Миссис Бьюфорт имела обыкновение появляться в своей ложе непосредственно перед арией со шкатулкой; и затем, она всегда поднималась с места в конце третьего акта, набрасывала на свои красивые плечи театральный плащ и исчезала. Это воспринималось светскими львами Нью-Йорка как сигнал: через полчаса начнется бал.

Дом Бьюфортов жители Нью-Йорка с гордостью показывали иностранцам, в особенности, в тот вечер, когда гости съезжались на бал. Бьюфорты одними из первых в Нью-Йорке обзавелись красным бархатным ковром. Их лакей всякий раз аккуратно скатывал его и уносил под лестницу, где он и хранился до следующего приема. Таким образом, у них были и ковер, и стулья в достаточном количестве, чтобы приглашать много гостей и не «занимать» ничего у знакомых. Бьюфорты ввели новый обычай: отныне их гостьи оставляли свои плащи прямо в холле, а не ускользали вместе с ними на половину хозяйки, откуда их потом невозможно было вытащить (они немедленно принимались завивать непокорные локоны на газовом рожке).

С Бьюфортом не могли не согласиться, ибо у всех подруг его супруги дома имелись служанки, ревностно следившие за тем, чтобы их чепчики сидели ровно на голове, когда дамы выезжают в свет.

Планировка этого дома (с танцевальным залом!) и в самом деле напоминала дворцовую. В зал вел не узкий коридор (как у Чиверсов), через который приглашенные вынуждены были пробиваться не иначе как работая локтями, но целая анфилада из просторных гостиных. Одна из них была цвета морской волны, другая – малиновая, а третья – в ярко-желтых тонах. И гости степенно вышагивали по этой анфиладе. Их взору открывалось зрелище, способное удовлетворить любой эстетический вкус: натертый до блеска паркетный пол отражал множество канделябров с зажженными свечами, а за танцевальным залом виднелась оранжерея; в ней камелии и древовидные папоротники покрывали сверху ажурные арки, создавая густую сень, под которой прятались скамейки из черного и золотистого бамбука.

Ньюлэнд Ачер, как и подобало молодому аристократу, прибыл на бал с некоторым опозданием. Плащ у него принял лакей в белых шелковых чулках (чулки были одной из слабостей хозяина), после чего Ачер некоторое время провел в библиотеке, – просторной комнате со стенами, обитыми испанской кожей, и мебелью в стиле «буль», инкрустированной бронзовыми и малахитовыми пластинками. В библиотеке несколько мужчин вели оживленную беседу, натягивая белые бальные перчатки. Вскоре и они влились в ряды гостей, которых миссис Бьюфорт встречала, стоя у порога малиновой гостиной.

Ачер заметно волновался. Он не поехал в клуб сразу после Оперы, как это обычно делали все молодые аристократы. Ночь выдалась ясной, и он прогулялся по Пятой Авеню перед тем, как направиться в сторону дома Бьюфортов. Он боялся, что Минготы приедут слишком поздно. Это могло означать только одно: старая миссис Мэнсон Мингот распорядилась, чтобы на бал пригласили и графиню Оленскую.

Из разговоров, которые велись в клубной ложе, он понял, что Элен Оленская совершила серьезный проступок. И хотя теперь ему как никогда хотелось посмотреть на это сквозь пальцы, его рыцарский пыл несколько поугас, после их короткого разговора в Опере. Он уже с меньшим энтузиазмом готовился встать на защиту кузины своей невесты.

Миновав ярко-желтую гостиную, где Бьюфорт вывесил картину Богоро «Триумф любви», с обнаженной натурой (вокруг этой картины ходили разные толки), Ачер увидел миссис Велланд с дочерью, стоявших у входа в танцевальный зал. Пары плавно скользили по блестящему полу; пламя восковых свечей освещало развевающиеся кружевные юбки, девичьи головки, украшенные скромными бутоньерками, молодых замужних дам, с перьями и драгоценностями, и крахмальные воротнички, манишки и белые перчатки мужчин.

