За перевалом Акбайтал начинается долина Музкола. На том самом месте, где нам надо было сворачивать с тракта и дальше ехать без дороги, мы увидели Мамата со всеми нашими ишаками. Но мы даже не остановились; крича: «Догоняй нас по следам машины!» – проскочили мимо.

Отсюда машина пошла уже без дороги. Мы долго колесили по низким волнистым холмам древних морен, пересекали сухие русла весенних потоков.

На горизонте все яснее вырисовывалась мощная горная цепь Зулумарта, за которой начинался Баляндкиик.

Миновав морены, мы попали в широкую долину, по которой когда-то, давно-давно, воды Кара-Куля, огромного соленого памирского озера, сливались в Пяндж.

Некоторое время машина еще идет вдоль реки, то буксуя в песке, то, сильно перекашиваясь, боком ползет по косогору; но, наконец, стоп… Крутой склон горы вплотную подмывается рекой. Дальше проехать невозможно.

Некоторое время мы еще бегаем вокруг машины и уверяем Мишу, что можно дальше ехать, что нужно только немного спуститься в русло, где вода неглубока, что потом машина легко выберется на берег и мы еще сможем проехать километров пятнадцать.

Сперва Миша нам верит – настолько мы бодро и уверенно кричим, но потом мы все вместе идем вперед и видим, что, во-первых, в русле глубоко и мотор сейчас же зальется, что дальше из русла машине не вылезть, что затем вдоль реки идут такие осыпи, по которым машине не пройти и сотни метров.

Тогда мы несколько смущенно говорим: «Проехать, конечно, можно, но уж раз ты, Мишка, торопишься, то ладно, дуй, не будем тебя задерживать».

И Мишка начинает сбрасывать вещи, благодарно жмет нам руки, точно не он нам, а мы ему помогли добраться так далеко без дороги.

Затем Миша разворачивается и, погудев на прощание, быстро исчезает за ближайшим поворотом.

Итак, мы одни, предоставленные своим силам.

В моей жизни были не раз такие моменты, когда после долгого подготовительного периода экспедиция, наконец, отрывается от всяких культурных мест и уходит в неизвестные края, и я оказывался один на один с теми препятствиями, которые ставит природа, один на один с задачей, стоящей перед вами. И хотя, как правило, прошлый опыт подсказывает, что все можно сделать, что все кончится хорошо, все же каждый раз этот момент отрыва заставляем задуматься; ощущение ответственности за работу, за людей за себя наконец – каждый раз волнует, тревожит, наполняет мыслями, сомнениями.

Но начальник должен держать, эти сомнения про себя.

Так было и сейчас…

Итак, мы остались на берегу светлой реки, предоставленные самим себе. Берега реки, да и все дно неширокой долины, были покрыты кобрезиевыми лугами. Они были совершенно нетронутые, эти луга; очевидно, их оберегают для сенокоса или для пастбища на зиму. Вообще, на Памире летом скот пасется где-нибудь высоко в горах, а на зиму, когда вверху выпадает много снегу, спускается в долину, где снега почти нет. Трава и оберегается для этого времени.

Начинались сумерки, но Мамат с ишаками не появлялся. Ветер с огромной силой несся по долине. Тадик взялся выливать сурка из норы, которая была в пятнадцати метрах от реки, и в продолжение четверти часа бегал с ведром от реки к норе, но тут много не побегаешь – высота все-таки около 4000 метров . Он вскоре замучился и прекратил это занятие, а сурок так и не появился из норы. Тадик, выразив надежду, что сурок по крайней мере промок и простудился, занялся приготовлением ужина.

При сильном ветре мы никак не можем заставить закипеть воду, и концентрат не варится. Ничего поделать нельзя, и, чтобы не терять времени, мы начинаем разбираться в нашем хозяйстве. Выясняется, что кое-что забыли. Например, Тадик забыл ложку, и, по-видимому, ему придется есть суп руками.

Сильнейший ветер, который начался с середины дня, не прекращается и после захода солнца.

Только когда окончательно наступила темнота, мы услышали протяжный крик, а потом появился и Мамат с ишаками.

Когда ишаки остановились у огромной кучи нашего снаряжения, я невольно испугался. Куча казалась такой большой, а ишаки такими маленькими!.. Мы заранее и не раз и не два подсчитывали вес того груза, который могут поднять ишаки и наш единственный конь Партнер. Однако за последний день снаряжение сильно увеличилось, по-видимому, за счет молчаливых прибавлений, сделанных каждым сотрудником.

