Крах-Доннер хохочет.
— Теоретически все верно,— говорит он мне.— Однако вся эта история с превращением Верхнего Манхэттена в ухоженный город, управляемый разумными машинами,— сплошной обман, чтобы только искусственно вздуть плату за жилье и аренду, как было задумано ИИ с самого его основания. Что до их трудов праведных, то скажу тебе так: стоит только отладить Систему, чтобы работала как по маслу, то и делать в ней особенно нечего. На самом деле у ИИ уйма свободного времени, поэтому электронный мозг и начал грезить о плотских утехах, что и привело к нашим текущим трудностям.
— Но ведь там теперь Крах, который всем заправляет, пока ты пользуешься его телом,— замечаю я,— и это затемнение — само по себе наказание, не говоря уже о том, что глаза ломаешь. Если быть главным так легко, то почему у него случилась такая незадача?
— Потому что Крах как есть тупица,— говорит он,— и вообще не в состоянии ничем управлять. Кстати, поэтому и пилот-то он второклассный. Оставь он машину в покое, она бы сама летела.
— Кажется, понимаю. Между прочим, а как ты все-таки влез в его тело? — спрашиваю я.
— А, незадолго до гонок он переходит с химических допингов на стимуляторы электрической природы,— поясняет он.— Я обнаружил, что мозг, подсоединенный к такому устройству, вполне активен, что открывает доступ к нему, подобно тому, как ИИ «заарканил» и втащил меня в Систему в мою мертвецкую бытность. Поэтому, пока Крах подключен к сети, я перевожу его в цифровой код, объясняю ему, чем вызвана необходимость беспокойства, и паркую его в Центральном Процессоре. И, кстати, наказываю ему держать лапы подальше от управляющих кодов. Сам видишь, как здорово ему это удается.
Минутами раньше затемнение исчезло, уровень яркости света вернулся к норме, а затем резко достиг столь ослепительного накала, что многие лампы, не выдержав, полопались. Вскоре опять воцарились сумерки.
— То есть ты хочешь сказать, в Системе было бы лучше без Краха? — спрашиваю я.
— Еще бы, скажем, как и везде. Но нужно же мне было пристроить его где-нибудь, пока я на время влез в его шкуру. Итак,— завершает он,— чую, ИИ где-то близко. Если ты веришь моему рассказу, то мне важно знать все, что тебе может быть известно о его местонахождении. Если нужны еще доказательства того, что я — это я, спроси меня о чем-нибудь, о чем может быть известно только Доннеру.
Я спросил его о том, сколько денег он дал мне на то, чтобы развернуться за него в пари на исход Фильстоуна у Скверника Луи и кое-где еще. Об этом он знает все до мелочи: каковы ставки и шансы, и я советую ему проверить, не закатилась ли парочка к «Железному Эдди», о чем, как я слышал, толковал ИИ в теле Смертника Потаскушке, едва только стемнело. Однако ему не удается взять их у «Железного». Или, точнее, и да и нет. Он застает их там, но ИИ смывается через запасной выход и ведет его за собой в погоню, и, судя по тому, с каким оглушительным шумом и слабой точностью разряжают они друг в друга стволы, плевать им обоим на тела окружающих. Полчаса такой заварушки, и ИИ словно испарился. К тому времени полиция района расставляет свои сети, но Доннер успевает вовремя ускользнуть.
В тот день я снова встречаю его только вечером. Я болтаю со Скверником Луи о гонках, до начала которых остаются считанные часы. Когда мы выходим из Тени Земли и ловим солнечный ветер, я осторожно зондирую почву, не снимут ли с соревнований Доннера, хотя никакого официального сообщения об этом не было. Я говорю, что, если такое случится и владельцы «Лихача-3» заменят пилота, мое пари должно быть аннулировано, поскольку ставил я на гонщика, а не на корабль. Но Луи только головой мотает и трясет бумажонками с надписью «Ли-хач-3», которые я собственноручно подмахнул.
В тот момент Смертник в шкуре Краха подходит к нам второпях и не жить не быть требует шлем-электро-стимулятор.
— Нет, вы только послушайте,— возмущается Скверник Луи. — Крах, по-твоему, это дело — перед самыми гонками ублажать себя и вообще?
— Да не кайф я ищу,— отвечает,— а мост через интерфейс к тому месту, где я сумею выследить пролазу.
Мы спешим в подсобку, к кабинке, Доннер знаки мне подает, дескать, оставайся рядом. И я стою и жду, пока он вставляет вилку в розетку, поворачивает тумблер; взгляд его стекленеет, и он «утекает» через индукционные поля.
