- Что сказали? - поинтересовалась малютка.

- Сказали, разберутся, - я пожал плечами.

- Ага, - она кивнула. - теперь начинай злить этого лысого хрена.

- Помилуй Бог, да зачем же?

- А затем, - она поглядела на меня, как на неразумное дитя, - что охранник придет. Вы должны ссориться, он должен быть злым, кричать, понимаешь? Не давай ему спокойно разговаривать. У нас охранники не любят, когда кто-то орет.

Я покивал, все больше удивляясь ее сообразительности.

Еще несколько минут было тихо. То, что нет Голеса, меня не удивляло. Возможно, в буфете очередь. Но куда Борис-то девался? Неужели туалет так далеко? Или Ивкина там надолго застряла? А может... может он все-таки правильно понял мои отчаянные взгляды и пошел за помощью, отпустив продавщицу на все четыре стороны?..

Завертелся ключ, и я напрягся. Девочка же равнодушно уткнулась в чистый лист бумаги, разрисовывая его какими-то каракулями.

Вошел Голес, недовольный и какой-то взъерошенный, с бутылочкой лимонада в руках:

- Вот и я. Держи, - он ловко откупорил бутылку о край стола и протянул ее малышке. - Ну что, Эрик, поговорим все-таки?

- Поговорим, - я сложил руки на груди, стараясь глядеть на него без боязни.

- Хорошо, - он придвинул себе стул и уселся. - Черт, здесь действительно что-то случилось. Никого не найдешь, пришлось ради этой воды во все двери ломиться...

Я молился, чтобы он не заметил телефона, и одновременно судорожно обдумывал, чем бы его разозлить. Не умею я играть у людей на нервах, не дано мне это, даже Хиля как-то заметила: "Ты тюфяк, Эрик. У тебя костей внутри нет, одна вата". Лучший выход для меня в любой ситуации - вежливое бегство. А тут еще, как специально, у Голеса поднялось настроение, он заметно приободрился и уставился на меня с отеческой заботой:

- Ты-то пить или есть не хочешь? Разговор будет долгий.

- Нет, спасибо, - я улыбнулся ему, мучаясь необходимостью сказать сейчас какую-нибудь гадость.

- Ну, тогда поехали. Значит, по твоим словам, вчера около половины шестого ты вышел из своей конторы и двинулся не домой, а в сторону магазина промышленных товаров. Почему?

- Я же говорил: дома у меня живет знакомый. Мне неприятно с ним общаться.

- Почему?

- Он слишком много говорит. Мне не нравятся эти разговоры.

- Разговоры - о чем?

Я вдруг на мгновение ухватился за это и чуть не ляпнул: "Он утверждает, что прибыл из другой страны. И не просто прибыл, а сбежал оттуда, воспользовавшись паникой при взрыве", но вовремя прикусил себе язык. Хватит уже жертв. Больше никого - и никогда - я не подставлю, чтобы выкрутиться. А от человека, живущего в моей квартире последние две недели, избавлюсь сам, более честным способом.

- Я спросил: о чем вы с ним разговариваете? - терпеливо повторил Голес.

- Да так, пустая болтовня.

- Эрик, не ври мне! - он повысил голос, чуть хлопнув ладонью по столу. - Я же вижу, что ты врешь. Он из этих... из недовольных, да? Он имеет отношение к взрыву в кафе?

- Да нет, конечно. Мне кажется, его все это не волнует. Но он мне неприятен, и я решил вчера не возвращаться домой, пока он не заснет.

- Почему его не выгнать, если это такой обременительный тип? - удивился дознаватель, глядя на меня в прищур век холодными глазами.

- Я знаю его тринадцать лет. Не могу вот так просто - взять и выгнать.

Он нетерпеливо поерзал на стуле:

- Ну ладно, это потом. А зачем ты пришел в магазин?

- Холодно было. Зашел погреться и увидел, как Трубин покупает куртку. Ну, а потом все произошло, как я рассказал, за исключением того, что никакого человека со шрамом в магазине не было.

- Но Ивкина знает его!

- Мало ли откуда... А может, вообще путает, есть же одинаковые фамилии.

