— Вид услуг? — спросила подушка.

— Меня уже достала болтовня дутиков,— с возмущением ответил он.— Найди точку входа, поставь экран и блокируй их контакты. Неужели нельзя запомнить, что, когда я пью, мне необходимы A-режим и чуткая забота?

Подушка зажужжала.

— A-режим задействован. Проникновений нет.

Он едва не вскочил с кушетки:

— Кто же тогда сейчас говорил со мной?

— Ну уж точно не я,— ответила подушка.— Возможно, это твое воображение, взвинченное алкоголем, который ты употребляешь как...

Фраза немного обидела его.

— Ладно, прости,— извинился он перед невидимыми спиралями проводников,— Смешай мне еще один коктейль.

Он улегся на кушетке, сунул в рот соломинку и невнятно проворчал:

— Только на этот раз не добавляй воды.

— Я никогда не разбавляю твои напитки.

— Но они стали слабее на вкус.

— Значит, твои вкусовые пупырышки теряют чувствительность.

— В таком случае отключайся! Хотя подожди! Почитай для меня.

— Что почитать?

— Что-нибудь.

— «Все утро крот настойчиво прочищал себе путь...»

— Только не Грэхема!

— Может быть, Врэдмера?

— Нет.

— Гелдена?

— Нет. Что-нибудь постарше. Вот как у того же Грэхема.

— Крина? Клала? Старца Венеры?

— Еще старше.

— Флоуна? Трина? Хэмингуэя? Пруста?

— Древнее.

— «В начале было Слово...»

— Но языческое.

— Как у Пиндара?

— Пожалуй, да — как у Пиндара.

Отпив добрый глоток, он откинулся на подушку и закрыл глаза.

«Почему ты убил дутика?»

Пауза безмолвия.

— Я никого не трогал.

«Дутики не убивают друг друга, а один из них мертв. Ты последний человек на Земле. У тебя безграничная власть. Почему ты используешь ее для убийств?»

Еще более длинная пауза.

— А кто такие дутики?

«Им нужна Земля. Ты встречался с ними. Неужели не помнишь?»

— Не знаю... Наверное, в тот момент я был пьян. Ладно, уходи!

«А почему бы не уйти тебе?»

— Рад бы, да не могу!

«Можешь! Тебе надо только войти в машину, нажать на кнопку, и ты присоединишься к своему народу в местах смеха и радости...»

— Да брось ты. Нет никаких мест смеха!

«Тогда поговори с дутиками».

Ладонь коснулась края кушетки, и в его вену вошла игла со снотворным.

Он провалился в бездны забытья.

Грязно-тусклое солнце опускалось на мокрый бетон. Он смотрел на него, щурясь и мигая.

— Да, бывали времена, когда мы тратили на тебя массу слов,— прошептал он, осознавая, что проснулся.— Однако все приходит к концу и теряет свой смысл.

Он перекатился на правый бок, чувствуя себя печальным и величественным.

Подушка спросила, что ему хотелось бы на завтрак. Он попытался придумать достойный ответ, но сдался и попросил то немногое, что устроило бы его желудок.

Скромным «немногим» оказались мел и печенка, вымоченная в загаженной до краев дренажной канаве. Он плюнул на пол и перевернулся на левый бок, чувствуя себя уже менее величественно.

В конце концов он ткнул пальцем в радужный столб лучей.

— Соедини меня с пультом мыслеобразов.

Сила пронзила его потоками безмолвной мелодии, и в ней смешались удары облаков, нити лунного света, похожего на шелк, и глубинные вихри океанских ветров, которые раскачивали заросли кораллов...

Сладко потянувшись и зевнув, он представил огненное поле времени, а затем скользнул на сотню лет вперед.

— Гора Атос и завтрак,— велел он скучающим тоном.

Под ногами возник скалистый утес. При виде бескрайних просторов Святилища на его губах появилась улыбка. Очистив стены взмахом руки, он создал панораму деревьев и холмов — пейзаж, напоминавший прежнюю Землю. Вдалеке за лесом сверкало море. (Неужели настоящее? Он пожал плечами.) Невидимый потолок превратился в голубовато-зеленое небо. Ярко-желтое солнце получилось жгучим и злым. Склон плавно опускался вдаль. Облачившись в усмешку и власяницу, он подернул горизонт мерцающим маревом.

