Они действительно думают, что она может сбежать. Куда может убежать рабыня? Босиком, по склонам гор? В Древнюю Чащу? Неужели лучше погибнуть от холода или диких зверей? А может, демоны или мертвецы найдут ее раньше и навсегда отнимут душу? Касия содрогнулась. Напрасный страх: ей не удалось бы даже добраться до леса или гор, они выследили бы ее. У них есть собаки.

Кафа появилась в дверном проеме у нее за спиной. Касия узнала ее шаги, не оборачиваясь.

— Я скажу хозяйке, и тебя выпорют за безделье, — сказала Кафа. Ей было велено говорить только на родианском языке, чтобы как следует его выучить.

— Отвали, — равнодушно ответила Касия. Но повернулась и вошла в дом, пройдя мимо Кафы, которая, возможно, была самой порядочной из них всех.

Она разнесла все горшки по комнатам, несколько раз поднявшись и спустившись по лестнице, потом вернулась на кухню, чтобы закончить с утренней посудой. Огонь в очагах горел слишком слабо; за слишком слабый или слишком сильный огонь, потому что тогда дрова сжигались зря, служанок били или запирали в винном погребе с крысами. Касия подбросила дров. От дыма на глаза набежали слезы. Она вытерла щеки тыльной стороной ладоней.

В кузнице, возле конюшни, у нее спрятан кинжал. Она решила, что сходит за ним позже. Им она сможет убить себя сегодня ночью, если ничего другого не останется. Не позволить им получить то, чего они хотят, — это своего рода победа.

Но ей и это не удалось. Приехала еще одна компания купцов, они рано остановились на ночлег из-за дождя. Конечно, у них не было подорожных, но они заплатили Мораксу за право переночевать без них, тихо переговорив с ним, как обычно. Они посидели у одного из очагов в общей комнате и за короткое время выпили много вина. Трое из них захотели нанять девушек, чтобы скоротать время в дождливый вечер. Касия поднялась наверх с одним из них, каршитом; Деана и Сирена с другими. От каршита пахло вином, мокрым мехом и рыбой. Он бросил ее на постель лицом вниз, как только-они вошли в комнату, задрал тунику, не потрудившись снять ее, как и собственную одежду. Закончив, он тут же рухнул на нее сверху и уснул. Касия выползла из-под его тела. Посмотрела в окно. Дождь ослабевал; скоро он кончится.

Она спустилась вниз. Каршит храпел так громко, что его было слышно из коридора; у нее не было предлога, чтобы задержаться. Моракс, шагая через прихожую, пристально смотрел на нее, пока она спускалась по лестнице, — без сомнения, проверял, не осталось ли синяков, — потом безмолвно махнул рукой в сторону кухни. Пора было начинать готовить ужин. Сегодня вечером постоялый двор будет переполнен. Завтрашний день заставлял людей нервничать, волноваться, им хотелось выпить и побыть в компании. В дверной проем Касия увидела трех жителей деревни, на их столе стояла четвертая чаша. Моракс выпивал с ними.

Деана спустилась чуть позже, осторожно ступая, словно у нее что-то болело внутри. Они стояли лицом друг к другу, резали картошку и лук, накладывали оливки в маленькие миски. Хозяйка следила за ними; все молчали. Жена Моракса била девушек за разговоры во время работы. Она что-то сказала кухарке. Касия не расслышала, что именно. Она чувствовала, что хозяйка не спускает с нее глаз. Опустив голову, она понесла миски с оливками и корзинки с хлебцами из пекарни в зал и расставила их по столам, рядом с кувшинчиками масла. Это был почтовый постоялый двор, что предполагало определенные удобства за отдельную плату. Три крестьянина из деревни завели оживленную беседу, как только она вошла. Ни один не поднял глаз, когда она принесла им оливки и хлеб. Оба очага горели плохо, но теперь это была забота Деаны.

На кухне кухарка разделывала цыплят и бросала кусочки в котел вместе с картошкой и луком, готовила рагу. Вина уже не хватало. Мокрый, холодный день. Мужчины много пили. Повинуясь кивку хозяйки, Касия снова пошла в заднюю часть дома, к винному погребу, прихватив ключ. Она открыла и подняла тяжелую крышку на петлях в полу и достала кувшин из холодного, неглубокого погреба. Она вспомнила, что, когда Моракс год назад купил ее у работорговца, она не могла достать эти кувшины. Тогда ее за это избили. Большой, заткнутый пробкой кувшин все еще был слишком тяжел для нее, и она неловко с ним обращалась. Касия заперла погреб и двинулась назад по коридору. И увидела человека, который стоял один у двери в прихожей.

