Я в ужасе смотрю на бледно-голубой бабушкин фарфор. Тэсс же обещала! Исправлять вкус отцовского обеда тоже небезопасно, но я сильно сомневаюсь, что он способен заметить несоответствие вида и вкуса блюд. Но так рисковать при гостях…
Я гневно смотрю на младшую сестренку, но она качает головой, широко раскрыв глаза. Мы обе смотрим на Мауру, но та, кажется, всецело поглощена разговором миссис Корбетт и Елены и старательно избегает наших взглядов. Я сосредотачиваюсь на своей порции еды, и мне наконец удается смахнуть с нее колдовской глянец. Чтобы прожевать следующий кусок мяса, требуется масса усилий, и я позволяю колдовскому налету вернуться: никто в здравом уме не выберет натуральный вкус этого блюда.
Я снова окидываю взглядом обеденный стол. Отец ест свое пюре, миссис Корбетт вытирает салфеткой жирные губы. Даже Елена изящно вкушает печеную тыкву. Невероятно, но никто ничего не заметил. На этот раз обошлось.
Сразу после компота и яблочного пирога я извиняюсь и, сославшись на головную боль, удаляюсь. Маура, которая знает все о моих мигренях, предлагает мне свое общество; я отказываюсь. Я надеюсь в уединении почитать Мамин дневник. Надежда заставляет мое сердце бешено колотиться в груди. Кем бы ни была таинственная дама, автор письма, ей незачем было отправлять меня на поиски бесполезного дневника. А значит, в нем есть какая-то дельная информация. У меня так много ответственности за сестер и так мало знаний! Когда-то я сердилась за это на Маму, но теперь надеюсь, что в дневнике будут все нужные сведения. Наверное, Мама хотела, чтобы я его нашла. Так глупо, что я не догадалась поискать его раньше! Возможно, я уберегла бы себя от многих огорчений.
Не дожидаясь заморозков, миссис О'Хара протопила мою комнату. Я сбрасываю домашние туфли и беру в изножье кровати стеганое одеяло. Мама сшила это одеяло специально для меня, украсив его вышивкой — цветами голубого лилейника. В детстве это были мои любимые цветы. С дневником в руке я бросилась на выцветший фиолетовый диванчик. Когда Мама умерла, я взяла из ее маленькой гостиной несколько принадлежавших ей вещей: этот самый диван, ковер с узором из роз, который теперь лежит возле моей кровати, и маленькую акварель, которую Мама написала в нашем саду. Я порой зарываюсь в диванчик лицом, и тогда мне кажется, что я улавливаю Мамин запах — аромат ее розовой воды.
В стекло стучит сентябрьский ветер, и пламя свечи на моем столе пляшет, отбрасывая на стены жутковатые тени. Если бы я верила в призраков, я бы сказала, что сегодняшний вечер идеально подходит для встречи с привидением. А если дух Мамы явится мне, чтобы ответить на мои вопросы, я с огромной радостью поприветствую его.
Ты должна вместо меня присмотреть за своими сестрами. Позаботься об их безопасности. Мне так много хочется сказать тебе, но у меня уже нет на это времени…
Когда я в последний раз видела Маму, она стонала. Она была бледна, словно призрак, и боролась за каждый вдох. Ее сапфировые глаза, так похожие на глаза Мауры, потускнели, как будто часть ее души уже перенеслась в другой, лучший мир.
Конечно, я обещала. Как еще я могла поступить? Но для тринадцатилетней девочки это была нелегкая ноша.
В надежде на советы я открываю дневник. Мама начала его, когда мне шел двенадцатый год. Она впервые по-настоящему упоминает обо мне после того, как пробудилась моя магия:
Я беспокоюсь за Кейт. Быть женщиной — тяжелая участь, еще тяжелее быть такой женщиной, как мы, а она самоуверенная, искренняя девочка. Такое сочетание может оказаться опасным, если она не научится прятать свою истинную сущность. Когда она немного подрастет, я научу ее всему, что знаю сама, чтобы она избежала участи своей крестной матери. Пока мое положение еще незаметно, нужно при первой же возможности выбраться в город и повидаться с Марианной. Может быть, у нее есть новости о Заре.
