В те давние времена знахари проводили хирургические операции, имея в своем распоряжении лишь каменные ножи, костяные иглы и сухожилия; даже на самые глубокие раны швы накладывали без наркоза. Но если при такой операции больной вскрикивал от боли, это считалось у алеутов признаком слабости и отсутствия характера.

Закончив свой рассказ, Андрей грустно покачал головой.

Раньше его народ был сильным и гордым. Алеуты многое знали, владели секретом лекарственных трав. Теперь же все изменилось.

- Большинство алеутов предает старинные обычаи забвению, - сказала мне Клара. - Только моему отцу и еще немногим алеутам известно, какие травы являются лечебными. Староста нашей деревни старик Диркс советует не болтать на этот счет. Он считает, что белые только смеются над нами. Поэтому мы не говорим о них, и они постепенно забываются.

- Но вам отец расскажет, - добавила она.

Мы засиделись до позднего вечера, и, когда я поднялся, все продолжали смеяться над рассказанной мною историей о сердитом лисенке, которого мы во время войны считали своим талисманом; он пристрастился к пиву и однажды ночью, опьянев, вылез из своей клетки и сорвался с отвесной скалы.

- Ну, точно как алеуты, когда они напьются, - сказала Клара, придя в веселое настроение.

Я пожал руку Андрею и распрощался.

- Ахакдали-дак, - сказала Клара мне вслед. - Приходите опять.

- Хаксгазихук, - ответил я (спасибо). И на этот раз меня поняли.

Весть о моем посещении Снегиревых быстро облетела деревню. На следующий день меня остановил на дорожке старик Диркс и пригласил вместе с Бобом посетить его дом. Я был приятно удивлен. Старик Диркс фактически являлся старостой деревни, хотя ввиду преклонного возраста он передал свои полномочия сыну, Биллу Дирксу-младшему; но тот уехал из деревни работать на военном буксире, поспешив отделаться от всякой ответственности. Билл редко приезжал на Атху и, по-видимому, был весьма обеспокоен тем, как избежать неприятностей, связанных с почетной должностью старосты.

В отсутствие Билла Диркса-младшего обязанности старосты исполнял алеут по имени Билл Голый, который тоже относился к ним без большого восторга, и Денни Невзоров - лавочник, почтмейстер, служитель культа и всеобщий связной - взял эти функции на себя.

Но на деле старостой оставался старик Диркс. Возраст, внешний вид, репутация и поведение сделали его самым уважаемым человеком в деревне.

Его рост считался высоким для алеута, чем он был несомненно обязан примеси крови белокожих. Из-за артрита и солидного возраста ему трудно было передвигаться, но он продолжал выходить в море за палтусом и снабжал свое семейство рыбой. Старый Диркс произвел на меня впечатление человека уравновешенного, обладающего чувством собственного достоинства и тонкого юмора. Мы выпили чаю и поговорили о рыбной ловле, которой он интересовался больше всего. Он искренне радовался нашему приходу и, казалось, понимал, что нам нужно. У нас было с собой несколько растений, и Диркс перечислил их названия.

- У него русское название "лопушки", - сказал он, взяв из рук Боба стебель борщевика. Затем он объяснил, как у алеутов принято нагревать широкие листья борщевика и класть припарку на больные места. Стебли этого растения годятся в пищу, но сначала надо содрать с них кожицу, потому что от ее сока образуются такие же болячки, как и от ядовитого плюща. Подобные болячки я видел на губах у деревенских ребятишек, евших неочищенные стебли лопухов.

Старик Диркс взял ветку тысячелистника - растения с белыми цветочками, распространяющими сильный аромат. Это растение часто встречается в луговинах.

- По-алеутски оно называется самихайакс, очень хорошее лекарство. - Он оторвал несколько пушистых листьев и растер их между ладонями. Накладывается на порез, и сок сразу же приостанавливает кровотечение.

Он рассказал нам, что, когда идет кровь из носу, листья самихайакса закладывают в ноздри, а если его заварить как чай, то получится верное средство от болей в желудке и в горле. Я с любопытством разглядывал тысячелистник. Михи тоже говорил мне об этом народном средстве.