Мое тяжелое раздумье не осталось незамеченным.

Все собрались вокруг кучи вещей.

– Нет,- сказал Аркадий,-эти вещи нам не поднять, даже если заменить ишаков на верблюдов.

– Смотря как будем кормить ишаков. Если дать им овса, потянут как миленькие,- смело сказал Олег.

– Если не возьмем все сразу, придется кому-то вернуться и забрать остальное,-осторожно сказал Тадик.

– Ну, а ты что скажешь, Мамат? – спросил я.

Мамат долго ходил между вещами, приподнимая, прикидывая их вес, раскладывая на кучки и перекладывая из кучи в кучу.

– Ничего, потихонька пойдет,- наконец, сказал он.

Так и случилось…

Уже в полной темноте мы развернули свои спальные мешки и забрались в них.

Заснул я совсем не сразу, рядом ворочался в своем спальном мешке Олег.

– Холодно? – спросил я.

– Это, брат, неважно,- сказал он,- были бы козлы…

А я все не мог заснуть, все ворочался и, наконец, сел в мешке и посмотрел кругом.

Ведь здесь, ну да, конечно, здесь тогда, давно, в 1936 году, когда я в первый раз шел на Баляндкиик, меня догнал посланец с последней вестью от начальника погранзаставы.

Нехорошая эта была весть: «Берегись»,- писал он.- «Теперь достоверно известно, что Т. и Р. убиты. Те, кто их убил, скрылись и бродят в тех самых местах, куда ты идешь. Я не могу, понимаешь, никак не могу послать тебе охрану, лучше не ходи, возвращайся…»

Здесь, в этом лагере, я не спал всю ночь, вот здесь же я ходил вдоль реки, и река шумела, и была яркая луна, и я не знал, на что решиться.

Река шумела, и в этом шуме было очень многое.

Удивительно шумят реки. Ночью в этом шуме можно услышать что угодно. Можно услышать то, что ты ждешь, то, что ты хочешь, или то, чего ты боишься… И голос друга, и крадущиеся шаги убийцы.

Долго ходил и думал я. Я очень боялся идти, но еще больше боялся, что про меня скажут – струсил, испугался.

Странное, даже страшное это было время – ведь я до самого конца не знал, как все повернется, не знал, кто мне друг и где враг. Не знал, кому я должен верить и кого бояться.

И в ту ночь я все-таки решил идти вперед, не возвращаться, хотя бы только вдвоем с Мумеджаном я все же пойду на Баляндкиик и буду работать. У меня была винтовка и пистолет, и днем я ничего не боялся.

Меня многое смущало и пугало. Смущало, например, то, что проводник, который должен был идти со мной, в последнюю минуту отказался и не пошел с нами.

Я долго не мог заснуть, так живо все это вставало в моей памяти. Да, это, пожалуй, и не удивительно – ведь я сейчас буквально повторял свой тогдашний марщрут, шел по тем же местам. Поэтому так живы и были воспоминания.

Спал я плохо и несколько раз просыпался – видел, как рядом с нами неподвижно стоят ишаки. Они ничего не едят, стоят и трясутся. Очевидно, в своей короткой шерсти, приспособленной к климату жарких низин, они сильно мерзнут.

С утра холодно, на заводях и по речке (там где слабое течение)-ледяная корка. Мамат – герой: первый вылез из спального мешка и уже варит суп) У нас мало взято теплого, потому что нельзя тащить с собой много груза. Поэтому вылезать из спального мешка прохладненько. Хорошо, что солнце вскоре вышло из-за скалы и сразу согрело нас.

Место для лагеря выбрано правильно – в высокогорье нужно именно, чтобы с утра в лагере было солнце, а то подниматься и вьючиться трудно, мерзнут пальцы и никак не завяжешь и не развяжешь узла. ,

Мамат действительно доказал на деле, что он был прав: решительно все завьючили на наших ишаков и Партнера. Это решило дело, так как если бы весь груз не поместился, пришлось бы кому-то потом возвращаться. Теперь же мы можем идти смело, груз состоит из продовольствия и фуража и, значит, с каждым днем будет уменьшаться.