Обедаем мы уже на своих рабочих местах. У всех есть или кипятильник, или электрочайник. Растворимые пакетики чая или кофе лежат у каждого в столе, а сам ланч — большой, многослойный бутерброд — каждый привозит с собой из дома в пакете из светло-коричневой бумаги. Такой ланч имеет даже свое название — «браун-багланч», что значит «ланч из коричневого пакета», — настолько он обычен в Америке.
Мы не боимся того, что едим в рабочее время. Ведь по порядкам КРРЕЛ даже в кафетерий можно пойти уже в десять утра, когда он открывался для утреннего кофе, и сидеть там хоть до трех дня, когда он закрывался. Начальство считает, что, даже если ты ешь, беседуя с другом, но остаешься при этом на работе, твои мозги все равно заняты делом и ты можешь в любой момент ответить на телефонный звонок, а это одна из важнейших составляющих работы.
Каждый в КРРЕЛ должен отработать в среднем за неделю не менее восьми часов в день, однако волен делать это в часы, которые ему более удобны. Есть только несколько фиксированных часов, когда ты должен быть обязательно на работе, если ты не взял свободный день в счет отпуска или болезни. Эти часы — с восьми утра до полудня (четыре часа) и с двух до четырех после обеда. Итого — шесть часов из восьми, в которые ты должен быть на работе обязательно.
Как ты будешь дорабатывать оставшиеся два часа — твое дело. Ты можешь прийти на работу в шесть утра и уехать домой в шестнадцать ноль-ноль. Тогда в книге прихода твоя подпись будет одной из первых. Вряд ли она будет первой, потому что обязательно найдется кто-то, кто приехал еще раньше, отрабатывая время за те дни недели, в которые он пробыл на работе только обязательные шесть часов.
Надо сказать, что большая часть работников КРРЕЛ уезжают домой между четырьмя и пятью, так как приезжают на работу между шестью и семью утра. Я всегда удивлялся, как они находят в себе силы делать это ежедневно. Ведь большинство сотрудников КРРЕЛ живет в своих домах с большими приусадебными участками среди лесов и холмов в получасе-часе езды от КРРЕЛ, и у многих, как у сельских жителей, есть еще и различная живность: куры, индейки, свиньи, а у некоторых — даже коровы, лошади, молодые бычки или телята, которых они откармливают, сдавая потом на мясо.
А не может ли при такой системе случиться так, что кто-то будет приезжать на работу утром, уезжать, а потом возвращаться снова лишь вечером, чтобы расписаться еще раз в «уходе». Ведь КРРЕЛ состоит из нескольких зданий, и поэтому весь день все вводят или выходят из главного здания, где лежит книга прихода или ухода.
Воспользоваться этим невозможно, потому что все помещения КРРЕЛ, включая и рабочее дворы и переходы, охвачены специальной системой радиофикации, которая обычно существует на кораблях. Это система громкоговорителей, которые никогда не отключаются и соединены с единым пунктом, откуда через эти динамики передаются распоряжения и объявления, которые слышат все во всех корпусах и вообще на территории. Оператором этой системы была веселая и общительная женщина средних лет с яркой цыганской наружностью — Барбара. Ее официальная должность называется «оператор телефонов КРРЕЛ», и она действительно отвечает на все телефонные звонки со стороны, соединяет звонящих с «добавочными» сотрудников или сотрудников между собой. Но если тот, кому ты звонил, не отвечал по своему телефону, можно попросить Барбару разыскать его, узнать его новый телефон или попросить его позвонить по твоему номеру. И немедленно затем на весь институт гремел голос Барбары: «Доктор Игор Зотиков, доктор Игор Зотиков, вас просит позвонить доктор Антони Гау, просит позвонить доктор Гау, его телефон…»
Услышав такое объявление, я знал, что, где бы я ни находился, я должен бросить все, даже прервать пить кофе в кафетерии, и бежать к первому же телефону, которые здесь были не только в кабинетах, но висели на стенках коридоров, и звонить. Набрать позицию «Опер», что значит оператор, которой нет в советских телефонах, зато есть во всех американских, и сразу успокоить Барбару, сказав, что ты все слышал и собираешься позвонить Тони сам или просишь Барбару соединить тебя с ним. Если ты этого не сделаешь, то Барбара не успокоится и будет звать тебя по спикеру снова и снова, переполошив все учреждение, и все решат, что ты ушел с работы в рабочее время, не предупредив своего начальника и Барбару, а значит, «прогулял». Поэтому такие отлучки, даже неожиданные уходы обязательно должны хотя бы доводиться до сведения Барбары, а в книгах учета посещения ты должен расписаться в графе «Уход», когда покидаешь институт хотя бы на час, и в графе «Приход», когда возвращаешься. В этом случае старательные девочки-табельщицы завтра же внесут эти данные в компьютер, и время твоей отлучки будет вычтено из твоего отпуска или из тех двух или трех недель в год «медицинского отсутствия», то есть дней, которые ты можешь проболеть или сделать вид, что болел, не беря справок от врача или больничного листа, которого, кстати, здесь и не существует. Если твоя болезнь длится дольше и ты «съел» все дни своего «медицинского отсутствия», то ты можешь болеть за счет своего отпуска. Ну, а уж если и его не хватает — ты уже будешь болеть за свой счет, но рискуешь оказаться уволенным.
