Скрипнула сетчатая дверь, и он вскочил, чтобы познакомиться с отцом Лоррейн, который выглядел в дверном проеме как живое воплощение депрессии.

— Это твой зять, отец. Сам лейтенант Брет Тейлор. Выходи и пообщайся с ним.

Беркер слегка приоткрыл сетчатую дверь и проскользнул в образовавшуюся брешь. На нем была рубашка из грубой ткани с расстегнутым воротником, откуда выглядывала заросшая волосами грудь. От него разило перегаром, а белки распухших глаз покраснели. Он протянул потрескавшуюся руку с глубоко въевшейся грязью и без указательного пальца.

— Рад познакомиться с вами, — сказал Брет, пожимая ему руку.

— И я тоже. Думаю, вы заметили, что у меня не хватает пальца. Оторвало кукурузной жаткой в 1915 году. Я ездил проверять машины для силосования. Наверное, улучшил качество силоса...

— Послушай, отец, лейтенанту неинтересно об этом слушать. — Она улыбнулась Берту с извиняющимся видом. — Это первое, о чем он всегда рассказывает, когда знакомится с кем-либо.

— Не хочу, чтобы они подумали, будто я так и родился, — уныло пояснил Беркер. — Я просунул палец в небольшое отверстие в измельчителе кукурузы, и хрясь! Я бы был поосторожней, если бы знал, как трудно найти работу без пальца. Впрочем, не думаю, что вы сталкиваетесь с трудностями в поисках работы. Ваша новая невеста недурно упакована, как я погляжу...

— Помолчи, Джо, — резко оборвала его жена. — Как ты себя ведешь?

— Не хотите ли пропустить стаканчик вина? — предложил Беркер в порядке компенсации за свои манеры. — Я купил четырехлитровую бутыль и пока осилил только половину.

— Нет, спасибо. Вы сказали, что приезжала Паула?

— Да, пару часов назад, — ответила госпожа Беркер. — Она искала вас. Говорила даже о том, чтобы дать объявление в газетах, но я убедила ее, что это не тот случай, когда следует идти на такие крайности. Джо, бывало, пропадал по целому месяцу, когда был в вашем возрасте, а потом опять появлялся и сиял, как новый пятицентовик.

— Есть здесь телефон? — Его раздражало постоянное вмешательство Паулы в его жизнь, но если она так беспокоилась о нем, то ему следовало с ней связаться.

Беркер глуповато улыбнулся.

— Телефон у нас есть, но он отключен. Мы все равно никого не знаем в этом поселке, поэтому нам все едино. На кой черт мы тащились через всю страну на машине, чтобы оказаться в городке, где никого не знаем и где я не могу даже найти работу...

— Ты помолчи, — отрезала жена. — Если сидишь без работы, то знаешь, по чьей вине. Ведь ты не хотел бы, чтобы могилка твоей погибшей старшей дочери оказалась неухоженной. Кроме того, Элли заводит действительно хорошие знакомства в магазине. Разве сравнишь с дерьмом, с которым она зналась в туристском лагере! Элли — наша вторая дочка, — объяснила она Брету с трогательным видом. — Она вам понравится. Если бы мы остались в Мичигане, и ты это знаешь так же хорошо, как и я, Джо Беркер, Элли не осталась бы с нами, она бы уехала, как и Лоррейн.

— Ну и скатертью дорога.

— Хороши разговорчики, нечего сказать. Ты хочешь, чтобы лейтенант подумал, что мы — плохие родители? Что бы мы сейчас делали, если бы не Элли? Отвечай.

— А пошла ты к дьяволу! — Он вошел в дом и хлопнул за собой дверью. Оттуда, постепенно затихая, доносилось его ворчание: — В своей жизни я зарабатывал побольше, чем какие-то недозрелые девочки...

— Не обращайте на него внимания, — сказала женщина. — После смерти Лоррейн он стал другим человеком. К тому же завод, где он работал, закрылся. Он тревожится за Элли, думает, что она быстро перенимает повадки у девочек в этом магазине дешевых товаров. Он так же беспокоился о Лоррейн, когда она сбежала в Голливуд. Я говорила ему, что такая красивая и умная девушка, как Лоррейн, обязательно приземлится на ноги после прыжка, а может быть, даже добьется успеха в кино. Но он твердил свое: она плохо кончит. Ему, конечно, пришлось признать, как он был не прав, когда она прислала письмо и спокойно сообщила, что вышла замуж за лейтенанта военно-морского флота. Надеюсь, у вас будет возможность как-нибудь в скором времени увидеть Элли. Она не так красива, как Лоррейн, но многие считают, что она даже интереснее. Она — блондинка, пошла в мать Джо, и у нее от природы вьющиеся волосы. Она никогда в жизни не делала перманентной завивки.

