- Так что ты собиралась сказать?

Собиралась сказать, что я не ваша племянница.

- Нет, нет и нет, - сказал он, хлопая меня по костлявой джинсовой коленке. - Все в порядке. Не волнуйся.

Я так и обмерла. Сперва подумала, что он прочел мои мысли. Или что я случайно проговорила их вслух. Странно другое: то, насколько сильно я встревожилась. Очевидно, я вовсе не намеревалась говорить ему правду. Но в таком случае, что есть правда, что истинно? Может, кто и знает это, но не я; я же вконец запуталась. Если истина - это то, во что верит большинство, тогда мне нечего ему сказать. А может, это всегда абсолют, как непреложные истины Тони вроде его изречения о женских задах, или истины сродни той, что земля круглая? Хотя тут тоже кроется проблема. Если все поверят в то, что женский зад выглядит абсурдно в брюках, или что земля плоская, тогда сама эта вера наделит глупое предположение статусом истины. По крайней мере, пока большинство не заставят поверить в обратное.

- Нет, нет и нет. Не волнуйся, - повторил дядя Ксавьер. - Я отличный водитель. Просто классный. Раньше мы каждый год принимали участие в гонках в Ле Мане, я и твой отец. - Он оторвал взгляд от дороги и посмотрел на меня. - Ты совсем не помнишь отца?

- Нет.

Ведь и в самом деле не помнила.

Он похлопал меня по коленке и между делом пощупал её.

- Кости да кожа, - сказал он, громко фыркнув. - Так и осталась худышкой. Когда-то я заставлял тебя пить козье молоко. Помнишь?

- Нет, - ответила я.

Он засмеялся.

- Ничего-то ты не помнишь. Что у тебя с головой? Она... - он явно рылся в памяти в поисках слова по-английски. - Она вся в дырках.

- Решето, - подсказала я. - Голова как решето.

В знойном покое машины меня разморило. Я закрыла глаза.

- Знаешь, - немного погодя сказал дядя Ксавьер, - чем больше я на тебя гляжу, тем больше замечаю, как ты похожа на мать.

Я сонно улыбнулась.

Потом, наверное, ненадолго задремала. Когда же проснулась, мы уже ехали по предместьям города.

- Где мы? - спросила я.

- Фижеак, - сказал дядя Ксавьер. Не просигналив фарой, он неожиданно свернул направо. Дорога пересекла реку и запетляла между гаражами и застекленными кухнями, открытыми для любопытных глаз.

- Куда мы едем? - тупо спросила я.

- Домой, куда же еще.

Вот тогда мне и следовало с этим покончить. Это был мой последний шанс, и я обязана была им воспользоваться. Сказать правду, извиниться и попросить отвезти к станции. Но меня охватила удивительная фаталистическая пассивность. А почему, собственно, я употребляю слово "удивительная"? Ничего удивительного в этом не было. Я вообще всегда такая, это мое привычное состояние. Вечно плыву по течению, мол, будь что будет, поскольку для того, чтобы сопротивляться обстоятельствам, требуется несравненно больше энергии и уверенности, чем у меня имеется в наличии. К тому же на деле всегда выясняется, что возможностей выбора у тебя все равно гораздо меньше, чем ты себе навыдумывала. Посему я молча сидела на горячем, липком сиденье, не в силах покинуть это место, напоминавшее утробу матери, и рассеянно ждала, что кто-то явится и спасет меня из нелепой ситуации, ибо самой мне не хватало ни желания, ни сил.

Пейзаж постепенно изменился. Мы проезжали уродливые заброшенные деревни. Потом начался подъем. Зеленая придорожная полоса, полная диких цветов, уступила место сухой, колючей, как щетина, траве. Почва сдалась перед камнем. По обеим сторонам дороги потянулись бесконечные акры низкорослых дубов и иссушенного солнцем чертополоха. Казалось, мы взбираемся на вершину мира. Стволы коренастых деревьев поросли серым лишайником. В жизни не встречала более скучного зрелища. Скалы и камни, камни и скалы. Тощие овцы с колокольчиками на шее щипали сухую траву и чертополох. Эта бесплодная земля, лежащая под гнетом солнечного жара, вызывала отвращение. Дороги переплетались, змеились и тянулись на многие мили. Впереди показалась ветряная мельница. Дядя Ксавьер остановил машину.