Особенно приятно было старику, что мы собрали немного гравилата, научное название которого Geum calthifolium. Он сказал, что это одно из самых сильных лекарственных средств. Когда-то алеуты прибегали к этому растению при лечении незаживающих ран. Рану покрывают мокрыми листьями гравилата, перевязывают, и вскоре она начинает затягиваться и заживать.

Алеуты знали также, что настойка из корней дикого ириса является сильным слабительным средством. Сок корней другого растения - анемона давался больным, перенесшим кровоизлияние. Считалось, что охотник, который ест "олений мох", растущий на высоких склонах холмов, избавляется от одышки при дальних переходах. Диркс нагнулся, чтобы шепнуть по секрету, что одно растение - лютик - помогает избавляться от врагов. Достаточно налить врагу в чай немного едкого сока, и он начнет "сохнуть", пока совсем не зачахнет.

- Этим же способом избавляются и от ворчливой жены, - пошутил Диркс.

Многое из того, что рассказал нам старик об использовании лекарственных растений, было совершенно ново. Дальнейшие поиски в этом направлении могли бы привести к поразительным открытиям, потому что немало наших современных чудесных медикаментов ведут начало от подобной примитивной фармакопеи.

Пока он говорил, мы с Бобом записывали каждое его слово в блокнот. Неожиданно Диркс умолк, потом вдруг засмеялся и сказал:

- На сегодня хватит. Может быть, потом расскажу еще.

Наша беседа закончилась.

Перед уходом я попросил у старика Диркса позволения сфотографировать его на фоне навеса для вяления рыбы, на что он очень охотно согласился и даже улыбался в объектив, словно актер, привыкший позировать. Когда мы уходили, он закричал вслед "погодите, погодите!" и быстро заковылял к себе в дом, а через минуту появился, сияя улыбкой, со старым, помятым Истмен-Кодаком-116 в руках. Затем он попросил нас установить его фотоаппарат так, чтобы и он мог нас заснять.

После нашего визита к старику Дирксу я заметил, что атханцы изменили свое отношение к нам. Казалось, что теперь все относились к нам дружелюбно. Нас стали навещать даже те, кто раньше и не подходил к нашему дому.

- Вы едите с нами вместе, стараетесь ничем не выделяться. Вы нравитесь нам, - говорили они.

Мы с Бобом завоевали дружеское расположение этих людей тем, что садились с ними за один стол. Раньше я не понимал, насколько было важно соблюдать подобную вежливость.

Белые, в частности американцы, сплошь и рядом полагают, что люди других рас и национальностей, все, кто отличается от них цветом кожи, якобы не столь чувствительны к обидам, как они сами. А может быть, наоборот, мы считаем так потому, что сами по своей натуре менее обидчивы, чем другие народы.

Но алеут прекрасно понимает, когда его оскорбляют, и, будучи живым человеком, возмущается и немедленно платит за обиду обидой. Большинство белых, с которыми алеутам приходилось соприкасаться, не считались с их самолюбием, отчего у алеутов выработались недоверие к белым и постоянная готовность к самозащите.

Клара рассказала нам о книге, которую недавно написала белая женщина, прожившая некоторое время на Атхе. Она излила в ней всю свою нелюбовь и отвращение к алеутам. В резких выражениях описала она только их худшие стороны. Алеуты восприняли такой поступок как прямое оскорбление их народа и его образа жизни. Они не могут забыть этого.

Алеуты выработали способы расплаты с белыми за их пренебрежительное отношение. Они не выдают своей обиды и не доводят до открытого столкновения, которого предпочитают избегать. Но, оставшись в кругу своих, они сами высмеивают белого, нанесшего им оскорбления. Тут не обходится без самых презрительных эпитетов: зачастую внешний облик жертвы описывается самыми неприглядными красками. Белый человек, которого они невзлюбят, всегда будет испытывать среди них неловкость, и если он идет следом за молчаливой группой алеутов - они будут делать вид, что не замечают его. Стоит же ему обогнать алеутов, он услышит перешептывание, а затем громкий смех.