Но самый главный вопрос, который не давал покоя всем, задал Тирин:
— Вы хотите сказать, что целая куча людей способна была избить одного человека?
— Именно так.
— Почему же другие их не останавливали?
— У тюремной стражи всегда есть оружие. А у заключенных его нет, — сказал учитель истории. Он был чрезвычайно смущен: его вынуждали говорить о совершенно отвратительных вещах!
Их тогдашняя компания составилась по сходному упрямству характеров. В нее входили Тирин, Шевек и еще трое мальчишек. Девочек они не принимали, хотя и сами не смогли бы объяснить, почему. Тирин отыскал идеально подходящую «тюрьму» — под левым крылом учебного центра. В этой норе можно было только сидеть или лежать. С трех сторон ее «стены» были образованы пересечением бетонных фундаментов, а сверху были перекрытия пола. Единственную открытую сторону запросто можно было закрыть тяжелой плитой из «пенного камня». Но ведь дверь в тюрьме полагалось ЗАПИРАТЬ. Следуя экспериментальным путем, они обнаружили, что если подпереть плиту снаружи клиньями, то изнутри ее ни за что не откроешь.
— А как же свет?
— Никакого света! — возмутился Тирин. О таких вещах он всегда говорил уверенно и авторитетно: его богатое воображение позволяло ему проникнуть в самую их суть, дело было даже не в имевшихся под рукой фактах. — В той крепости, в Дрио, узников держали в темноте годами.
— Ну а дышать чем? — спросил Шевек. — Эта плита слишком плотно закрывает проход. В ней нужно хотя бы дырку проделать.
— Чтобы проделать дырку в такой плите, знаешь сколько часов понадобится? И вообще кто это станет сидеть в тюрьме так долго, чтоб ему воздуха не хватило?
В ответ последовал целый хор возражений — желающими «посидеть в тюрьме» оказались почти все.
Тирин с сомнением посмотрел на приятелей.
— Психи вы, и больше ничего! Неужели кому-то из вас на самом деле хотелось бы попасть в такую ловушку? И для чего? — Вообще-то именно он придумал построить «тюрьму», однако самого строительства было с него более чем достаточно; он совершенно не понимал, почему нельзя просто вообразить себя узником и почему все непременно стремятся сами залезть в эту нору и попробовать открыть изнутри запертую, неоткрывающуюся дверь.
— Я хочу понять, на что это похоже, — сказал двенадцатилетний Кадагв, широкоплечий, серьезный мальчик, признанный авторитет среди остальных.
— Да ты подумай башкой-то! — разъярился Тирин, но Кадагва дружно поддержали почти все. Шевек притащил из мастерской сверло, и они просверлили двухсантиметровое отверстие в «двери» примерно на высоте носа. Это отняло у них целый час, как и предсказывал Тирин.
— Как долго ты хочешь там оставаться, Кад?
— Послушай, — сказал Кадагв, — если я УЗНИК, то сам я этого решить никак не могу. Я же не свободен. Это вы должны решать, когда меня выпустить.
— Верно. — Шевеку подобная логика показалась убедительной.
— Только ты не слишком долго сиди, Кад, мне тоже хочется! — сказал самый младший из их компании, Гибеш. «Заключенный» ответом его не удостоил. Он вошел, точнее, заполз в свою темницу, «дверь» приподняли, с грохотом опустили и подперли клиньями снаружи. Четверо «тюремщиков» делали все с огромным энтузиазмом. Потом они сгрудились у вентиляционного отверстия, пытаясь увидеть «узника», однако внутри была непроницаемая тьма.
— Эй, не высасывайте у него из камеры весь воздух!
— Лучше вдуньте туда немного!
— Нет, лучше ты ему в эту дырочку пукни!
— Ну и сколько он у нас там будет сидеть?
— Час.
— Нет, три минуты!
— Пять лет!
— Ладно, хватит. До отбоя у нас четыре часа. Этого вполне достаточно.
— А я тоже хочу посидеть в тюрьме!
— Хорошо, мы его выпустим, а тебя туда на всю ночь посадим.
— Нет уж! Я лучше завтра!
Через четыре часа они вытащили клинья и выпустили Кадагва на свободу. Он вышел оттуда столь же невозмутимым, каким вошел туда, и сказал только, что очень хочет есть и что вообще-то ничего особенного: большую часть времени он просто проспал.
— Неужели снова туда полез бы? — поддразнил его Тирин.
— Запросто.
— Нет, второй я...
— Заткнись, Гиб. Ну так что, Кад? Сядешь снова в тюрьму, если мы тебе не скажем, когда в следующий раз выпустим?
— Запросто.
— И есть просить не будешь?
— Вообще-то заключенных кормят, — вмешался Шевек. Это тоже было одно из непонятных мест в «истории с тюрьмой».
