Если имел место злой умысел, правомерен единственный вопрос. Предположим, Джас погибает от ножа бродяги, что из этого следует? Кто выигрывает? Некая пожилая дама в Юме? Клан Руперта? Не припрятан ли труп Моны в другом необычном месте, где его также обязательно обнаружат?

Оставив машину на стоянке отеля, я взял у администратора ключ от номера. Никаких записок для меня не было. Поднявшись, открыл дверь. Изабелл лежала на самом краю двухспальной кровати. На столе слабо светила лампа под оранжевым абажуром. Девушка была совершенно одета, сброшены только туфли, ноги прикрыты желтым покрывалом. Под лампой я увидел клочок бумаги из гостиничного набора.

Странная записка. Без обращения и подписи. «Все потеряло смысл. Может, в новой жизни я окажусь немного счастливее. Когда все кончится, имущество передайте в фонд университета».

Ужаснувшись от страшной догадки, я в три прыжка оказался у постели. Руки ее были вялые и холодные как лед. Сердце билось слабо, дыхание едва угадывалось. Я затряс ее, стал бить по щекам, и она протестующе застонала. Бросившись к телефону, я попросил немедленно вызвать врача, заказал кофейник черного кофе. Чертыхаясь, зажег все лампы и отнес ее в ванную. Она никак не реагировала, напоминая тряпичную куклу. Снова затряс ее, заорал. Прислонив тело к ванне, схватил тюбик с кремом для бритья, намешал стакан теплой мыльной воды. Присев возле бесчувственной девушки, силком раздвинул стиснутые челюсти и, запрокинув голову, стал лить в глотку воду. Что-то пролилось на свитер, но появились слабые глотательные движения. Хоть этот рефлекс сохранился! Я намешал еще один стакан, влил в нее половину. Потом положил грудью на край ванны и, обхватив тело одной рукой, сунул ей в рот два пальца другой руки. Шевеля пальцами, я уже пришел в отчаяние, когда наконец почувствовал, как напрягаются ее мышцы. Затем начались судорожные позывы рвоты, и хлынула мыльная вода, окрашенная содержимым желудка. Куда, черт побери, подевался доктор?

Перевернул ее, снова усадил на пол и, прислонив к ванне, раздел. С одеждой не церемонился, время дорого – что-то рвалось, трещало. Лифчик и трусики были такие же простенькие, без намека на кокетство, как ее солидные уличные туфли. Раздев девушку, посадил ее в ванну, пустил холодный душ и задернул занавеску. Послышались слабые стоны.

В дверь громко постучали, я рванулся открывать, сунув на ходу в карман записку со стола. Доктор, наконец-то! Я провел кругленького мужчину с усталым лицом в ванную и, выключив душ, вытер лицо Изабелл жестким полотенцем. Пока доктор щупал пульс, поднимал веки, я перечисляя принятые меры.

– Что она выпила?

– Не знаю.

– Посмотрите как следует, может, что и найдете.

В корзинке у стола валялся пузырек. Без этикетки. Я отнес его доктору. Он высыпал на ладонь остатки порошка, понюхал, послюнил палец, попробовал на вкус.

– Барбитурат, – проворчал доктор.

Девушка захрипела. Порывшись в сумке, он достал одноразовый шприц, ампулу с желтой жидкостью и, протерев спиртом кожу на сгибе локтя Изабелл, сделал укол в вену.

– Нужно везти в больницу, – сказал он, поднимаясь с колен.

– Это обязательно?

– Ваша жена?

– Нет. Доктор, если речь идет об опасности для жизни, то, конечно, нужно везти в больницу. Но это очень нервное, чувствительное создание. Ее фамилия Уэбб. Сегодня вечером обнаружили труп ее брата.

Он поднял одну бровь.

– Что-то слышал.

– Я выполняю поручение Джаспера Йомена. В связи с его делом познакомился с этой девушкой. Если она попадет в больницу из-за попытки самоубийства, это наложит отпечаток на всю ее жизнь. Но если воспримет событие как несчастье, которое может случиться с каждым, для нее будет лучше. Разумеется, если ее жизнь вне опасности.

