– Это все дед и наш приходской священник, – уныло пояснил мессир Гисборн. – Один шепелявил, а другой был тугоух по ветхости лет и, к стыду его, не слишком учен. Вместо «Ги», как собирались назвать новорожденного, нацарапал в своей книге «Гай». Потом я узнал, что так звали римского короля… нет, кесаря. Он жил давно. Еще когда Италией правили язычники.

…Жизнь чужака в земле чужой расцветилась новыми красками, став если не веселее, то куда познавательнее. Лев Треда, упорно именовавший себя «ленивым и незначащим обывателем», мог поддержать разговор на любую тему – от различий в традициях Западной и Восточной Церкви до последних новостей из Иерусалима и Дамаска. Как он умудрялся быть настолько осведомленным, не покидая стен прецептории, Гай не знал. Зато с удивлением обнаружил, что его исподволь натаскивают в знании греческого наречия. Оно было весьма схоже с латынью, только звучало более архаично.

Что порой повергало англичанина в глубочайшую задумчивость, так это своеобразное чувство юмора господина Треды. Требовалось очень внимательно прислушиваться к словам ромея, чтобы уловить миг, когда невинная с виду фраза оборачивалась замаскированной насмешкой, грустной и желчной одновременно. Его краткие комментарии к восторженным рассказам гостя столицы всегда были окрашены эдакой печальной иронией, едкой, как щелочь.

– Большой храм желтого кирпича, с полосой разноцветных изразцов между первым и вторым ярусом? – задумчиво уточнял он, передвигая фигурку коня по доске. – Через две улицы отсюда, рядом с зеленным рынком? Церковь святого Мокия. Сто пятьдесят восемь лет тому на праздник Пятидесятницы базилевс Лев Мудрый высочайше почтил этот храм своим присутствием. И что бы вы думали, дорогой Гай? Какие-то простолюдины закидали его камнями. Да так метко, что почтенный базилевс скончался прямо на паперти. Какие были времена – императоры не гнушались запросто пообщаться со своими подданными…

– А белое здание под зеленой крышей, со множеством колонн, заканчивающихся эдакими завитками в виде бараньих рогов? – спрашивал Гисборн, делая, в свою очередь, ход.

– Дворец Юстиции. Только между нами, заглазно его частенько именуют Дворцом Кровопийц. Ох уж эти наши судейские. Им бы только содрать со обоих сторон побольше золота. Бывало, выигравший процесс истец и проигравший ответчик выходили оттуда, рыдая и обнимаясь, как братья, встретившиеся после долгой разлуки – ибо все свое состояние они оставили за порогом Дворца. Иные, случалось, даже травились с горя.

– Чиновники везде одинаковы, досточтимый Лев… а вот та маленькая церковь по соседству с прецепторией? Такая беленькая, под голубым куполом? Знаменита ли она чем-нибудь?

– А, эта. Часовня пресвятой великомученицы Агаты Сирийской. Прославлена тем, что в ней патриарх Евфимий, оживленно споря с полководцем Кекавменом о том, стоит ли присоединяться к очередному мятежу, использовал свой пастырский посох в качестве веского решающего аргумента. Слава Богу, Кекавмен оказался при мече и, в отличие от иных вояк, знал, для чего предназначена эта тяжелая железная штуковина. К счастью, никто не пострадал – кроме разрубленного посоха, конечно. И какого-то мелкого служки, сунувшегося под руку спорщикам. Его потом канонизировали, этого служку.

– Вы настоящий кладезь познания, кирие Лев! Ну а огромный медный бык на рыночной площади, вроде бы он полый внутри…

– Собственно, площадь так и называется – площадь Тавра. А бык, что ж бык… Ну да, полый. По праздникам мы в нем жарим преступников. Римская традиция. Наши предки-язычники заталкивали туда христиан-мучеников, мы же насыщаем чрево Быка врагами Империи. Ничего особенного, мой уважаемый друг, всего лишь памятник палаческой изобретательности.

Не выдержав, Гай расхохотался.

– Мессир Лев, – сквозь смех выдавил он, – ну признайтесь, вы просто морочите голову доверчивому иноземцу! Такого не может быть! Неужто в вашем прекрасном городе не сыщется места, не отмеченного убийством какой-нибудь важной персоны?

– Отчего же, сыщется, – меланхолично ответствовал Треда. – Будучи в городе, посетите храм Софии Премудрости. Кстати, среди прочих святых реликвий там хранится Покров Богоматери…

– …Неужто подлинный?!

– Разумеется, совершенно подлинный, привезен лично великой базилиссой Еленой из Иерусалима. Вообще-то их, Покровов, я имею в виду, у нас три. Одна риза хранится в храме Софии, другая в Никее, а третья до недавних пор числилась по описи палатийского имущества, да затерялась где-то в кладовых… Так вот, совсем рядом с собором притулилась крохотная часовня во имя святого Николая. Ее еще называют Убежищем. В ней предоставляется укрытие любому страждущему, бегущему от тяжелой руки закона или базилевса – что, в сущности, одно и то же. Со времени постройки часовни миновало не меньше четырехсот лет, и покамест ее не обагрила невинно пролитая кровь. Но мы не теряем надежды, что однажды и там случится какое-нибудь знаменательное смертоубийство, которое можно будет внести в хронографы.

Смех мессира Гисборна перешел в неприличное хрюканье.

– Здоровый смех, как уверяли древние врачеватели, продлевает жизнь, – одобрительно кивая, произнес господин Лев. – Таков Константинополь – роскошный позолоченный идол, внутри которого пыль, паутина и пауки. Но мы здесь рождаемся, живем и умираем. Столетие за столетием. Мы даже пытаемся любить этот город. Смейтесь, смейтесь – мы заслуживаем, чтобы приезжие варвары начали смеяться над нами. Знаете, Гай, за тысячелетие существования Империи на троне сменилось больше девяноста базилевсов. То есть каждый из них правил чуть более десяти лет. Я скверно знаю вашу историю, но полагаю, что даже во франкских землях никогда не творилось такого безобразия. Теперь же, покорнейше прошу меня простить, но вам шах, а через два хода – мат.

Общение с циничным и острым на язык Львом Тредой позволило ноттингамцу взглянуть на великий город без предвзятости. Кроме того, к сэру Гисборну начали возвращаться угасшие было здравомыслие, любопытство и жизнерадостность. Да, Константинополь подавлял величием имперской столицы, да, от здешнего многолюдья и многоголосия рябило в глазах, а церкви византийцев, куда рискнул заглянуть приезжий франк, повергали в трепет своим великолепием и выставленным напоказ богатством. Да, по сравнению со здешними приходскими храмами собор в Туре представал убогой сельской часовенкой. Однако и в блистательном Константинополе хватало грязных закоулков, нищих, клянчивших милостыню на перекрестках, уличных воришек и жуликоватых торговцев. Город старательно скрывал от чужаков свои язвы и пороки, и требовалось прожить здесь какое-то время, чтобы научиться заглядывать под раззолоченную маску.

А под ней скрывалась другая, и еще одна, и еще…

– Я подумал, мой юный друг, вам будет полезно кое с кем познакомиться, – изменив своим привычкам, почтенный Лев Треда лично пожаловал в странноприимный дом. С ним пришел его соотечественник, моложе годами, в вычурном одеянии зеленых и алых тонов, с быстро шныряющими глазками и самой приязненной из всех улыбок, какую только можно вообразить. – Кирие Гай, это мой давний знакомец Анастасиос Либри. Анастасиос, этот тот молодой человек, о котором я тебе рассказывал. Он явно нуждается в твоих заботах.

Обращаясь к несколько ошарашенному Гаю, Треда пояснил:

– Не обращайте внимания, что кирие Либри смахивает на мелкого жулика. На самом деле он давно дорос до крупного мошенничества. И продолжает оставаться на свободе только по милости высоких покровителей да благодаря щедрым взяткам, которыми он подкармливает дознавателей эпарха.

Знакомец мессира Льва состроил мину оскорбленной невинности, но смолчал.

– Кирие Либри получает свои немалые доходы именно с того, что облапошивает гостей Империи, – невозмутимо продолжал Лев. – Он содержит с десяток толмачей, разумеющих множество различных наречий мира, торгует книгами и редкостями, а также оказывает посильную помощь тем, кто впервые в Константинополе. Заверяю вас, мой друг Анастасиос может быть весьма и весьма полезен, ибо ему ведомы все входы, выходы и нужные люди столицы. Предупреждаю сразу – он вас обдерет. В разумных пределах, в отличие от портовых прощелыг, коим вы столь неосторожно доверились в первый день своего приезда. Но каждый из безантов, перебравшихся из вашего кошеля на жительство в сундуки кирие Либри, будет им вполне заслужен. У вас пропадет необходимость безвылазно сидеть в четырех стенах, слушая старого брюзгу. Константинополь стоит того, чтобы узнать его ближе… Анастасиос, я удаляюсь. Можешь разверзнуть фонтан своего красноречия. Кирие Гай, если он станет излишне болтлив и назойлив, пригрозите обратиться к его конкурентам с Августеона. Действует безотказно.