Несколько минут он отсутствовал, затем его голос вырывается из ближайшего динамика.
— Выключи, — командует он.
Я делаю, как сказано, и он тяжело оседает в кресле. Вот для чего я ему понадобился. Обычно подобные приборы снабжены таймером, но ему нельзя было ограничивать свое пребывание в сети таким образом.
— Скажи Сквернику,— требует тело,— прислать пивка, мне нужно силы подкрепить.
Исполняю, как велено, и Скверник Луи является к нему собственной персоной, да еще с Потаскушкой Эвелин, с которой не только глаз не спускает, но и ручонок тоже.
— Крах, неполезно тебе мешать пойло с электричеством,— увещевает он того,— особенно перед самыми гонками, иначе ты мне все ставки переиграешь.
— И все же,— стоит на своем Смертник в теле Краха.
Тогда Скверник Луи кивает, пропускает вперед Потаскушку Эвелин и, выходя в дверь, легонько хлопает ее по задку. Вижу, Доннер, глядя им вслед, замечает и это, но молчит.
Вскоре принесли выпить, и мы опять остались вдвоем. Смертник отхлебывает изрядно, а потом говорит:
— В Кибербии меня ждали два сюрприза. Во-первых, на меня насел Крах...
— Насел? В его-то состоянии?
— Да, но так он ничуть не лучше, чем во плоти. Сперва делает ложный удар цифровой левой, затем бьет тебя с правой — вот и все, на что он способен. Образно говоря,— добавляет он.— Во всяком случае, он пускает в ход против меня эти электронные приемчики и настаивает, чтобы я вернул ему его тело, тогда как мне в Системе только и надо, что догнать свое. Пришлось сначала «вырубить» Краха и упрятать в электронную каталажку собственного изобретения, только тогда я смог продолжить погоню за воплотившимся в меня ИИ. А вот и второй сюрприз,— завершает он.— Как я ни прочесываю весь Верхний Манхэттен, к каким ухищрениям ни прибегаю, все равно не могу напасть на след украденного себя.
— Вот это-то больше всего и огорчает,— говорю я, подходя к экрану, висящему рядом на стене, и верчу переключатель, ища кадры с места состязания. Как и следовало ожидать, по большинству каналов показывали «сетку» — порядок гонщиков на старте предстоящей регаты,— Сдается мне, что если ты как можно скорее не доберешься до своего корабля,— говорю ему,— то вряд ли стартуешь со всеми.
— Они не допустят меня до «Лихача-3» в таком теле,— констатирует он.— Но...— Он таращится на меня, затем на экран,— На клипере кто-то есть! — вопит он, когда корабль слегка поворачивается на месте.— ИИ известно, что система не способна заглянуть внутрь клипера! Так вот он где!
Он отставляет пиво и встает.
— Извини. Я должен завершить дело,— говорит он.
— Ты же сам сказал, что тебя не допустят на борт «Лихача-3»,— напоминаю я ему, указывая на экране на вставку с циферблатом и движущимися стрелками, отсчитывающими минуты, и ниже на цифровое табло обратного отсчета перед стартом.— Да и времени уже почти не осталось.
— В таком случае полечу на «Гончаке»,— заявляет он, тыча пальцем в корабль Краха, брошенный на месте стоянки,— Его-то у меня никто не отнимет.
— Но послушай, Доннер,— говорю я,— что ты с ним сделаешь, если поймаешь?
— Заставлю его заплатить за все сполна,— отвечает он.
А затем срывается с места и убегает.
Все последующие дни я не отлипаю от экрана с постоянством миноги, присосавшейся к жертве. Гонка в направлении удаленного спутника многоцелевого назначения, который служит и финишной вехой, длится добрую половину недели. Там, на спутнике, гонщиков встречают пассажирские корабли — конаки-попрыгунчики, которые после в ужасной спешке доставляют их домой. Клиперы в сложенном виде транспортируются назад космическими «тягачами», курсирующими между спутниками. Больше всего я переживал о том, как бы Доннер в яром порыве догнать ИИ, умыкнувшего его тело, и отплатить ему за все не выиграл гонку на «Гончаке», что дорого обошлось бы нам обоим. Но даже при таком раскладе у него наверняка достанет ума не убивать ИИ, успокаивал я сам себя,— пусть даже тело изрядно поизношено,— чтобы не расплачиваться потом за то, что укокошил сам себя.
