Прищурясь, он смотрел на экраны, и с каждой секундой ситуация нравилась ему все меньше и меньше.

– Меч крепче ветра, – едва слышно прошипел он, – но сильный ветер может вырвать меч из рук… и тогда… Главный калибр, цель – оба “Варха” – пристрелка! – отрывисто приказал Лоссберг второму пилоту.

Послушный его рукам линкор еще сбросил скорость и теперь полз настолько медленно, что Хикки подумал, а не спятил ли Лосси от неумеренного потребления рома пополам с настоятелем Яаром… В носу корабля разъехались гигантские “ворота” батареи главного калибра. Тонкие стволы пристрелки осторожно обнюхали сумеречную муть пространства, немного пошевелились и вдруг дернулись, изрыгнув четыре голубых стрелы.

В темных, почти черных бортах обоих лидданских фрегатов зажглись неяркие звездочки. Баллистический вычислитель, мгновенно обработав информацию, доложил о готовности к стрельбе.

Правую руку Лоссберг положил на “пианино” управления батареей, а левую – на консоль акселераторов.

– Правый борт, – сказал он, – сейчас вам откроется корварский антиквариат. Ударьте ему в голову, оглушите его… хотя бы на минуту.

Этого не ждал никто, и меньше всего – командир “Огара”! Врезав залпом шестнадцати мощнейших орудий, огромный “Циклоп” вдруг содрогнулся от жуткого удара маршевых двигателей, враз заработавших на полную мощность. Несмотря на почтенный возраст, моторюги мгновенно набрали давление и швырнули тяжелый линкор вперед; секундой позже, отзываясь на поворот штурвала, затарахтели эволюционники. Старинный броненосец оказался перед самым носом комендоров правого борта, и они не упустили свою добычу. Лавина огня плеснула в округлую “голову” титанической стрекозы, снося расположенные там приборы целеуказания и управления огнем. Лоссберг и в самом деле знал, что он делал. На некоторое время “Огар” оказался слеп, как столетний крот, и этого времени “Циклопу” вполне хватило, чтобы, форсируя моторы, неимоверным маневром прорваться через возможную директрису поражения. Когда вслед ему заработали кормовые башни корварского броненосца, он был уже практически неуязвим.

Лоссберг скосил глаза (секунды, секунды – время привычно пласталось, разбегаясь в его сознании на множество сверкающих звездочек, и в каждой из них он успевал разглядеть свое ближайшее будущее) – “Трэйсер” уже завершил поворот, сейчас ему должны были открыться все четыре “Энке”. Оба фрегата, вкусившие от щедрот имперских комендоров, выписывали циркуляцию, то ли пытаясь наладить двигатели, то ли сражаясь с неизбежными внутренними пожарами. Летать им уже не светило. “Огар” был далеко позади. Лоссберг знал, что маневренностью древняя “крепость” не отличалась, и бояться ее больше не стоило.

От борта “Трэйсера” потянулись мириады тонких голубых нитей, добрались до лидданских крейсеров, и те лопнули, будто испорченные консервы. Лоссберг хорошо видел, как из разодранной обшивки выползают скрученные чудовищной температурой палубные перекрытия… Это была не просто потеря давления, это конец, живых там уже нет. То же самое – случись ему попасть под прямой залп “Огара” – могло произойти и с “Трэйсером”, но на сей раз Каспарчику крупно повезло.

– Свалим от греха подальше, – решил Лоссберг. – Эта старая лохань нас уже не догонит, к тому же, кажется, им сейчас есть чем заняться. Скажите вашему Кир-патрику, чтобы пристраивался нам в кильватер. Перед Килборном я тормозну, там и поговорите.

…Когда Этерлен, изможденный до Того, что ноги почти не держали его, вернулся на “Циклоп”, по бортовому времени была глубокая ночь. Хикки проводил время в компании Лоссберга, именинника Кришталя, басовитой связистки и еще двух девушек из числа старших офицеров корабля. Кришталь был мертвецки пьян, но не подавал виду, ревностно следя, чтобы стаканы гостей не оставались пустыми, а Лоссберг щупал своих красавиц и травил байки. Появление Этерлена слегка отрезвило компанию. Генерал казался серым, как мертвец. С трудом переставляя ноги, он дополз до свободного кресла и вцепился в протянутый ему бокал.