Позже она решила: все дело в том, что он показался ей похожим на варвара. Пышная рыжая борода, растрепанные волосы, когда он откинул назад капюшон заляпанного грязью плаща. У него были большие, сильные на вид руки, с тыльной стороны поросшие рыжими волосами, а насквозь промокшая, бурая верхняя одежда собрана на талии, поднята выше колен и затянута ремнем, как для езды верхом. Дорогие сапоги. Тяжелый посох. На этой дороге, по которой путешествовали группами купцы и гражданские служащие, офицеры армии в военном платье и имперские курьеры, этот одинокий путешественник напомнил ей одного из крепких мужчин с ее далекой северной родины.

В этом крылась поразительная ирония, конечно, но она никак не могла об этом знать.

Он стоял один, она не видела рядом с ним ни спутника, ни слуги, вообще никого не оказалось рядом как раз в этот момент, как ни удивительно. Он заговорил с ней на родианском. Она его почти не слышала, как и своих ответов, которые ей удавалось выдавить из себя. Насчет ее имени. Она смотрела в пол. У нее в ушах стоял странный рев, словно по комнате гулял ветер. Она боялась упасть или уронить кувшин с вином и разбить его. Ей вдруг пришло в голову, что даже если она его уронит, это ничего не изменит.

— Завтра меня собираются убить, — сказала она.

И подняла на него глаза. Сердце ее сильно билось, как северный барабан. — Увези меня отсюда, пожалуйста.

Он не отпрянул, как Загнес, не уставился на нее с изумлением и недоверием. Он смотрел на нее пристально. Прищурил глаза, голубые и холодные.

— Почему? — спросил он почти грубо.

Касия почувствовала, как подступают слезы. Она боролась с ними.

— День... День Мертвых, — удалось ей проговорить. Ей казалось, что ее рот полон пепла. — Потому что бог Дуба... они...

Она услышала чьи-то шаги. Конечно. Время вышло. Всегда не хватает времени. Она могла бы умереть от чумы дома, как ее отец и брат. Или от голода следующей зимой, если бы мать не продала ее в обмен на еду. Но ее продали. И она здесь. Рабыня. Время вышло. Она осеклась, уставилась себе под ноги, крепко сжимая тяжелый кувшин с вином. Моракс появился из-под дверной арки, ведущей в общий зал.

— Давно пора, хозяин, — хладнокровно произнес рыжебородый. — Ты всегда заставляешь клиентов ждать в одиночестве у себя в прихожей?

— Котенок! — взревел Моракс. — Ты, сучка, как ты посмела не доложить мне, что у нас благородный гость? — Глядя вниз, Касия представила себе, как он опытным взглядом оценивает грязного человека, стоящего в прихожей. Моракс перешел на свой обычный тон. — Добрый господин, это имперский постоялый двор. Вы ведь знаете, что нужно иметь особую подорожную.

— Полагаю, что это обеспечит мне респектабельных соседей, — холодно ответил мужчина. Касия украдкой наблюдала за ними. Конечно, он не северянин. У него не тот акцент. Она иногда бывает такой глупой. Говорил он на родианском и сейчас мрачно смотрел на Моракса. Он бросил взгляд за арку, в полный народа общий зал. — Кажется, на удивление много обладателей подорожных оказались в пути в дождливый день поздней осенью. Поздравляю, хозяин. Твое радушие должно быть исключительным.

Моракс покраснел.

— Значит, у тебя есть подорожная? Буду рад принять тебя, если это так.

— Это так. И я хочу, чтобы твоя радость приняла осязаемую форму. Я хочу получить самую теплую комнату на две ночи, чистую постель для моего слуги, там, где вы размещаете слуг, горячую воду, масло, полотенца и ванну, и чтобы все это принесли ко мне в комнату немедленно. Я искупаюсь перед ужином. И посоветуюсь с тобой насчет еды и вина, пока готовят ванну. И я хочу получить девушку, которая меня умастит маслом и помоет. Вот эта меня устроит.