Я на миг отрываюсь от дневника. Я чувствую биение пульса даже в кончиках пальцев; во мне рождаются все новые и новые вопросы. Зара? Значит, З. Р. — моя крестная? Она тоже была ведьмой? Что с ней случилось? Я не помню ее, не помню даже, чтобы Мама о ней упоминала. А вот другая запись, более поздняя:
Я была у Марианны. Мы вместе читали реестр судебных решений. Ни мои знания об истории магии, ни эрудиция Марианны не помогают понять принцип, по которому Братья выносят приговоры. Некоторые девушки осуждены за колдовство и приговорены к Харвуду на основании ничтожных улик, а некоторые были оправданы и после этого как в воду канули. Боюсь, их просто убили — покинув Чатэм, они не оставили никаких следов. И такие дела творятся по всей стране. Я не думаю, что когда-нибудь снова увижу Зару. И что с ее исследованием пророчества? Оно жизненно важно для нашего будущего. Для будущего каждой ведьмы Новой Англии.
Я по диагонали просматриваю радостные рассуждения о беременности, полные надежды на то, что в этот раз родится здоровый мальчик, и обращаюсь к записи, сделанной три недели спустя:
Сегодня я в последний раз была в городе. Конечно, мне уже не стоило бы трястись по дорогам, но я не могла доверить Зарины записи ни Джону, ни даже Брендану (Отцу!). Вернула их Марианне. Я беспокоюсь о дочерях. Чтобы избежать опасности, им придется постоянно идти на компромисс с собой. Что, если Эмили Каррутерс права, и мне не пережить родов? Кто тогда станет их учить? Кейт уже способна к ментальной магии, это редкий и опасный дар; кроме нас с Зарой, никто не может научить Кейт управляться с этой способностью. Я стараюсь внушить ей, что вторгаться в чужие умы очень, очень дурно. Кейт следует опасаться и Братьев, и тех, кто может захотеть использовать ее дар как оружие.
Я закусываю губу. Итак, моя крестная — ведьма, причем ведьма, обладающая ментальной магией. Я помню, в каком ужасе была Мама, когда обнаружила, что я могу вторгаться в чужие умы. Она заставила меня поклясться на семейной Библии, а потом и жизнями моих сестер, что я никогда не стану этого делать, кроме как для защиты. И что я никому не расскажу об этой своей способности. Мама утверждала, что ментальная магия делает женщин безрассудными и такими же фанатичными, как Братья. И что именно ментальная магия виновата в падении ведьм.
Два месяца спустя Мама писала:
Сегодня ночью пробудились магические силы Мауры. А она не так осторожна, как Кейт. Я предупредила ее, что она должна таиться от всех, даже от Отца и миссис О'Хара, и может довериться только Кейт. Я надеюсь, она меня послушается, но у меня совсем нет сил на то, чтобы быть с ней строгой. Боюсь, у меня не хватит сил на роды. Эмили беспокоится обо мне, но я беспокоюсь только о моих девочках. Что, если Тэсс тоже досталось это проклятие? Я не могу не думать об этом несчастном пророчестве. Эмили говорит, что Господь трижды благословил меня дочерьми. Как же мало она знает о благословениях и проклятиях! Я бы хотела, чтоб со мной была Зара.
К тому времени, как я дочитала до этого места, свеча догорела. Огонь в камине тоже погас, и теперь я дрожу под своим стеганым одеялом. Я так погрузилась в чтение, что почти не слышала, как карета, грохоча, увезла миссис Корбетт, как Тэсс звала меня, стоя под дверью. Я не обратила на нее внимания, и она в конце концов ушла.
С течением времени Мамин почерк становился все менее уверенным, как будто у нее уже не осталось сил, чтобы как следует надавить ручкой на бумагу. Она писала уже каждый день, бессвязно изливая дневнику свои печали и тревоги. Она расстраивалась из-за наших с Маурой ссор, переживала, что Тэсс, которой в ту пору минуло всего девять, тоже может оказаться ведьмой. Но все это ничем не может мне помочь. Нет ни напутствий, ни советов; и ни слова о том, что я должна буду делать, когда повзрослею.
В конце концов я добираюсь до последней страницы, датированной днем накануне Маминой смерти. Днем, когда на склоне холма была вырыта пятая маленькая могила. Мамин почерк тут совсем неузнаваем: буквы сплошь состоят из косых черточек. В некоторых местах перо прорывает бумагу насквозь, словно Мама вкладывает в послание все оставшиеся у нее силы. Я с облегчением вздыхаю — ее слова обращены ко мне:
