Рол провел в городе десять часов, обучаясь более искусно отделяться от одного носителя и переноситься к другому, тренируясь виртуозно овладевать чужими телами, от полного захвата контроля до степени, при которой он мог покоиться в уголочке сознания носителя, наблюдать, вслушиваться, понимать, и все это при том, что носитель не осознавал его присутствия. Рол пил пиво, смотрел движущиеся картинки, управлял автомобилем, грузовиком, мотоциклом, смотрел телевизор, печатал буквы, мыл окна, вломился в запертый автомобиль и украл кинокамеру, примерял свадебный наряд в примерочной, сверлил зубы, совокуплялся, подметал тротуар, варил мясо, играл мячом. Он узнал, что в детское сознание нужно вторгаться медленно и осторожно, как в тесное помещение с хрупкими предметами, но освоившись, там можно найти волшебные вещи, яркие мечты и желания. Он узнал, что сознание у стариков расплывчато и туманно, разве что некоторые из старых воспоминаний еще ясные и отчетливые. Он наловчился подсовывать в мозг носителя нужную мысль так тонко, что об этом можно было узнать только по ответным действиям тела. Внутри же мозга связь сознаний, по сути, превращалась в странную беседу, в которой сознание носителя полагало, что разговаривает само с собой. По большей части, мысли посещаемых Ролом людей были похожи на мечты о том, к чему они стремились, и представляли ощущения и изображения желанных удовольствий, которых они не имели. Удовольствий от обладания деньгами, властью и удовлетворения голода плоти. В основном он попадал в сознание напуганных, неуверенных ни в ком и ни в чем, несплоченных людей. Глубоко внутри в них тлели сильные порывы, как у людей первого мира, но из-за господствовавшей в их обществе механической подчиненности законам, у них не было путей высвобождения этих порывов. Побуждения, не успев вспыхнуть в их мозгах, тут же затухали. Этих людей не пожирали львы, но их снедали собственные машины и сооружения. Все они жили под тиранией «денег», что казалось Ролу таким же жестоким угнетением, как гнет власти Арада Старшего, — и таким же бессмысленным,

Закончился десятичасовой сон; Рол успел побывать в несчетном количестве сознаний. Все пережитое во сне истощило его и ослабило. Но он все запомнил. Запомнил Рол и то, что спускаясь с двадцатого уровня после этого сна, он встретил Лизу, направляющуюся вверх, и по ее лукавому взгляду понял, что она держит путь в учебные залы. Лизе уже было четырнадцать, она подросла и стала выше остальных, созревая быстрее, но пока еще одевалась в металлизированную повязку, как все дети наблюдателей.

Как и после первого сна, он набросился на еду, ощущая невероятный голод. Позже он узнал, что грезы всегда вызывают острую необходимость наполнить желудок. Как и после первого сна, он снова попытался вспомнить некоторые из слов чужого языка, которым он владел во время сна, но все они улетучились из памяти.

Рол поел и ввел опустевший поднос в щель, прислушиваясь, как само собой закрывается отверстие в стене и шумят струи горячей воды и пара, обмывающие поднос для того, кто следующим сядет на это место. Когда он встал, к нему подошли две женщины и мужчина и попросили его пройти с ними в место для бесед и рассказать свой сон. Он согласился, но ужасно оробел и боялся, что его рассказ будет неинтересным и он пропустит многое из того, что узнал. Догадываясь о причине его застенчивости, одна из женщин предложила сначала рассказать свой сон.

