– «Скорую»! – заорал Этан Ринг. – Вызовите эту долбаную «скорую помощь»!

Последний из десяти сефирот воцарился на троне. Кетер: Пустота. Уничтожение.

Вечером в Двадцать четвертом храме будет огненная церемония. Священник Цунода говорит нам, что приглашаются все. Священник – маленький энергичный человек большого обаяния и харизмы. Учитель из репетиторской школы, сейчас на пенсии, над ним так и витает старомодный образ «любимого учителя» в духе Бет Дэвис, Роберта Доната и Робина Вильямса. Местные сплетни, циркулирующие по этому изолированному кусту из трех монастырей, утверждают, что он мог бы стать Нобелевским лауреатом в своей области математики, но отказался от мирской славы и людских похвал, чтобы посвятить жизнь тому, что он называет «ниспровержение посредством образования». Пренебрегает священной японской коровой: зубрежка – экзамен – работа – жизнь в Компании – ради тощих и неверных хлебов учения для учения. Директора совета, чиновники администрации от образования, местные политики ругали его на чем свет стоит. Ученики боготворили. Над его доской висело изречение Бертрана Рассела: «Как хорошо знать!» Оно последовало за ним в Двадцать четвертый храм с единственным изменением: приставкой «не» к последнему слову девиза.

– Треть жизни учишься, а остальное время прочищаешь мозги от той дребедени, которую в тебя натолкали, – говорит он, показывая нам аккуратную, стерильно-чистую комнатку, пахнущую сандаловым деревом, лавандой и морем.

– Качество. Знать, что хорошо и что плохо и почему. Этому я и пытался учить. Если хотя бы немногие это поняли, я мог бы покинуть мир со спокойной душой.

Мыс Мурото – это шестидесятимильный акулий зуб, вгрызающийся в спину Западной тихоокеанской бухты. Его северное побережье представляет собой устрашающую стену черных отвесных утесов, а южное – величественную панораму песчаных бухт и кос, кончающихся мысом Ашизури в двухстах километрах к югу. «Энола Гей» воспользовался мысом Мурото как географическим ориентиром на пути с острова Тинос к своей двухминутной славе над Хиросимой. А для хенро он вполне определенно указывал на прибытие к точке, где начинаются префектуры Тоса.

Так рассказывал об этих местах хенро, путешествующий здесь в шестнадцатом веке. Названия могут меняться – теперь она называется префектура Кёси, – но песня все та же.

Мы уже проехали десять километров по главной дороге на восток от Хиясы (сами бы мы такую ни за что не выбрали: жесткая прибрежная полоса, по пляжу никак не проехать), когда вдруг оказались на контрольном пункте. Мы наткнулись на него неожиданно – мешала колонна грузовиков. Увидев форму и мигающие синие огни, мы подумали, что там полиция. И только оказавшись уже в голове очереди, поняли свою ошибку. Дорогу перегораживали два броневика – бывшие БМП. На их бортах, на плечах и шлемах вооруженных людей, которые одну за другой проверяли машины, была эмблема орла, сжимающего в когтях пару молний, и название: «Тоса Секьюрити Инкорпорейтед».

Те самые, что убили мистера Морикаву у Двенадцатого храма. Теперь мы находились в самом сердце их империи. – Отфильтровывают нежелательные элементы. Это они так говорят, – заговорил с нами водитель пикапа. Он вез целый кузов молодых саженцев с обернутыми влажной мешковиной корнями. – Брехня. Все та же добрая средневековая пошлина за проезд.

Частный полицейский в белом шлеме и в белых перчатках пригласил нас вперед, очень вежливо, но в очень привычной полицейской манере. Наши транзитные пропуска (подразумевалось, что они действительны для всех частных полицейских сил по пути паломничества), наши альбомы пилигримов и мой европейский паспорт были обследованы со всей возможной дотошностью, а потом переданы для дальнейшего изучения невидимому офицеру в одном из военных броневиков. Я испытал очень неприятное чувство, увидев, как легко у нас отняли право свободно передвигаться, право существовать, ощутив, насколько мы уязвимы. Через десять минут наши бумаги вернули, снабдив их штампами разрешений на транзит и полицейскими вкладышами с полисом сроком на тридцать дней, за что с каждого потребовали по тридцать тысяч иен.

