Надо понимать, что местные журналисты уже тоже либо свалили, либо готовились умирать. Остались я, Кэрэн и все те, кто при рождении не сообразил ни серебряную ложку в рот запихнуть, ни рубашку накинуть…

По крайней мере я себя напоследок увижу – там, где есть вода, должно быть и зеркало.

Меня ждал сюрприз. Оказалось, что достаточно снять с уха корку засохшей крови, как слух ко мне вернулся во всей красе стерео. А всё горячая вода – бережно выливаемая на меня Кэрэн. Огромное махровое полотенце задумывалось как предмет коллективного пользования, но я справился сам. Мне было хорошо. Чистый, теплый и уверенный в своем будущем. Чего еще? Кэрэн знала чего еще – объем сосуда не оставлял сомнений в крепости напитка. Я не ошибся. Мне стало еще лучше, а потом Кэрэн совершила чудо. Я как раз закончил формулировать просьбу дать мне просто поспать, когда в комнату вошла ОНА. То есть я даже знал, как её зовут… Вероятно, Кэрэн тоже умылась. Или дело было в том крепком, чего я выпил много?

Ну ведь не в длине же ног? И на самом деле – никто не знает, в чем именно. Потому что есть ведь такие – никаких изысков и глаз косит, а ты уже дышишь через раз, и все неважно, дайте дверь заколочу гвоздями, чтобы не убежала никуда.

Кэрэн меня любила. Это неважно, любил ли я её. Любовь такая штука, что если её много у кого-то одного – этого хватает обоим. Она хотела меня и хотела моих денег. Она могла забрать всё, но по неведомому мне тарифу высчитала сумму и аккуратно спрятала остаток в почти целый карман моих штанов. Эти деньги сгорят вместе с нами еще до рассвета, но Кэрэн – все равно. Как я сразу не заметил у нее эту чудесную родинку сантиметров на пять ниже пупка?

В этой жизни Кэрэн умела делать только две вещи – считать деньги и любить.

Это хорошо, что меня скоро убьют. Любовь – худшая из зависимостей, я не вышел бы отсюда до тех пор, пока Кэрэн своими маленькими пальчиками не отсчитает последнюю купюру. Я вышел бы отсюда ненадолго, чтобы обчистить первого попавшегося лишь для того, чтоб вернуться.

У президента Феофании была теория. То есть теория была у спецов, но, как это часто бывает, после того как президент её услышал, теория поменяла хозяина. Она была простой и понятной. Настолько, чтобы в неё можно было поверить. Спецы предположили, что панцирники – очень сильные эмпаты.

Панцирники чувствовали чужие эмоции. И, что нормально для эмпатов, не отличались сдержанностью.

Можно вообще не моргать. Можно заморозить мимические мышцы. Но нельзя не ужаснуться при виде панцирника. И панцирники чувствовали этот ужас. И отвечали. Примерно так мог бы ответить опарыш, прочувствовав гамму чувств барышни, только что обнаружившей личинку у себя в супе. По счастью, у опарышей нет космического флота.

Теория хорошая. Жаль, на практике она буксовала.

Президент начал с местного общества любителей животных. Я видел фотографии местной фауны. Я понимал президента, такое нельзя защищать, если только по какой-то странной прихоти не полюбить.

Делегация встречала флот панцирников на дальних подступах системы. Недолго встречала, секунд пятнадцать. Вероятно, именно столько понадобилось, чтобы панцирники поздоровались и уничтожили делегацию. С корабля велась трансляция, так что мы точно знаем, что панцирники поздоровались.

Потом опыт поставили на поклонниках местного культа. С учетом того, что их верховное божество сильно смахивало на черепаху и местное писание велело его любить сильнее жизни, – можно было на что-то надеяться. Но не нужно было. Служители культа сплоховали. Вероятно, они больше боялись, чем любили… В религиях так бывает.

Делегацию политиков собирали долго, набралось два человека. В это время нормальные политики уже были довольно далеко от родной планеты. Не знаю, почему президент Феофании решил, что политик в состоянии кого-то полюбить. Разве что в ванной перед зеркалом. Политики продержались не дольше остальных.

У меня был свой план. Не такой красивый, как теория президента, но все же. Теперь уже неработающий, но был.

