В Вешках, в штабе Северного фронта белых порядком струхнули. Командиру гарнизонной сотни X.Ф. Кружилину было приказано выслать разведку, узнать, куда идут мятежники. Кружилин утешил начальство: «Не пужайтесь, ваше превосходительство! Они как до станичных земель дойдут, враз по домам разбредутся, а там мы их голыми руками…»

28 ноября отдельные казаки 2-го Верхне-Донского полка стали прибывать в свои станицы. Был отдан строжайший приказ ловить их и посылать обратно на фронт.

Чем ближе подходили к Вёшенской, тем больше сомнения одолевали верхне-донцов. 29 ноября полк вступил в хутор Гороховский (10 верст севернее станицы) и обратился с жалобой к своему станичному правлению.

30 ноября станичный сбор Вёшенской постановил обмундировать пришедших с фронта казаков и отправить их обратно на фронт в Хоперский округ. Полк покорился и выдал зачинщиков. 12 казаков Верхне-Донского полка были приговорены военным судом к расстрелу. Приговор привели в исполнение через три дня, так как не было охотников стрелять.

В 2 часа ночи конвой с осужденными прибыл на место казни, где «уже к этому времени трусливо пережимался взвод стрельцов из казаков базковской гарнизонной сотни с “четой судебного ведомства”». После залпа трое повалились замертво, остальные, израненные, с воплями бежали в лес. Наутро, сопровождаемые толпой рыдающих женщин, они пришли в Вёшенскую к окружному лазарету. В станице началось волнение. «Смертники» были положены в лазарет, а члены суда на всякий случай уехали из станицы.

Узнав о расстреле своих товарищей, казаки 2-го Верхне-Донского полка до Хоперского округа так и не дошли. Командование боевого участка дважды напоминало штабу фронта, что 200 казаков с двумя пулеметами так и не вернулись на фронт. Зато 19 декабря начальник этапа в хуторе Шумилине хорунжий Буданов сообщил, что к нему явились вёшенские казаки, ушедшие ранее из Хоперского округа, и требуют направить их на Калачевский фронт. 20-го Буданову было приказано разоружить их и отправить на Хоперский боевой участок. Он ответил, что не может сделать этого из-за отсутствия сил, а у вешенцев два пулемета.

Скрепя сердце начальство санкционировало отправку казаков 2-го Верхне-Донского полка на Калачевский фронт, где их предполагалось влить в 28-й конный полк «для перевоспитания». Но, как заметил П.Н. Кудинов, «28-й полк считался боевой и исполнительной частью на фронте, но отнюдь не был исправительным батальоном»[20].

28-й полк (до августа 1918 г. – 1-й Верхне-Донской) был одним из лучших полков белой Донской армии. Сформирован он был, в отличие от других частей, из казаков всех станиц Верхне-Донского округа.

Разумеется, все проблемы и все положительные и отрицательные с военной точки зрения черты, присущие формированиям Донской армии, находили свое отражение и в этом полку. Kaк и все, он был заражен «пограничной болезнью» и 23 августа под хутором Шумилиным отказался переходить границу Донской области. 2-я сотня, подстрекаемая урядником Маноцковым, даже пыталась разойтись по домам. Но офицеры полка, подобранные по всей области «отчетливые» контрреволюционеры, среди которых были сподвижники известного всему Дону есаула Чернецова, смогли принудить полк к повиновению. Десять казаков Казанской станицы расстреляли тогда в Вёшенской.

Удачные бои под Старой Меловой, под Павловском подняли пошатнувшийся боевой дух. После боя под Таловой генерал Гусельщиков, командир известного на всем фронте 23-го Гундоровского Георгиевского полка, «дал 28-му полку имя “Непобедимый”, ибо первая сотня его по печальной ошибке вступила в бой с георгиевцами и, после целого дня ожесточенного боя, принудила их отступить, взяв два пулемета. Единственное поражение гундоровцев своими же»[21].