Такие вот дела, в былые времена Длинного Джона Сильвера можно было по крайней мере отличить по попугаю на его плече. Я не мог избавиться от впечатления, что мои документы подверглись цифровому сканированию. От них шел слабый… электронный запах, как от свежих фотокопий или факсов. Сообщив, что все в порядке, полицейский радушно позволил нам вступить в пределы префектуры Кёси и посоветовал по возможности придерживаться Утвержденных Туристских Маршрутов, так как «антисоциальные элементы» все еще достаточно активны и наши полисы не будут иметь силы, если мы отклонимся от утвержденного пути. Он вежливо поклонился нам на прощание. Черт с ними, с полисами, но мы никогда не были так рады отклониться от Утвержденного Туристского Маршрута и вернуться на тропу хенро. Путь (с большой буквы) среди прибрежных городков по пугающе крутой горной тропе повергал в ужас и трепет. Восьмидесятикилометровый участок между Двадцать третьим и Двадцать четвертым храмами с редкими городами и еще более редкими альпийскими лугами – для нас всего лишь один день напряженных усилий – заставлял многих пересмотреть свое намерение превратиться в пилигрима. Один из летописцев-паломников сообщает, что Ава – префектура, находящаяся сейчас у нас за спиной, знаменита искусством драматических баллад. А в Тосе предпочитают разводить бойцовских собак. Вдоль прибрежной дороги расставлены каменные изваяния Дзизо – защитника детей, живущего между мирами, спасителя погибающих от мук ада. Все изваяния устремляют свой взгляд в море, высматривая души моряков, рыбаков и всех, кто отправляется в море на кораблях. Суровая земля, суровые духи.

Несмотря на позднее время и нашу усталость, священник Тсунода советует нам посетить прибрежные пещеры, пока совсем не стемнело. Вход туда втиснут между корнями субтропической смоковницы. Сами промытые волнами пещеры – это широкие, низкие, сухие помещения со сложной системой переходящих друг в друга коридоров. Это то самое место, где Дайцы достиг наконец просветления, когда утренняя звезда, аватора Кокуцо, взошла на востоке из Чистого мира Якудзы. В память об этом деянии пилигримы по обычаю воздвигли пирамиду из обтесанных морем камней. Звуки моря удивительно приглушены, по связанным между собою пещерам воздух движется странными завихрениями, но хотя я стараюсь изо всех сил, однако все же не могу ощутить в себе ожидаемого экстаза или умиротворения. Кажется, что все это давным-давно унесено отливом вместе с обломками какого-нибудь кораблекрушения. Быстро темнеет, наши тени тают и сливаются с общей тьмой. Я поднимаю камень и хочу добавить его к пирамиде. Вдруг в темном гроте шевельнулась какая-то тень.

Моя правая рука скользит к манжету левой перчатки.

– Прости, что напугал тебя, брат хенро, – произносит приятный мужской голос. До меня доносится странное клацанье. Что-то двигается среди теней, приближается к нам на слишком большом количестве ног. Да, ног многовато. Получеловек, полу…

– Пожалуйста, клади же свой камень, – произносит этот получеловек. – Позвольте представиться. Господин Паук к вашим услугам.

Позвякивая и постукивая, он пробирается к нам среди камней и рассказывает историю двух своих последних инкарнаций на пути к просветлению. Сначала он был Киио-ши Уэно – лучшим продавцом компании «Иколко Зиппер». А потом, однажды ночью во вторник произошло лобовое столкновение с сумасшедшим водителем на скоростной полосе верхнего уровня эстакады Западной бухты. Скорость сближения – приблизительно двести километров в час, расстояние – пятьдесят метров, псих дрогнул, не справился с управлением и полетел через три уровня вниз, превратившись в огненный шар, который рухнул на огороды наемных корейских рабочих. Лучший продавец года компании «Иколко Зиппер» врезался в разделительный барьер и был доставлен в Травматологический центр района Чиба с многочисленными переломами в пятидесяти процентах скелета. После четырех месяцев неподвижности в стальной конструкции неизлеченным остался только его спинной мозг в районе двенадцатого и тринадцатого позвонков. И доктора мягко убеждали его, что так оно и останется. В какой-то миг этих четырех месяцев пребывания в стальных тисках жизнь, которая была Кииоши Уэно, умерла, и пока внимание медицинских роботов было направленно на другие предметы, на свет появился господин Паук.