Когда на подлете к системе я обнаружил, что меня никто не встречает… То есть не встречают представители клиента – панцирники были уже тут как тут – я решил, что аванс все же получен, а значит, нужно хотя бы попытаться его отработать.

Я не верил в теории, но у меня был план. Мне казалось – простой и безопасный.

Обычно панцирники вступали в контакт в пределах поражения своим оружием. План был простой – вступить в контакт и тут же оторваться от преследования. Мне казалось, что если бы удалось чуть-чуть дольше пообщаться с панцирниками – могло бы что-то получиться. Мой корабль был действительно очень быстрым. Недолго.

Вероятно, предел поражения оружия панцирников был больше, чем расстояние, которое им нужно было для контакта. Я не успел ничего сказать.

Простые планы часто бывают не лучше хороших теорий. Мы с президентом ошиблись. Только он далеко и в безопасности, а я падал на его родную планету.

С другой стороны, я видел панцирника – он со мной поздоровался – и все еще жив. Нас таких мало. Скоро снова не останется ни одного.

Мешало время. Я чувствовал, что оно вытекает и уже не вернется обратно. Женщине, которая была со мной, – было неважно, сколько минут до рассвета, она любила меня так, что этого должно было хватить на двоих. У Кэрэн очень маленький лоб. Вероятно, чтобы любить, мозг не нужен.

Тьма за окном уже потеряла силу, когда панцирники напомнили о себе. Пока что это был только звук – рев двигателей штурмовиков. Скоро нам покажут картинку.

Я разбудил Кэрэн. Я заставил её собрать всех подруг. Это было нетрудно – у меня все еще было денег больше, чем я успею потратить. Мы поднялись на крышу. Нас было одиннадцать – девять женщин, я и махровое полотенце.

Мы смотрели в небо. Это редко, когда взрослые мужчины и женщины смотрят в небо. Это почти никогда, чтобы смотрели так.

На Феофании очень красивые облака, наверное, из-за того, что небо здесь низкое и темное, почти фиолетовое. Солнце еще не включилось на полную катушку, и можно было любоваться сразу и облаками, и звездами. Не худший вариант. Одна из звезд погасла, потом еще одна – небольшой катер панцирника летел к нам, темный на темном фоне.

Я отвернулся. Я решил смотреть в тот край неба, который еще не испорчен панцирниками. По моим расчетам ждать осталось недолго. Недолго все тянулось и тянулось. Небо светлело, звезды гасли, я все ждал, когда же вся жизнь пронесется перед глазами? Не проносилась.

Поворачивать голову было трудно, страшно – вот увижу чего там и…

Катер панцирника висел метрах в трех над нами. Мне не рассказывали, что они делают свои корабли прозрачными, – я мог рассмотреть врага во всех деталях. Просто некому было. До сих пор мне доводилось видеть панцирников только на экране. Вид снизу вверх – был не лучше. Ложноножки копошились, переплетаясь друг с другом, все это происходило в чем-то очень похожем на гной – жидкое, неприятное, вязкое, зеленое. Я уже никогда не полюблю цвет молодой травы.

Я не сразу понял, что не так. Мы были живы, и я больше не слышал рева. Девять женщин замерли на крыше. Девять женщин смотрели на панцирника… Любовь сочилась от крыши к панцирнику и дальше – до самых звезд…

Они были прекрасны. Чтобы заслужить такой взгляд, большинство нормальных мужчин готовы жертвовать литры крови, килограммы мяса. Девять обнаженных женщин на бетонной крыше – почти не касаясь ногами, вытянулись вперед и вверх – туда, где завис кораблик панцирника.

Его голос был мягким, бархатным, низким для женского и высоким для мужского. Так не говорят, так в унисон может петь хор… Панцирник заговорил:

– Приветствуем вас, объединяющие души!

Я ждал. Я все еще ждал, когда кораблик ушел за линию горизонта. Было странно – мне нравилось дышать. Никогда не думал, что это так приятно. Кэрен уже довольно долго тормошила меня за плечо. Кэрен что-то говорила. Где-то через вечность я наконец понял, что именно. Кэрен предлагала мне скидку, если я останусь с ней еще на одну ночь.