Мне стоило огромного труда удержаться и не ударить Аркадия.

Мы попали в удивительный мир -трава лугов не тронута, людей со стадами нет. Мы в каком-то эльдорадо, где масса диких зверей, которые почти не боятся человека. В течение всего дня видно, как кружат бессменно орлы и грифы, по склонам гор пасутся стада архаров, в камнях мелькают горностаи. Здесь нет памирской тишины – непрерывно слышен шум воды, стекают струи талых вод по ледникам, сливаются в ручейки и речки, и над всей долиной стоит неумолкаемое журчание. Идет непрерывная работа ручейков – день за днем, ночь за ночью разрушаются горы, и поток уносит с собой вниз, в равнины, плоды своей работы: пыль, песок, гальку.

Мы должны были составить карту растительности верхнего Баляндкиика, выяснить, где сменяется высокогорная пустынная растительность, свойственная Памиру, на высокогорную же, но степную растительность, свойственную соседней Алайской долине. Я по прошлому путешествию знаю, что Алайские степи далеко заходят сюда, на Баляндкиик и Каинды.

Изучение растительности мы начали сверху. Здесь на самом верхнем пределе у края снегов растут крошечные карликовые, но очень выносливые растения. Они в одиночку и маленькими группами живут в трещинах скал и в углублениях между камнями, то есть там, где есть защита от ветра, там, где солнце лучше пригревает. Высокогорные растения раскидывают свои листочки вдоль почвы, прижимаются к ее поверхности. Цветки у них обычно на невысоких ножках, но очень яркие – ведь им нужно издалека приманить насекомых, которые могут их опылить.

В щелях мы нашли крошечные подушечки крупки Коржинского с яркими желтыми цветками. Здесь же встретились маленькие кустики мятлика Литвинова. В щебне стлались по самой поверхности длинные побеги вальдхеймии трехпалой с красивыми цветками: желтая серединка и ярко-фиолетовое окаймление. В щебне росли крошечная шульция и хориспора.

На берегу снеговых ручейков встречалась бадахшанская примула с яркими фиолетовыми цветками.

Этот пояс растительности можно назвать поясом карликовых холодолюбивых растений.

Целый день до вечера мы описывали эту растительность, брали растения в гербарий, выстригали большими овечьими ножницами и разбирали траву с метровых площадок, вычисляли, какую площадь занимают лужки, пригодные для выпаса, а какую – бесплодные осыпи, фотографировали, наносили растительность на карту.

Кончили мы поздно и все собранные растения едва успели заложить в гербарий.

Целый день над соседней щелью непрерывной каруселью кружатся грифы. Их ужасные всевидящие глаза следят за всем на несколько километров в округе. Что там, в этой щели, происходит? Чего они ждут? Может быть, там идет борьба, может быть, там барс загрыз архара и ест, не подпуская никого? И грифы ходят и ходят над ним, ожидая, когда и им можно будет присоединиться к трапезе.

А может быть, там мучается еще живой, но израненный зверь, смерти которого они ждут?

Грифы кружатся до вечера, до темноты. Они ждут. Уже в сумерках начинают усаживаться они на ночь по соседним вершинам.

Я вспомнил, что и тогда, в 1936 году, почему-то так же здесь кружились грифы. И тогда они внушали мне отвращение и страх.

26 июня.

Еще вчера было решено, что мы сегодня завтракать не будем. Собственно, решение было вынужденное, вызванное тем, что на приготовление вчерашнего обеда пошли две палки от палаток и весь кизяк от диких баранов, который мы смогли собрать на два километра в окружности, так что даже чай вскипятить не на чем.

Вышли мы рано, шли часов до трех и очень устали, прошли фактически только 12-13 километров, причем спустились всего только на 300 метров – с 4650 до 4350 метров . Наконец, дошли до такой абсолютной высоты, где может расти и терескен.

Наносим на карту верхнюю границу терескенников, описываем их, собираем гербарий и движемся дальше.

Терескен нам интересен не только как ботанический объект. Кроме того, это топливо, это тепло, это горячий обед.