— Слишком хорошо для царств Земли,— шепнул он бездонной выси.— Приди, Люцифер!

Испуская запах смерти и окончательных приговоров, слева от него возникла безликая тень.

— Какая тоска! — со стоном признался он.

Невыразительный голос звучал, словно из бочки:

— Смотри же на царствия Земли во всей их славе и силе. От начала веков владею я ими, но сейчас готов отдать простому человеку. Служи мне, и они будут твоими.

Он засмеялся:

— Ты шутишь, парень. Они и так мои. Я только что их создал — их и тебя. Это ты должен платить мне дань уважения.

Фигура задрожала и стала нечеткой.

— Нет, что-то тут не так,— сказал он с досадой.

— Преврати эти камни в хлеб, и я поверю тебе,— пропищала тень.

— Лучше в ветчину и яйца. Ты как? Позавтракаешь со мной?

— Спасибо,— прошуршал поблекший образ.

Они сидели и говорили ни о чем, пока ему не стало скучно. Закончив завтрак, он разверз огромную пропасть и сбросил в нее весь ландшафт под гром и треск огня, чьи языки лизали небо.

— Катись-ка в ад, приятель! — воскликнул он с сытой отрыжкой,— Чем же мне заняться до обеда? Может быть, поплавать вместе с Одиссеем?

Когда он возводил великие башни Илиона и создавал макет огромной лошади, его зодческий труд был прерван звонком коммутатора.

— Послы дутиков просят разрешения войти,— доложил механический голос.

— Скажи им, что я занят.

Лошадь дрогнула, покрылась зыбкой рябью и исчезла. Башни начали крениться и оседать. Этажи проваливались друг в друга.

— О черт! Начать дезинтеграцию. Эти уродцы испортили мне все утро!

Он вернулся на кушетку, чтобы побриться, помыться и облачиться в свежую одежду. Пока манипуляторы подушки приводили в порядок его ногти, он рассматривал трехмерную проекцию существ, прозванных им дутиками.

Габариты альбиносов грубо соответствовали размерам человека. Под пушистой аурой проступали шаткие остовы, а телосложение напоминало три молочных бидона, поставленных на задницу бабуина, и два белоснежных секстанта. На бидонах и заднице виднелись толстые рудиментарные члены, похожие на сотню минутных стрелок, которые, подрагивая, отсчитывали свои часы.

Они стояли у входа и зевали симметричными жвалами, расположенными на макушках голов. Антенны стояли торчком, как пучки колокольчиков, и перечно-голубые лепестки открывались и закрывались в неизменном ритме систолы. Две масляные подушечки с мерцавшими кристаллами топазов процеживали мир в глубины мозга.

— Доброе утро, милые твари,— приветствовал он своих посетителей.

Дутики закружились на месте, выискивая источник его голоса.

— Вы не увидите меня, пока я этого не захочу. Зачем пришли?

Существа задумались над его вопросом.

— Чтобы убедить, купить, помочь, поговорить с тобой и уйти,— прожужжал один из них.

Он захихикал:

— Прошу прощения, но не могли бы вы повторить самое последнее слово.

Увидев их смущение, он со смехом крикнул:

— Ладно, входите! Входите!

Внезапно его облик изменился. Огромный дутик двадцати футов ростом отошел от кушетки и принялся за оформление декораций.

Когда он затемнил небо, поднял из пола зубчатые скалы и перегородил ледником почти все Святилище, арочные врата одной из стен, настроенные на особую частоту, раскрылись. Он сидел на парившей в воздухе огромной снежинке, и ледяные ветра рассекали воздух вокруг его трона, осыпая гостей ягодами снежной бури.

— Счастливого Рождества,— произнес он громовым голосом.

Дутики остановились на пороге. Третий акт Второй симфонии Сибелиуса вторил треску и стонам ледника, который медленно наползал на острые скалы.

— Неужели...— пробормотали существа.

— На самом деле я очень безобразный,— объяснил он.— Но мне хотелось, чтобы вы чувствовали себя легко и свободно.

Они стояли под ним и смотрели вверх.

— Как красиво,— прожужжал первый.