- Voila48 - Ле Кос, - сказал он, приглашая меня насладиться местными видами.

- Невероятно, - сказала я. Затем, на случай, если этого недостаточно, повторила: - Совершенно невероятно.

- Другой такой страны нет в мире, - сказал он. Вот уж действительно. Ничего похожего я не видела, и не испытывала желания увидеть. Во все стороны простирались бесконечные мили пустыни и исчезали в далеком синем мареве.

- С этой стороны река, - сказал дядя Ксавьер. - И с той река. Джордж, - добавил он, вероятно, считая, что я понимаю, о чем идет речь. Для меня это был пустой звук. Окружающие ландшафты излучали недружелюбие.

"Рено" покатил дальше. Посреди беспорядочно раскинувшейся деревушки мы повернули налево по дороге, перепачканной глиной и соломой. На перекрестке стоял выгоревший голубой знак с надписью: Шато де Что-то Там.

- Почти дома, - сказал дядя Ксавьер, и я вдруг занервничала. Пересохло во рту. Я начала внимательнее присматриваться к домам, мимо которых мы проезжали. Сперва на глаза попалась полуразвалившаяся ферма. Ставни почти сгнили и болтались на петлях; прямо перед открытой задней дверью - навозная куча. Но неподалеку в поле стояла новенькая бетонная сельскохозяйственная постройка, так что, возможно, здесь жили не совсем бедняки. Посреди двора с потрескавшейся на солнце грязью на стуле сидел старик. Он взмахнул палкой в знак приветствия, вспугнув гусей и возмущенных кур. А может, это была угроза, а не приветствие. Трудно сказать. Две злобные на вид собаки спали в тени чахлого грецкого ореха. Дядя Ксавьер посигналил и поехал дальше. Я вздохнула с облегчением. Впереди показалась маленькая аккуратная ферма, каменный дом угнездился среди любовно ухоженных, ровных посадок табака и винограда. Я была убеждена, что мы приехали. Но вместо того, чтобы притормозить, дядя Ксавьер прибавил газу. Мы быстро катили с горы. Дорога без предупреждения резко свернула направо.

- Река, - сказал дядя Ксавьер. - Вон там.

Внизу, в сотнях футов от нас между высокими берегами извивалась зеленая змейка воды.

- Un grand spectacle, uh?49 - спросил дядя Ксавьер. - Этого ты тоже, небось, не помнишь?

- Ровным счетом ничего не помню, - призналась я.

Он заложил крутой вираж - слишком скоростной и опасный. На другой стороне дороги высилась каменная стена утеса. Я про себя молилась, чтобы нам не попался встречный транспорт. В паре сотен ярдов после очередного линялого знака "Site Historique50" дядя Ксавьер свернул влево, на узкую каменистую тропу, ведущую, казалось, прямо к обрыву. Кусты и хилые побеги черной смородины торчали из трещин в камне. Прыснули во все стороны ящерицы. Небо лило на наши головы темную, тяжелую синеву. Тропа резко свернула, и глазам внезапно открылся огромный природный амфитеатр, в центре которого, словно высеченный в скале, возвышался натуральный замок, топорща серые башенки в виде солонок.

- Alors. Nous sommes la51, - сказал дядя Ксавьер.

- Это оно? - ошалело спросила я.

Он бросил на меня быстрый взгляд.

- Конечно, оно самое. А чего ты ожидала?

- Только не этого, - я была поражена. Высокие, изящные башни поднимались из скал, и над ними нависали великолепные естественные колонны и ниши, вырезанные в камне временем и ветрами.

- Я забыла, - сказала я: попытка срочно восстановить нанесенный моральный ущерб, - совсем забыла, насколько он великолепен.

Он скромно пожал плечами, будто я говорила не о замке, а о нем самом.

Чем ближе мы подъезжали, тем огромней и прекрасней становился замок.

- Здесь новая автостоянка, - сказал дядя Ксавьер, явно для того, чтобы я пришла в восхищение, что я и сделала, хотя кроме широченной, усыпанной гравием площадки, залитой жгучим солнцем, ничего примечательного не увидела. - В прошлом году построили. Здесь будет намного лучше, когда подрастут деревья. - Я разглядела несколько сомнительных, чахлых, изнывающих от жажды побегов. - Мы можем принять от пяти до шести десятков машин, - добавил он с гордостью.