– Это не он, – прохрипел Этерлен.

– Что? – не понял его Хикки. – Ты о чем говоришь?

– Я говорю о том, что Каспарчик не имеет к нашему делу никакого отношения. Я допрашивал его под “химией”, он теперь не скоро придет в себя. Мы совершенно зря гонялись за этой сволочью – он ничего не знает, совершенно ничего. У него конфликт с лидданами, это да, но не более того…

Хикки провел ладонью по глазам. Он понял. Этерлен накачал Кирпатрика составом, позволяющим сделать полную “промывку мозгов” – человек просто не может врать или фантазировать, он говорит только то, что есть на самом деле. Но… если Каспарчик действительно не имел никакого отношения к убийствам “конвойников” и лидданского консула, то кто же на самом деле затеял всю эту гнусную возню? Как ни напрягайся, а Хикки не мог представить себе человека, которому это было бы до такой степени выгодно.

– И что теперь? – спросил он Этерлена.

– Возвращаемся на Аврору. Теперь – пойдем по другому пути… Будь оно все проклято!

– Погоди, – возразил Хикки, – раз уж мы залетели к самому Килборну, есть смысл опуститься на планету. У меня тут кое-какие дела.

– У тебя сейчас не может быть никаких дел…

– Это наши дела, Пол. Я внятно изъясняюсь?

– Вполне. Тогда договаривайся с Лосси. Чем скорее мы вернемся на Аврору, тем лучше.

Для Хикки, выросшего на планете с достаточно высокой среднегодовой температурой, Килборн выглядел откровенно суровым. Этот мир был прохладным царством ровных, как стол, степей и дремучих лесов, в которые колонисты старались не заглядывать без особой нужды. В степях бродили бесчисленные стада, дающие верный кусок хлеба тысячам мелких ранчеро и работу огромным консервным комбинатам вокруг столицы. Севернее, в ослепительном сиянии снегов, стоял несмолкающий грохот передвижных горно-обогатительных заводов. Богатый рудами Килборн был заселен уже давно, но из-за климата мало кто стремился попасть на эту планету. Несмотря на то что возможностей разбогатеть тут было великое множество, численность населения росла очень вяло.

Зато Килборн чертовски любили авантюристы и мошенники всех мастей, которым было глубоко плевать на климат: им-то как раз нравился малолюдный мир, стоящий как бы на перекрестке основных галактических трасс. Столичный Шерригейт весьма походил на аврорский Портленд. Здесь всегда можно было кого угодно купить и что угодно продать.

Хикки не был на Килборне больше десяти лет. Когда командирский катер с “Циклопа” опустился в военной зоне шерригейтского космопорта, он посмотрел на серое, словно бы уставшее от солнца небо, и зябко передернул плечами.

– Хорошо хоть нет дождя. Здешнее лето всегда кажется мне осенью, – пожаловался он Этерлену.

Этерлен мрачно выматерился. За его спиной усмехнулся напросившийся на прогулку Лоссберг. Они стояли на трапе катера, ожидая, пока от административного сектора военной зоны подъедет небольшой колесный вездеход. Все были в штатском, но в принципе одежда на данный момент не играла никакой роли: в любом случае им следовало посетить ближайшую лавку и одеться в местное платье. Этерлен хорошо знал, что в Шерригейте не следует привлекать к себе внимание аборигенов.

Комендант базы во что бы то ни стало желал лично поприветствовать Лоссберга, но тот уклонился от его объятий, сославшись на нехватку времени. Пройдя мимо контрольной линии цивильной таможни (никаких документов, никакого оформления – сейчас они считались людьми Флота, и ни один чиновник не мог потребовать от них исполнения стандартной процедуры), вся троица уселась в заранее заказанный кар с черными стеклами. Машина выкатилась на ситивэй; через час они уже выглядели так, словно прожили на Килборне, не один год. Лоссберг не без удивления разглядывал свой серо-голубой камзол с меховой оторочкой и обязательным капюшоном и мешковатые брюки. Хикки и Этерлен выглядели как богатые ранчерос: короткие плащи, под которыми были надеты теплые кожаные жилетки, грубоватые штаны и высокие остроносые сапоги, звенящие множеством цепочек и каких-то дурацких погремушек. Этерлен не раз работал на этой планете и хорошо изучил все привычки местного населения.