Лукомский поставил войскам следующую задачу:
11-я армия должна была наступать через Львов на Злочув и Глиняны, а 7-я — продвигаться дальше к Карпатам в направлении Бобрки через Бржезаны, охватывая их с двух сторон.
8-й армии ставилась задача наступать вдоль Карпатского хребта на Калуш и Болехув, оттесняя противника к реке Стрый.
«Особой армии» отводилась роль по сковыванию, но отнюдь не прорыву обороны немецкой группы армий генерал-полковника фон Линзингена. Значительные резервы фронта (4 корпуса во главе с генералом Корниловым) и объединений (по 2 корпуса в 7-й и 11-й армиях) должны были обеспечить развитие дальнейшего успеха.
5 апреля 1917 года, оставив в захваченном Львове крепостной гарнизон, русские корпуса выдвинулись для дальнейшего наступления. В тот же день, примерно в три часа пополудни, огонь артиллерии обрушился на и без того поредевшие от дезертирства позиции Линзингена и Бём-Эрмолли. Обстрел продолжался без перерыва до 5 часов утра следующего дня. Кроме того, артиллерийские позиции оборонявшихся подверглись страшной газобалонной атаке.
В 6.00 шестого апреля после этой феноменальной, возможно, самой мощной артподготовки за все время войны на Восточном фронте армии генерала Лукомского рванули к Карпатам.
Уже к 9 часам вечера неистовые усилия русских войск увенчались успехом. Оборона противника была прорвана у села Зборув, на стыке 54-й и 19-й немецких пехотных дивизий. Тем самым удалось достичь значительного превосходства в силах — на неприятельский полк приходилось по соединению. Отбив контратаки, 4-я и 16-я дивизии русских окружили 81-й немецкий пехотный полк, австрийский Украинский легион и штурмовой батальон немецкой 54-й дивизии.
Ночью того же дня 19-я австрийская дивизия попыталась отбить Зборув яростной контратакой. К трем ночи к месту ужасающего сражения с обеих сторон были подтянуты артрезервы — и началась бешеная дуэль. Попытки овладеть скромной точкой на карте Галиции продолжались вплоть до рассвета. Потери оказались настолько велики, что Лукомский и Линзинген задействовали едва не половину всех оперативных резервов. В остаток ночи с шестого на седьмое апреля в районе Зборува по очереди перемалывались 35, 22, 42, 92-я пехотные дивизии русских, 75-я и 86-я стрелковые немецкие дивизии, 4-я и 6-я русские Финляндские дивизии, 49-й армейский корпус австрийцев, а также австрийская Лейб-гусарская.
Жарким утром 7 апреля, когда едва оттаявшая от зимнего снега земля стала обугленной от артиллерийских снарядов, на «лунные руины» когда-то живописного Зборува вошли новые русские резервы. Двоекратное превосходство в численности решило ничтожный вопрос.
Почти не имея в распоряжении хоть сколько-нибудь боеспособных соединений (все «дисциплинированные» дивизии уже примерно часов двенадцать удобряли собою дерн под Зборувом) и не имея ни малейшего основания полагаться на разложившиеся «революционные части» или новобранцев, Лизинген отдал приказ об общем отступлении группы армий в направлении к Тарнополю и Трембовли.
После этого Восточного фронта для немцев более не существовало! Огромная рваная полоса земли, изрытая траншеями, изгаженная колючей проволокой и воронками от снарядов, тянулась на двести километров вдоль Вислы к Карпатам и никем более не охранялась. Линзинген отдал приказ отодвинуться на пять километров и зарываться в землю. Но после гибели кадровых соединений приказы старого генерала выполнять не собирался никто. Все еще могучие, едва не стотысячные немецкие армии и австрийские корпуса распылялись по трактам потоками дезертиров — бросая тяжелую технику, осадные орудия, склады, броневики.
Всякое сопротивление немцев отныне теряло логический смысл. В обычных условиях (всего месяц назад) прорыв фронта даже на столь широком участке не принес бы решительного результата. Нырнувшие в брешь наступающие русские дивизии нуждались в снабжении: продираясь сквозь фронт, они отходили от своих баз, бредя по вражеской территории и теряя темп с каждым часом. За это время противник копил резервы, вгрызался в землю на новой линии обороны, и позиция замирала. Однако нынче резервов у немцев не было!
