило, что он может остаться на «Энтерпрайзе» при другом капитане. Со смертью Кирка умерла и часть его, Спока, жизни. И ее нельзя было возродить.

Он попытался выяснить, что произошло, и потерпел полную неудачу. Любое разумное предположение заканчивалось тупиком невозможности. Не было найдено ни одного доказательства существования сообщника. Да и невозможно себе представить, что кто-то проник на корабль, неведомо как, и, так же неведомо как, исчез. Но и Мордро не мог, никак не мог выбраться из каюты, сделать свое черное дело и вернуться обратно. И все-таки, кажется, он сделал это. Но кто ему помогал?

Медицинское освидетельствование Дженифер Аристидес дало непостижимые уму результаты: она была так серьезно больна, что не могла освободить Мордро, а впоследствии принять яд, чтобы скрыть свою вину. Оставалось предположить, что она была пешкой в руках опытных заговорщиков, и эту пешку сбросили с доски, как только она стала мешать другим фигурам. Но это было вершиной нелепости.

Пистолет тоже не нашли. И он не был уничтожен – при анализе циркулирующих систем не было найдено никаких посторонних элементов.

Может быть, таинственному сообщнику или самому доктору Мордро удалось каким-то путем выйти к воздушным тамбурам до того, как все ходы-выходы из корабля были перекрыты? Пистолет в таком случае, засосало в космос, где он и затерялся. Или он был вынесен из «Энтерпрайза» по лучу транспортатора, и его мельчайшие частицы безвозвратно растворились в безграничном пространстве? Похоже, это был единственный вывод, который можно было сделать из всех предположений. Но и в этом случае сам Мордро не смог бы выполнить такую продолжительную по времени работу. Спок даже был почти уверен и в том, что у Мордро не было времени и на то, что произошло на глазах Спока.

Волей-неволей напрашивалась мысль, что кто то из членов экипажа организовал, а возможно, и в одиночку совершил это лишенное всяких мотивов преступление.

Так чему верить? Спок видел своими собственными глазами, как Мордро стрелял в Кирка, – и это доказывает виновность Мордро. И теми же самыми глазами Спок видел, в каком состоянии находится Мордро, что исключало возможность какого-либо насилия с его стороны.