— Я хотела испытать переживания красавицы и боль, — начала она, — и выбрала для этого первый мир. Прошло половина сна, пока я нашла красавицу. Она была заперта в каменной комнате, была очень слаба, но очень красива. Ее обуревала сумятица мыслей, полных гордости, ненависти и страсти. Я не совсем поняла, за что ее осудили. За какую-то веру, смысл и важность которой не имели для меня никакого значения. Я выяснила, что ей осталось жить совсем немного, надеялась, что мне не придется покинуть ее мозг до того, как ее прикончат. Люди, которые заперли ее там, пытались сломить ее волю. Один из них наблюдал, а остальные по очереди насиловали ее. Потом они менялись. В конце концов, ее в разорванных и окровавленных отрепьях повели по узким улицам. В нее бросали грязь и нечистоты. Потом ее привязали к столбу и навалили вокруг какие-то предметы. Перед ней встал человек и громким голосом начал перечислять ее преступления. Потом в наваленные вокруг нее кучи что-то бросили, и сразу со всех сторон с фырканьем и потрескиванием ее охватила жгучая боль. Это были самые ужасные муки, которые я когда-либо испытывала в любом из трех миров, самая полная и самая восхитительная боль. Перед тем, как сознание женщины померкло, изображение и огни вокруг разбились на куски и утратили значение. Когда сознание потухло, я переместилась в человека, который стоял так близко, что красная боль обжигала его лицо, и взглянула на черное обвисшее тело, все еще привязанное к столбу и которое когда-то было красавицей. Теперь же никто не мог сказать, кто это был. И тут сон закончился.

В наступившем молчании Рол взглянул на женщину; остреньким кончиком розового языка Бара провела по губам. Под тяжелыми веками сияли глаза. В матовом свечении стен ее голый череп блестел, как полированный.

Мужчина печально улыбнулся и покачал головой.

— Бара всегда ищет боль и наслаждается, испытывая ее. Зачем стремиться чувствовать то, что ощущает существо из грез? Мне больше нравится второй мир. Я внедряюсь в существо и выталкиваю его мысли. Я совсем не собираюсь постигать незнакомый язык. Мне нравится тьма в их сознании. Обычно, я нахожу молодого и сильного самца, заставляю его пригнуться и ждать, а потом прыгать на слабых, ломая их сильными руками, опрокидывая их. Машины грез очень умны. Любой может принять вопли существ за настоящие. Другие существа начинают охоту за телом, захваченным мной. Игра заключается в том, чтобы меня не поймали, пока не кончится сон. Иногда других существ слишком много, да еще с оружием, вокруг полно света, и им удается быстро разрушить тело. Иногда они успевают схватить тело и связать его. Я обзываю их идиотами на их же языке; они трясутся от страха. Это очень волнующие грезы, — и на лице мужчины появилась таинственная улыбка, он зашевелил пальцами и закивал головой.

— Хорошие ли грезы были у тебя в первых двух мирах? Хорошо ли тебе грезилось во втором мире? — спросила вторая женщина. Все в ожидании уставились на Рола.

Он встал.

— Во втором мире я наведывался в сознания очень многих. Некоторых из них… было приятно познавать — так хорошо было с ними. Мне хотелось помочь им, но я не знал как. Мне они понравились. Больше, чем многие из тех, кого я знаю здесь, среди нас.

С секунду собеседники Рола молчали, изумленно глядя на него, а потом начали хохотать. Рол раньше никогда не слыхал таких резких звуков. Наблюдатели смеялись очень редко.

— Ох-хо-хо! — обессиленно рыдали они, вытирая слезы. Успокоившись, мужчина встал и положил руку на плечо Рола:

— Нам не следовало бы смеяться над тобой. Для тебя это все слишком ново. В первое время грезы кажутся очень реальными. Но ты должен понять, существа из снов — это плод твоих грез. Вы с машиной для грез создаете их внутри твоего спящего и грезящего сознания. Это же совершенно ясно, что они перестают существовать; если бы они продолжали существовать, то они оказались бы здесь, верно? Здесь единственное существующее место. Все остальное — это ничто без конца и края.

Услышав это, Рол нахмурился.

— Вот еще, что я не могу понять. Можно ли в грезах попасть в тот же самый мир и найти ту же самую особу снова?

— Да. Это возможно.

— А та особа… жила в то время, пока о ней не грезили?

— Жила? — недоуменно повторила одна из женщин. — Вопрос не имеет смысла.

— Могу ли я в одном из своих снов грезить об особе, которая снилась во сне кого-то другого?

— Случается, но не часто. Это ничего не значит, Рол. Это всего лишь ловкость и хитрость машины, преобразующей фантастические и невероятные выдумки ума в три упорядоченных мира, которые кажутся связанными и упорядоченными незнакомой логикой. Но доказательство, конечно, заключается в том, что жизнь не может существовать в условиях тех миров. Скоро ты поймешь, что все это ловкая иллюзия, и все это для того, чтобы ты радовался, что ты уже не ребенок.