Над «брешью» Сахарова тянулись к Балтике Западный и Северный фронты, где оставались еще боеспособные немецкие части. Но ниже прорыва лежали Румыния и Карпаты, где царил уже полный разброд. После смерти императора Карла — последнего Габсбурга, которого еще могла принять измученная страна, правительство в Вене держалось исключительно по инерции, надеясь, что схватка с русскими за Карпаты либо приведет к каким-то мелким успехам, после которых будет возможно заговорить о новом наследнике, либо…
Сейчас наступало именно это, второе «либо», однако что кроется за ним — не знал уже никто. В Австро-Венгрии не было сильных рабочих партий, однако многонациональный состав «лоскутной монархии» являл собой даже более страшную взрывную смесь. В мгновение ока, вслед за откатом под Зборувом, все мягкое подбрюшье Германской империи, протянувшееся через половину Европы вплоть до швейцарской границы, оказалось обнажено.
Венгрия и Моравия, Чехия и Кроатия, Трансильвания и Словакия, Галиция и Воеводина, оккупированная австрийцами Сербия, Тироль, Словения, сама Богемия наконец — все эти огромные территории, четыре года прикрывавшие Германию с юга и позволявшие ей вести войну на два фронта, принялись требовать независимости от Вены и стали вдруг огромным пожарищем, полем для Революции, по которому двигались, затаптывая, а иногда и питая этот пожар оружием, союзнические войска.
Двух фронтов отныне не существовало — их стало двенадцать, двадцать! Каждый километр немецкой южной границы превращался теперь в новый фронт.
Маккензен, возвращенный в Берлин и поставленный (безнадежно) во главе генерального штаба, все еще пытался сопротивляться. Он стягивал войска, топил в крови бунты (где мог), надрывался в патриотических воззваниях к нации и солдатам. Откатившись от Риги, немцы спешно заняли Чехию. Немногие боеспособные части сконцентрировались в Берлине, а отдельный гвардейский стрелковый корпус, сорванный прямо из Вердена, ворвался в Вену, пытаясь водворить там порядок. Но все было бесполезно — в немецких тылах бесчинствовали республиканцы и коммунисты, анархисты, нацисты и прочий люмпенский сброд.
Французы первыми уловили идею царя Николая, столь ярко продемонстрированную Сахаровым. И воспользовались ею вовсю!
На франко-германском фронте на две недели наступило полное, абсолютнейшее затишье. Никто не наступал и не рассеивал над немцами газы. Никто не кидал на них танки и не поднимал в бессмысленные атаки многотысячные пехотные полчища. Восемь резервных французских дивизий (всего шестьдесят тысяч человек), объединившись с несчастной итальянской армией, только пришедшей в себя после поражений под Пармой, перешли через Альпы и менее чем за неделю, совершенно не встречая сопротивления, овладели Боснией и Хорватией, Тиролем и практически всем Адриатическим побережьем. В другое время подобная расточительность резервных дивизий обошлась бы французам дорого — немцы рухнули бы на Марну. Однако сейчас немцам не было дела до подобных незначительных мелочей.
Вторыми очнулись британцы. Рванув под Салониками и почти за неделю дошли до Дуная, овладев Сербией, Черногорией, северной частью Албании и выйдя к пригородам Белграда.
11 румынских дивизий, все это время сидевших на русском хлебе, стреляя в немцев русскими патронами и пощупывая украинских девиц, вернули себе Бухарест и наконец совершили то, что прописывал их Генеральный штаб еще до вступления в Мировую войну, — пройдя сквозь Карпаты вместе с русскими корпусами, они овладели лакомой Трансильванией!
Сражений не происходило нигде — союзнические армии просто шли. Их некому было останавливать, ибо после казней офицеров, бегства генералов и массового дезертирства австрийской армии более не существовало. Однако внезапно на ее трупе возникли части венгерской армии, чешской армии, сербской армии и даже армии Австрии.