Сочувствие Брета испарилось, и, несмотря на все его усилия не допустить этого, вернулось холодное презрение.

— Мне надо идти, — бесцеремонно произнес он. С меня хватит и одной вашей дочери. Оставайтесь со своей Элли и ее от природы вьющимися волосами, забирайте дом, и мебель, и все, что с этим связано! — думал он.

— Владычица милостивая, — запричитала она. — Почему бы вам не посидеть здесь и не отдохнуть немного? Не обижайтесь на Джо. Он ничего плохого не имел в виду. Вы еще ни разу и не заходили к нам, а я знаю, что вам хотелось бы посмотреть фотографии Лоррейн. Она была прелестным ребенком! Говорила ли она вам когда-нибудь, что у нее были золотистые кудри, когда она встала на ножки? Ее локон хранится у меня в сундуке.

Собираясь уже уходить, он вдруг в полной мере осознал, что именно на этих ступеньках подвергся нападению Гарт, что именно из этой двери выскочил убийца. Возможно, Лоррейн многие годы знала этого мужчину, может быть, и мать тоже его знала. Госпожа Беркер стояла возле двери, открыв ее, неуверенно ожидая, что он подхватит тему ее воспоминаний о Лоррейн. Но постепенно ее рука отпустила дверь, которая тут же захлопнулась под воздействием пружины.

— Я разыскиваю мужчину, которого знала Лоррейн. Он мог иметь отношение к ее убийству.

— Кто же это может быть? — Хмыкающий вопрос закончился громким всхлипыванием, дьявольская улыбка скользнула по ее лицу и скривила обвисшие черты. — Это было ужасно, с моей дочерью случилась страшная вещь. — Слово «убийство» разрушило ее оборонительные позиции, не оставив ничего между нею и этим фактом — ни детских фотографий, ни локонов. Она стояла и моргала глазами, как человек, который смотрит на ослепляющий свет.

— Я не знаю его имени. У меня даже нет хорошего описания.

— Кто-нибудь из Мичигана? У нее была масса друзей в Мичигане, но большинство парней, с которыми она училась в средней школе Дисборна, действительно хорошие ребята. Они бы не сделали такого.

— Была ли она знакома с крупным светловолосым мужчиной? Возможно, у него водились деньги, он хорошо одевался. Думаю, примерно моей комплекции и большой забияка. Но, может быть, он и не блондин.

— Уж это не Сэмми ли Лугер? Рослый блондин, который гулял с ней, хорошо одевался. Только я слышала, когда мы уезжали из Мичигана, что он все еще в армии. Он был в звании сержанта в Берлине.

— Тогда это вряд ли Сэмми Лугер, правда? — Он мгновенно пожалел, что в его голосе прозвучала дикая ирония, и тут же смягчил тон: — Не знаете ли вы кого-нибудь еще, кто соответствует этому описанию?

— Она знала много высоких парней, но никогда не водилась со скандалистами. Она дружила с приятными, воспитанными ребятами из средней школы в Дисборне. Когда она была в восьмом классе, то ей присудили звание самой популярной девочки класса. Думаю, это вскружило ей голову. Занималась она хорошо, но бросила школу, не доучившись год. Ей бы следовало остаться с матерью и отцом, — причитала она, — тогда бы этого не случилось. Это сделал не человек, который ее знал. Это был один из сексуальных маньяков Лос-Анджелеса, какой-нибудь мексиканец или негр. Они пойдут на все, лишь бы попользоваться белой девушкой. Я много раз думала, что для нее было бы лучше вырасти страшной, как ведьма.

Ее всхлипывания участились, ритмичные подвывания включали отдельные слова: «Хорошая девочка... не из тех, кто ее знал... убить грязных животных... убили мою девочку».

Левой рукой Брет открыл дверь, а правой — полуобнял вздрагивающие плечи старой женщины и провел ее внутрь дома. Входная дверь открывалась прямо в гостиную. Беркер лежал на спине, издавая оглушительный храп, расположившись на помятом диване в другом конце комнаты. Рядом с ним на газетах, постеленных на полу, стояла зеленая открытая бутыль. Кусочки пола, которые не были покрыты газетами, утратили лоск и приобрели налет жира и въевшейся в него грязи. На растрескавшемся стеклянном подносе, лежавшем на кофейном столике, стояло несколько чайных чашек, заполненных окурками. Но большая часть пепла и окурков, накопившихся за последние месяцы, была свалена в камин, откуда вонь распространялась по всей комнате, как вулканическая лава. На радиоприемнике валялось нижнее дамское белье персикового цвета, а в противоположном углу — покрытая пылью половая тряпка на палке. Кресло возле двери было порвано, как будто изрублено ножом мясника, из дыр торчали хлопковые внутренности.