- Странно, что это ты вдруг ее выгораживаешь? Вы - одна компания? - Голес придвинулся ко мне. - Слушай, помоги мне! - его интонации вдруг стали почти кошачьими. - Ты поможешь мне, а я позабочусь, чтобы ты прошел по этому делу всего лишь как курьер. Сам подумал: что - кража, что - это, все равно пять лет. Только за кражу ты поедешь ямы под ветряки копать на берегу холодного моря, а поможешь мне - и я устрою тебя в отличное место, у меня знакомый там начальником. Тем же бухгалтером будешь работать, спать не на нарах, а в общежитии. Кормят неплохо. Ну - как?

- Вам-то что за радость? - я искренне растерялся.

- Мне сорок восемь лет, - дознаватель криво усмехнулся. - Сколько я дел раскрыл? Настоящих, серьезных?.. Больно. Нормальной работы хочется, а подсовывают всякие кражонки. Недавно вон расследовал... нет, ты послушай, как это звучит - расследовал! - дело об ограблении ларька мороженого, - усмешка превратилась в гримасу. - Страсть как интересно! Одно убийство было в моей практике - всего одно! Кстати, "лакмус" помог. Парень зверски убил двадцатилетнюю девушку, единственную дочь у родителей. Жил с ней без регистрации, а она, глупая, его так сильно любила, что даже не написала заявление в Моральный отдел. Никто ничего не знал. Когда приходил инспектор, этот негодяй прятал девчонку в шкаф - и так восемь месяцев, пока терпение ее не лопнуло и она не пригрозила, что заявит о нарушении морали. Тогда он ее и отравил: подсыпал в кофе два грамма "Ловкой кошки", а тело закопал на пустыре. И все, шито-крыто. Если бы не "лакмус", ни за что бы его не разоблачили, так и ходил бы среди нас.

- Что, сам признался? - невольно удивился я.

- А куда ему было деваться? Признался. Дали двадцать лет лагерей с полным поражением в правах и отправили на север. А не убил бы, мог отделаться пятью годами спецгородка за аморалку - это все-таки не урановые шахты, разница есть. Кстати, знаешь, как действует "Ловкая кошка"? Это крысиный яд, антикоагулянт, вызывает несвертываемость крови. Мучения страшные, поверь. На труп глядеть было невозможно.

- Ну хорошо, а если у человека просто ненормальная реакция? Может же "лакмус" ошибаться?

Дознаватель засмеялся:

- Не "лакмусом" единым живо правосудие, мы-то тоже не задаром хлеб едим, - пальцы его, вцепившиеся в спинку стула, пошевелились. - Хотя иногда кажется, что - задаром. Много нас, а толку - чуть. Девять нераскрытых ограблений за прошлый год, и семь из них - вот эти. С шилом. Ну ладно, признаюсь, здесь я оплошал. Поверил в твои сказки, рапорт по начальству подал, группа уже создается для расследования. Ладно. Будем считать, эта кража раскрыта. Но настоящие-то дела, где они?

Я пожал плечами, начиная нервничать: никто почему-то не приходил мне на помощь. Не возвращались и Борис с продавщицей, о которых Голес, кажется, на время позабыл, занятый мной.

Пора было его злить - но как? Если войдет охранник и увидит, что мы мило беседуем, не получится ли так, что он просто вежливо закроет дверь и исчезнет?..

Подсказала мне девчонка, которая слушала разговор, напряженно опустив голову:

- Начальником хочешь стать, дядя? - поинтересовалась она, не отрываясь от своего бессмысленного рисунка.

- Кто, я? - осекся Голес.

Я засмеялся. Устами младенца, как говорится, глаголет истина - от этого никуда не денешься. Она ведь была совершенно права, и я отлично понимал, что не жажда интересной работы движет симпатичным подушечным человечком, а элементарное желание хоть напоследок продвинуться по службе, занять какое-то вакантное место этажом выше, прикрепить лишнюю нашивку на рукав, заработать льготы к пенсии... Он предлагал мне сесть в тюрьму ради этого - да еще по такой статье, что потом всю жизнь не отмоешься.

- Извините, - сказал я отчетливо, чувствуя, что на моем лице застряла и никак не сходит предательская понимающая улыбка, - извините, не могу. Я виноват только в краже. А Трубин, если вы помните, сказал, что претензий ко мне не имеет. Думаю, он скажет это и в суде. Остальное - ваши фантазии, и участвовать в них я не буду.

- Угу, - он отодвинулся. - Хорошо. А таком случае и ты, и Полина твоя малолетняя - оба загремите на двадцать лет. Я хотел, как лучше.