Сегодня Шавка загнала под камень сурка; она отрезала его от норы, но зверек скрылся под камень и не желал, конечно, вылезать. Подталкивая ледорубом, мы сначала заставили сурка высунуться и сняли с него «портрет», а затем выгнали его оттуда совсем. Шавка, конечно, кинулась на сурка, но этот сурок оказался молодцом – в результате грандиозной баталии (сурок дрался на задних лапках и несколько раз укусил Шавку за морду) травоядный сурок опрокинул и покусал хищницу собаку и сумел ускользнуть в нору. Нырнувшая было за ним Шавка выскочила оттуда только с клочьями шерсти в зубах, сам сурок ушел.

Я снимал несколько раз сурка под камнем и Шавку нос к носу. А снимки боя на открытом месте, по-видимому, не получатся, так как я в азарте продолжал снимать, не наводя на фокус. Жаль.

Лагерем мы стали в долине Баляндкиика, против чудесного ледника. Пообедали, и все спят. Все-таки тяжело работать на такой высоте,- после утреннего перехода обязательно приходится отдыхать час-два, чтобы опомниться перед тем как начать экскурсировать. Недалеко от лагеря видна таджикская колхозная ферма. Сейчас пошлю Мамата и Тадика к колхозникам. Надо попытаться нанять ишаков или коней. Пешком ходить помногу тут просто трудно.

27 июня.

За эти дни мы немного устали, по-видимому надо устроить дневку. Каждый день идем по 20-30 километров, непрерывно следя за вьюками, иногда перевьючивая, подгоняя ишаков, которые норовят или остановиться и пощипать траву, или удрать куда-нибудь в сторону. Во время маршрута собираем растения, делаем описания, заходим в сторону, а потом опять догоняем караван. Ввиду того что мы работаем на высоте свыше 4000 метров , мы так утомляемся, что ко времени остановки совершенно никуда не годимся. А главное – не отдыхаем как следует ночью из-за сильных холодов.

Вчера Тадик ездил к таджикам на ферму с дипломатической миссией, но безуспешно. Хотя переговоры и происходили в обстановке полного взаимопонимания, но они затянулись и никаких результатов не дали. Нам предложили внаем только микроскопического ишака – вроде зайца,- мы отказались.

Целый день сегодня идем вниз по реке, и чем ниже – тем становится теплее. Блаженство. Можно почти весь день идти в одной рубашке, не то что в последние дни, когда чуть солнце спрячется за горы, так уже никак до следующего утра согреться не можешь.

Наконец, спустились до высоты около 4000 метров . Кругом опять знакомые памирские картины: широкие террасы, покрытые терескеном.

Чем дальше вниз по долине, тем с большей тревогой следил я за рекой: она быстро разрасталась и примерно километров за десять до остановки,- а остановились мы у устья Зулумарта, притока Баляндкиика,- стала такой многоводной, что перейти через нее вброд с ишаками стало явно невозможно.

Недалеко от устья реки Зулумарт на другом берегу мы увидели медведицу с медвежонком. Она неторопливо шла, а рядом с ней, как шарик, катился медвежонок. Медведица пыталась перейти на нашу сторону, и ее быстро понесло течение, но на середине реки она повернула назад, обнаружив, что медвежонок не поплыл за нею. Олег бросился в погоню. Задыхаясь, он бежал по этой стороне реки, медведица двигалась по той стороне. Так как они быстро удалялись вниз, мы остановились на берегу Зулумарта.

Казалось, эта погоня безнадежна.

Место для лагеря выбрали очень хорошее. Поставили палатки у подножия небольших скал на берегу крошечного мелкого озерка. Кругом, вдоль озерка и по Зулумарту, идут полоски хороших лужков, есть чем покормить наших ишаков. За нами узкое ущелье Зулумарта, перед нами широкая долина нижнего течения Баляндкиика.

Когда мы развьючились, явился Олег. Оказывается, он все-таки убил медведицу выстрелом через реку. Олег захотел переправляться вброд, но я как начальник экспедиции категорически запретил. Олег заявил, что он, как зоолог, не может бросить шкуру и череп медведя, потому что из этого района в Зоологическом институте нет никаких материалов по медведям. Я ответил, что даже за все сокровища Голконды никто не пойдет на тот берег, так как это равносильно самоубийству. Разыгралась сцена. Я не пускал, он настаивал, а я знал, что перейти Баляндкиик здесь ни пешком, ни верхом на Партнере нельзя.