Мне так приятно, что ты меня любишь и ты такой большой мой друг. Это придает мне силу жизни и счастья. Ведь счастливым можно научиться быть в любых обстоятельствах. Но несчастный только тот, кто вступает в сделку со своей совестью. Пока наши идиоты меня не убедят в том, что я действительно могу продолжать свою работу научную здесь даже приблизительно так, как в Кембридже, я за нее взяться не смогу…»
«№ 99
12 июля 1935 г., Москва
…Ты меня очень беспокоишь, больше всего на свете. Ведь вот я, конечно, несчастный, но я привык быть несчастным, и вся моя прежняя жизнь была несчастной. Конечно, до того, как мы с тобой начали жить вместе. Но очень возможно, что тебе еще придется покоротать [жизнь] в одиночестве, пока к моему занятию физиологией не привыкнут и пока я не сумею создать себе имя в этой области, если вообще сумею. Но, конечно, надо надеяться на лучшее. И вот [важно], чтобы ты не теряла бодрости духа и своего веселья и была хорошей матерью ребятам, это самое для меня главное.
Ты видишь, как здорово я справился со своими нервами, так и ты держи себя в руках. Это большая школа жизни, и она тебе, кроме хорошего, ничего не даст.
Но пойми, милая моя, вся моя сила в тебе. Если ты будешь весела и бодра, я здесь создам себе положение как физиолог. Никто не даст мне на вид 41 год, а в душе я себя другой раз чувствую таким же озорным, каким я был, когда мне было 15 лет и я дразнил француза в реальном училище и меня записывали в журнал…»
Телеграмма
27 июля 1935 г., Москва
Чувствую себя хорошо тчк Скоро ты получишь возможность посетить меня тчк Отложи отъезд матери тчк Целую = Петр
«№ 160
28 июля 1935 г., Кембридж
…Вчера получила Твою телеграмму и очень ей обрадовалась. До того, что позвонила Кр[окодилу] и сказала ему. А он, знаешь, что первое спросил? „А вы уверены, что это он послал?“ Даже озадачил меня. Но я ответила, что как будто да.
Он теперь стал очень недоверчивый, это его испортили наши с их всякими подозрениями и пр. Между прочим, они на меня отчего-то очень сердятся, вот чудаки. Но это все пустяки, а самое главное, что мы, правда, может быть, скоро увидимся. А потом мне приятно, что отсюда народ Тебя повидает, именно Adr[ian] и другие. <…> Мне очень интересно знать, приехал Дир[ак] или нет и гуляете [вы] с ним вместе под Москвой или в Москве и Ты, что называется, brush up your English…[86](см. „Дирак — ты настоящий и очень драгоценный друг…“.)»
Во время переговоров с советником полпредства СССР Г. А. Астаховым Резерфорд и Ф. Э. Смит в первую очередь поставили вопрос о беспрепятственной и желательно уединенной встрече Капицы с кембриджским физиологом Э. Эдрианом, который примет участие в Международном конгрессе физиологов в Ленинграде и Москве. Резерфорду необходима была абсолютно достоверная информации о положении Капицы и его пожеланиях.
13 июля Резерфорд напоминает Майскому о своем разговоре с Астаховым и о том, что до начала конгресса физиологов остается совсем немного времени.
27 июля Майский, будто речь идет о чем-то само собой разумеющемся, отвечает Резерфорду: «Любой участник этого конгресса сможет, если пожелает, встретиться и побеседовать с профессором Капицей или с любым другим советским гражданином, и для этого, разумеется, не требуется никакая предварительная договоренность со мной».
Резерфорд тут же отправляет Анне Алексеевне записку:
«Только что получил письмо от Майского. Прочтите и верните и сообщите Эдриану. Удивительно, что понадобилось 5 недель, чтобы получить этот ответ. Р.»
Анна Алексеевна, исполняя поручение Резерфорда, 30 июля отправляет Эдриану копию письма Майского. И пишет ему:
«Дорогой Эдриан, прилагаю к сему письмо, полученное Резерфордом от Майского. <…> Из него следует, что в настоящий момент К[апица] и наше правительство пришли к своего рода взаимопониманию, и свою роль в этом сыграл, вероятно, Конгресс физиологов. Мне остается только надеяться, что это взаимопонимание расширится и станет постоянным. Сейчас у Вас будет полная свобода встречаться с Капицей и беседовать с ним столько, сколько Вы захотите, причем я советую вести эти беседы во время прогулок на свежем воздухе, а не в помещении. Впрочем, Вы сами все поймете, а я очень рада, что в качестве охранной грамоты у Вас будет с собой письмо Майского, оригинал которого Резерфорд перешлет Вам. Адрес Капицы в Москве — гостиница „Метрополь“, номер 485, Москва. Если Вы будете писать ему в России, я советую делать это с помощью телеграфа, это гораздо надежнее писем, которые иногда идут очень долго. Наша почта работает не так хорошо, как ваша. Ну ладно, надеюсь, что Ваша поездка будет интересной, потому что это замечательная страна, и мои беды не мешают мне восхищаться ею. Недоразумения возможны везде, и стать жертвой одного из них — не самое приятное. Не забывайте, пожалуйста, что от Вас и от других участников Конгресса во многом зависит судьба Капицы.
Искренне Ваша, А. Капица».
«№ 164
4 августа 1935 г., Кембридж
…Я страшно рада, что Поль [Дирак] с Тобой. Я думаю, за все это время у Тебя не было такого удовольствия. Он чудесный человек, и я его нежно люблю, и мне приятно, что именно он с Тобой.
Я знаю, что Ты с ним лучше себя чувствуешь, чем с кем-либо другим. И вы вместе можете гулять, ходить, грести, все что угодно. Одним словом, сейчас я знаю, что Ты в хороших руках. Передай ему от меня большой, большой привет. И скажи, что буду ждать возвращения с нетерпением. Вообще сейчас у Тебя будет масса английских посетителей, один за другим. Тебе придется вспомнить весь Твой английский…»
XV Международный конгресс физиологов, в котором приняло участие 1500 ученых из 37 стран мира, начал свою работу 9 августа в Ленинграде. Последние два дня заседания конгресса проходили в Москве. Делегацию английских физиологов возглавляли лауреаты Нобелевской премии А. В. Хилл и Э. Эдриан.
19 августа Капица записывает в своем ежедневнике: «Приехал Адриан, и говорили о Кем[бридже]».
В тот же день он пишет жене письмо, которое по тону и настроению резко отличается от всех его предыдущих писем Анне Алексеевне:
«№ 112
19 августа 1935 г., Москва
…Пишу тебе деловое письмо. <…> Твой приезд. Я почти уверен теперь, что тебя не задержат и выпустят обратно. <…>
Все, что ты послала <…> я получил, так что теперь я хорошо экипирован. <…> Главное, поторопи Rosb[aud’a] с [фото]аппаратом, я так скучаю. Привези мой Roll-Reflex с увеличительным аппаратом к нему, он в лаборатории. Привези 12 штук катушек пленок[87]. Привези мою трубку и кисет, я серьезно подумываю о том, что пора начать курить, и лучше трубку, чем папиросы. Сама приезжай как можно скорее, тебе полпредство должно все устроить и оплатить. Если что не сделают, пиши. Я тут буду скандалить. Поторопись с обратной английской визой. Визы через Германию и прочес тебе должно раздобыть полпредство. Если нет парохода, приезжай прямо на поезде в Москву, поеду тебя встречать в Негорелое. <…>
С Адрианом я послал план миролюбивого решения. Узнай, что об этом решении думает R., и расскажи мне. Мне еще не удалось узнать точно, что наши думают о нем…»
«План миролюбивого решения» Капицы — это так называемый «Доклад Эдриана», первое деловое письмо, написанное Капицей Резерфорду после его «задержания» в СССР в сентябре 1934 года (хотя написано оно и «в третьем лице» — для конспирации). Есть несколько вариантов этого текста (в том числе и рукописный беловик рукой Дирака, что свидетельствует о том, что над этим документом они работали вдвоем с Капицей, до приезда в Москву Эдриана). Этот документ, с сокращениями, опубликован в книге «Поль Дирак и физика XX века» (М.: Наука, 1990. С. 120–121).