Между тем, работая в архивах с материалами по белоказачьим полкам, просматривая списки и наградные документы, я испытывал странное чувство, когда мне попадались «свои», верхнедонские полки. С детства слово «белые» ассоциировалось у меня с каппелевскими офицерскими шеренгами из фильма «Чапаев». Черные мундиры, белые ремни, вычищенные до блеска, бритые офицеры с сигарами. А здесь – вот они! – все свои. Знакомые с детства фамилии. Вот Каргинский полк: Каргины, Лиховидовы, Вислогузовы, Фадеевы; вот – Еланский: Голицины, Глазуновы, Родины, Летневы, Мельниковы; вот – Мигулинский: Буханцовы, Коноваловы, Сетраковы, Дамановы; а вот и Вёшенский: Антиповы, Дударевы, Турилины, Калинины, Борщевы. Вся станица! Встретил я и «дядю Василия», и «дядю Костю», героев бабушкиных рассказов. Заработали они «Георгии» в октябре 1918 г. Стремясь узнать, что же это были за люди, я переписывал длиннейшие списки и читал их старожилам. И часто, к моему удивлению, лица дедов озарялись: «Ефим Семенович? Помню, был такой… Бабка, ты помнишь Ефима Семеновича?» И бабка улыбается… Об «активных контрреволюционерах» вспоминали как о людях добрых, сильных, честных…

Служили, воевали, зарабатывали кресты и медали. И носили, глаз не прятали. «Мы их честно заслужили. Кровью…», – казалось, говорили чубатые ясноглазые парни со «служивских» фотографий.

Но вернемся к нашей истории. Вдохновленные победами и подстегиваемые жаждой наживы казаки рвались в бой. 23 ноября 1918 г. 28-й полк брал станцию Лиски, где устроил повальный грабеж. Добыча была так велика, что за ее подсчетом и дележом забыли об обороне. 29 ноября 8-я армия красных нажала, и продовольственный полк им. Карла Маркса взял станцию Лиски обратно, да так, что среди трофеев у красных числилась канцелярия 28-го конного полка.

Между тем разложение Белой армии усиливалось. Большую роль сыграла революция в Германии, уход германских войск и отсюда – ухудшение материального снабжения белых. Бежавшие из плена красноармейцы рассказывали, что «казачьи полки и, вообще, монархические банды ходят совершенно голые и босые, что же касается жалования, то таковое не получают уже три месяца». Ожесточенные бои изматывали Донскую армию. Сами белые признавали: «В беспрерывных боях последних двух месяцев… выбыло из строя 40 % казаков и 80 % офицеров».

В 28-м полку осталось 20–25 % казаков прежнего состава, потери восполнялись пополнениями. Но, как писали белые, «пополнения приходили уже не те».

Попавшие в 28-й полк казаки-верхне-донцы рассказали о событиях в Вёшенской. Результаты быстро сказались. Полк, люди в котором были и тепло одеты и хорошо обуты, находившиеся на фронте, где дела шли весьма успешно, вдруг без всякой видимой причины замитинговал. Стал отказываться исполнять боевые задачи, начал брататься с красными…

Все волнения казаков-фронтовиков севера Донской области не достигли бы своего логического финала, если бы не наступление Красной армии, начавшееся 4 января 1919 г. Три дня кровопролитных боев с переменным успехом послужили переломным моментом в настроении верхнедонских казаков.

6 января, когда белые пытались организовать наступление на Абрамовку, на просьбы командующего отрядом генерала Гусельщикова поддержать операцию казаки Мигулинского полка ответили криками: «Долой войну! Долой золотые погоны!» 7 января Гусельщиков приехал в расположение Казанского полка и потребовал исполнять приказ о наступлении. Казаки Гусельщикова обругали, адъютанта его огрели прикладом, демонстративно снялись с позиции и ушли в г. Калач. Единственное, что смог сделать Гусельщиков, это приказать командиру полка и офицерам идти вместе с казаками и по дороге разубедить их. «Казаки открыли фронт на Богучарском направлении на Рождество старого стиля», – писал прославленный советский военачальник, будущий маршал А.И. Егоров[22].

По дороге к Казанскому полку присоединился Мигулинский полк, который тоже бросил позиции и двинулся домой, насильно забрав с собой офицеров. Проходя через Калач, казаки устроили митинг, к которому примкнули пешие сотни бывшего в городе на пополнении 28-го полка, т. е. те самые «штрафники», которые полтора месяца назад «будировали» в окружной станице Вёшенской. Вместе с казаками в Калач пришли два красноармейца-агитатора, одетые в казачью форму, и приняли живейшее участие в митинге.