Конечно, такая система поиска тех, кто находится на своем месте, ограничена только тем временем, которое считалось обязательным для присутствия — с восьми до двенадцати и с четырнадцати до шестнадцати. В остальное время на все вопросы о поиске отсутствующего на месте Барбара неумолимо отвечает: «У нас сейчас время ланча. По-видимому, он обедает». Или: «У нас закончилось время работы. По-видимому, он ушел домой».
Кроме возможностей работать в лабораториях и пользоваться библиотекой КРРЕЛ хозяева предоставили мне кабинет с большим письменным столом и полками для бумаг. Правда, в этом кабинете я сижу не один, а с соседом Питером — молодым, широкоплечим парнем со светлыми пушистыми волосами и светлыми глазами на широком, чистом лице. Он совсем непохож на итальянца. Ему двадцать один год, он окончил что-то вроде нашего техникума по очистке вод и сантехнике и работает по разработке методов очистки сточных вод и созданию рациональных систем канализации и хранения нечистот в условиях климата Арктики и Антарктики. Питер уже ездил как сотрудник КРРЕЛ на Аляску и, как многие молодые люди по обе стороны океана, мечтает побывать, поработать в Антарктиде.
С первого же дня моего пребывания в одном с ним кабинете меня удивляло, как много людей звонит ему по вопросам канализации и вообще сантехники даже без связи ее с экзотическими климатами полярных областей. Я спросил его об этом. И Питер ответил, что он почти с детства занимается сантехникой, сам умеет починить или сменить любой унитаз и любит это дело.
— Способность хорошо делать любое дело руками у меня наследственная, — смеется он, — от деда.
Оказалось, что дед Питера, первый из американцев в его семье, приехавший в эту страну без гроша, в конце концов разбогател, занимаясь самыми разными ремонтными работами и изобретениями. Несколько лет назад он помог Питеру и его брату начать собственное дело: ремонт и установку сантехники и проведение канализации в домах Хановера. Поэтому Питер приезжает каждый день на работу к шести на грузовике, набитом унитазами, ваннами, всякого рода трубами и кранами. Ровно в четыре он уже бежит на автостоянку, чтобы мчаться к своим клиентам.
— Я зарабатываю этим бизнесом во много-много раз больше, чем получаю здесь.
— Тогда зачем же ты работаешь в КРРЕЛ?
— О, Игор, во-первых, работать в институте, заниматься наукой — это престижно. Потом, это дает возможность путешествовать. Я уже был в Гренландии, на Аляске, скоро поеду в Антарктиду. И это не скучные туристические поездки, это живая жизнь. А потом, разные интересные люди встречаются, с которыми я бы никогда не встретился, устанавливая только унитазы. Вот ведь с живым советским русским работаю в одной комнате. А всех денег в Америке все равно не заработаешь.
Удивительно, что ведь примерно так же ответил мистер Триппи — клерк «Пан-Америкэн» из Лос-Анджелеса, скупающий и продающий дома.