Мисс Велланд уже готова была войти в танцевальный зал вместе с другими гостями, но задержалась у дверей. В руке она по-прежнему держала букет майских ландышей. Никаких бутоньерок из других цветов на ней не было. Личико ее показалось Ачеру несколько бледным, но глаза ее светились нескрываемым восторгом. Вокруг нее плотным кольцом теснились подруги и их кавалеры. Девицы то и дело всплескивали руками, смеялись и шутили. Сияющая мисс Велланд, стоявшая в центре, принимала одобрительные улыбки и поздравления. Было очевидно, что мисс Велланд в тот вечер привлекала к себе всеобщее внимание: как-никак ее помолвка состоялась! А ее мать тем временем стояла в стороне и переживала, как и все родители во время помолвок своих чад.

Ачер на мгновение остановился. Ведь это по его инициативе решили объявить о помолвке раньше намеченного срока. Нет, он вовсе не собирался выставлять свои чувства напоказ. Он не желал хвастать своим счастьем. Но зачем же, тогда объявлять о таком личном деле, о своей сердечной склонности средь шумного бала? Ачер был уверен, что его радость настолько безгранична, что ее не омрачит чужое вмешательство, и ее источник никто не в силах будет осквернить. Впрочем, он не хотел даже думать о том, что кто-то может замутить его чистые воды. И он с удовлетворением отметил про себя, что Мэй Велланд думает о том же. Ее глаза встретились с его глазами, и он прочел в них:

«Не забывай, что мы делаем это лишь потому, что так надо».

Этот взгляд быстрее всяких слов нашел отклик в душе Ньюлэнда Ачера. Быть может, ему и хотелось, чтобы делали они это в силу более возвышенной причины, а не ради того, чтобы поддержать «бедняжку Элен Оленскую». Люди, окружавшие мисс Велланд, расступились с многозначительными улыбками и, получив причитавшиеся ему поздравления, он увлек свою невесту в центр зала и обнял ее за талию.

«Как славно, что хоть теперь можно помолчать», – сказал он с улыбкой, глядя в ее сияющие глаза, пока они вальсировали. Они медленно плыли по волнам «Голубого Дуная». Мэй не ответила. Губы девушки слегка дрожали. Она попыталась улыбнуться, но взгляд ее был отрешенным и серьезным, как если бы она в тот момент думала о чем-то своем.

«Дорогая!» – прошептал Ачер, слегка прижимая ее к себе. Он всегда думал, что первые часы после их помолвки будут особенно торжественными и незабываемыми. А потом начнется новая жизнь, – чистая, светлая и добрая!

Музыка смолкла, и счастливая пара ускользнула в оранжерею. Они уселись под зеленым пологом из древовидных папоротников и камелий, и Ньюлэнд поднес к губам ее руку, обтянутую перчаткой.

«Я сделала так, как вы просили», – сказала она.

«Да, я не мог больше ждать, – ответил он, улыбаясь, и через секунду добавил: – Жаль только, что это произошло здесь, на балу».

«Да, я согласна, – она с пониманием взглянула на него и потом заметила: – Но, так или иначе, мы даже здесь смогли найти укромный уголок, не правда ли? И сейчас мы с вами одни…»

«О, дорогая, любимая навек!» – воскликнул Ачер.

Вероятно, она создана для того, чтобы понимать его с полуслова. Это открытие переполнило его душу блаженством, и он сказал весело:

«Самое ужасное то, что мне хочется поцеловать вас, но я не могу себе этого позволить. А впрочем…»

С этими словами он быстро обвел взглядом оранжерею и, удостоверившись в том, что они совершенно одни, привлек ее к себе и легко коснулся губами ее губ. Чтобы сгладить некоторую неловкость, он повел ее дальше, в дальний уголок оранжереи, и они присели на бамбуковую скамейку.

Он осторожно вынул один из ландышей из ее букета. Она молчала в глубокой задумчивости, и весь мир лежал у их ног, как залитая солнцем долина.

«А моей кузине Элен вы сообщили о нашей помолвке?» – спросила Мэй, и ее голос словно донесся откуда-то издалека.

Его вдруг поразила мысль о том, что он забыл это сделать. Или, быть может, внутренняя неприязнь, которую он невольно испытывал к этой странной женщине, заставила его позабыть о своем обещании.

«Нет, у меня просто не было возможности», – поспешно сказал он, слегка солгав.

«О! – протянула она разочарованно и, продолжая мягко настаивать на своем, сказала: – Но вы непременно должны это сделать, поскольку я ей тоже пока не говорила о нас. А мне не хотелось бы, чтобы она подумала».