Кадагв пожал плечами. Его высокомерие и мужественное спокойствие были просто невыносимы!
— Эй, — обратился Шевек к двум младшим мальчикам, — слетайте-ка на кухню да попросите там, что осталось, и воды в бутылку налейте. — Потом он повернулся к Кадагву. — Мы тебе целый мешок еды с собой дадим, так что можешь торчать в этой норе, пока не надоест.
— Пока ВАМ не надоест, — поправил его Кадагв.
— Ладно, договорились. А ну на место! — Самоуверенность Кадагва вызвала в Тирине желание подыграть ему; Тирин вообще обладал задатками актера-сатирика. — Ты ведь заключенный? Так что не сметь возражать! Ясно? А ну повернись! Руки на голову!
— Это еще зачем?
— Хочешь вылететь из игры?
Кадагв мрачно глянул на него.
— Ты не имеешь права спрашивать тюремщиков. А если будешь упрямиться, так мы тебя и побить можем. Ты должен просто принимать все как должное, в тюрьме тебе никто не поможет. И даже если мы тебе яйца отобьем, ты нам ответить не сможешь. Потому что ты НЕСВОБОДЕН. Ну что, все еще хочешь в тюрьму?
— Конечно. Давай, ударь меня.
Тирин, Шевек и «заключенный» стояли лицом к лицу в странных застывших позах; стало уже темно, лишь слабо светил фонарь неподалеку; тяжелые бетонные стены высокого фундамента окружали их с трех сторон.
Тирин лукаво усмехнулся:
— Ты мне не советуй, что делать, везунчик. Заткнись лучше и полезай в свою нору! — И, когда Кадагв послушно повернулся и полез в нору, Тирин изо всех сил толкнул его обеими руками в спину. Кадагв упал на четвереньки и глухо вскрикнул — то ли от удивления, то ли от боли — и сел, прижимая к груди руку и засунув в рот палец, который, похоже, вывихнул. Шевек и Тирин молчали. Они, изобразив на лицах полное равнодушие, играли роль «тюремщиков». Вот только обоим уже казалось, что скорее это роль «играет» ими. Младшие мальчики притащили хлеба из плодов дерева-холум, дыню и бутылку воды; по дороге они, видимо, все время болтали, однако, приблизившись к «тюрьме», тут же смолкли: окутывавшая это место странная тишина подействовала и на них. Пищу и воду просунули внутрь, дверь «заперли» с помощью клиньев. Кадагв остался один в кромешной темноте. Остальные собрались у фонаря. Гибеш прошептал:
— А писать ему где же?
— Туда же, в постельку, — язвительно ответил Тирин.
— А если ему по-большому захочется? — не унимался Гибеш, потом вдруг ойкнул и пронзительно расхохотался.
— И что ты в этом такого смешного нашел?
— Я представил, как он... ведь там совсем темно, он ничего не видит... — Гибеш так и не смог ничего объяснить — вся компания вдруг залилась диким хохотом с подвываниями. Они смеялись, пока хватало воздуха, отлично зная, что «узник» слышит их ржание.
Давно миновал час отбоя, даже взрослые по большей части уже легли спать, хотя на территории интерната кое-где еще горели огни. Улица была пуста. Мальчишки со смехом и громкими криками прошлись по ней, будто опьянев от осознания своей общей тайны и радуясь, что мешают спать всем остальным, что нарочно делают гадости. Они перебудили половину детей в своем корпусе, устроив в спальнях игру в салки прямо среди кроватей. Никто из взрослых не вмешивался; вскоре безумие улеглось само собой.
Тирин и Шевек еще долго сидели вместе и о чем-то шептались. Оба решили, что Кадагв сам напросился, вот пусть теперь и посидит в тюрьме полных двое суток.
Когда в полдень они встретились у мастерской по вторичной переработке древесины и мастер спросил, где Кадагв, Шевек быстро глянул на Тирина и ничего не ответил. Он чувствовал себя чрезвычайно умным и хитрым. Но Тирин холодно ответил мастеру, что Кадагв, должно быть, временно перешел в другую группу. Шевек был потрясен этой спокойной ложью. От тайной власти над кем-то ему было не по себе: ноги чесались, уши горели. Когда мастер спустя некоторое время заговорил с ним, он даже вздрогнул; его терзала какая-то неведомая тревога, страх, а может, еще что-то — он никогда не испытывал ничего подобного прежде; отчасти это было похоже на смущение, но только гораздо хуже: что-то очень плохое было внутри, в глубине души... Он все время думал о Кадагве, шпаклюя и зашлифовывая песком дырки от гвоздей, оставшиеся в досках из древесины холум, и изгнать несчастного «узника» из собственных мыслей оказалось ему не под силу. Это было просто ужасно!
