— Именно из-за ревности вы пририсовали ей усы и бороду.

Глаза ее широко раскрылись. Но она ничего не видела. Она смотрела внутрь, в себя.

— Ревность? Не знаю. Я почувствовала себя такой одинокой, совсем чужой в этом мире. Меня никто не любил с тех пор, как умерла мама.

— Это неправда, Элис. У тебя был я, — возразил ей адмирал. Его рука опять потянулась к ней, но снова повисла в воздухе, как будто между ними возникла невидимая стена.

— Тебя у меня не было. Я почти не видела тебя. Потом появилась Сара. До Хью у меня никого не было. Когда появился Хью, я решила, что наконец-то есть кто-то, кто любит меня, на кого я могу рассчитывать...

Ее голос сорвался. Адмирал смотрел на все, что угодно, но только не на свою дочь. Комната казалась частичкой ада, где мучились молчаливым наказанием заблудшие души. Тишина наконец была прервана звуком отдаленной полицейской сирены. Звук становился все громче и громче, пока не прорвал своим завыванием ночную тишину.

Элис плакала, лицо ее было залито слезами. Мэри Вестерн подошла к ней и обняла за плечи.

— Не плачьте. — Лицо ее было очень серьезно и прекрасно.

— Вы тоже меня ненавидите.

— Нет, мне жаль вас, Элис. Больше, чем Хью.

Адмирал коснулся моей руки.

— Что за женщина была изображена на рисунке? — спросил он дрожащим голосом.

Я посмотрел на его усталое старое лицо и решил, что хватит ему страдать.

— Не знаю.

Но по его глазам было видно: он догадывается, кто эта женщина. Эта «бородатая леди»...