Прислонясь к раковине, он нахмурился. Открыл было рот, но тут доставили кофе. Наверное, это помогло ему решиться, и он понимающе кивнул, соглашаясь:

– Я ввел ей возбуждающее. Попробуем, удастся ли заставить ее ходить.

Мы поставили ее на ноги. Я надел на девушку свой халат, доходивший ей до пят, затянул пояс. Доктор влепил ей три звучные пощечины, прокричал в ухо:

– Вы должны ходить! Пошли! Шагайте!

Она повисла на мне всем телом. При ходьбе голова ее моталась, ноги подгибались.

– Неплохо, – сказал доктор, – пусть не останавливается. Вливайте в нее кофе, не давайте спать. Если понадобится, снова суньте под холодный душ. Заставляйте говорить. Пусть считает до сотни. Или повторяет алфавит. Что угодно. Я могу на вас положиться?

– Непременно.

Он оценивающе смерил меня с головы до ног.

– Я приеду в четыре утра. Если все пойдет нормально, можно будет уложить спать. К тому времени она станет молить о сне.

– Большое спасибо, доктор.

– Вы неплохо действовали до моего прихода. Я загляну к дежурному администратору. Иногда бывают осложнения – вы ведь зарегистрировались как одиночка. – Он впервые улыбнулся. – Произнесу магическое имя – Йомен, и они оставят вас в покое. Вот номер моего телефона. Если исчезнут реакции, сразу звоните. Я ведь тоже рискую. Нет, нет, не останавливайтесь. Только ходить!

Подойдя к двери, он в некотором смущении поднял на меня глаза:

– Это очень красивая девушка...

– Я не страдаю некрофилией, доктор.

Точный термин, похоже, успокоил доктора. Вздернув голову, он удалился. А я с девушкой продолжал мерить комнату в длину и ширину. Волочил ее, стараясь, чтобы раз от разу все больше опиралась на собственные ноги, подхватывая, если была готова упасть. Хлестал по щекам и тряс. Заливал в нее горячий кофе, совал под душ. Ее все чаще сотрясала резкая дрожь. Но в чувство не приходила – выглядела как бездушный предмет. Утомительные и безрезультатные усилия. Безвольно двигалась, куда ее тащили, что-то бормотала так невнятно, что нельзя разобрать ни слова. Голова моталась из стороны в сторону.

Долго, больше часа, я саркастически тешил себя замечанием доктора о том, какая это красивая девушка. Она была словно из теста, опухшая, бессильная, с синюшным лицом, мокрыми, слипшимися волосами, трясущейся челюстью, сквозь щелочки век тускло проглядывали пустые глаза. Когда я поставил ее в ванну, на струю воды она реагировала, как покорный поросенок, – мочилась стоя. Мне же удалось влить в нее огромное количество кофе. При ходьбе я легко удерживал ее одной рукой. И вдруг наступила перемена. Когда она стала засыпать, я в очередной раз сунул ее под душ, придерживая за плечи. Появилась реакция. Тело выпрямилось, от холодной воды прогнулась спина, напряглись мышцы. И тут я осознал, как прекрасно это женское тело – гладкое, округлое, крепкое; безупречные бедра, грудь и впалый живот подчеркивали изящество сложения. Несколько поспешнее, чем прежде, я обмотал ее влажным халатом. Она продолжала дрожать, и я счел это достаточным основанием, чтобы не повторять водные процедуры.

Около трех ночи, чтобы ускорить ее возвращение к жизни, я решил устроить еще одно испытание. Держалась она как пьяная, бормотала, недовольно ворчала. Но все еще не осознавала себя и не воспринимала меня. На двери ванной с наружной стороны висело зеркало. Поставив перед ним Изабелл, я развязал на ней пояс и отшвырнул в сторону соскользнувший халат. Она тупо смотрела на отражение в зеркале. Хорошо мы выглядели там оба: длинный, костлявый Макги, а перед ним совершенно нагая девушка – босая, изящная, с небольшими, упругими грудями, между гладкими, нежными линиями бедер – мягкий, темный клинышек курчавых волос. Слипшаяся прядь волос закрывала ей один глаз. Ухмыляясь изображению в зеркале, прижав губы к ее уху, я произнес:

– Посмотри на ту красивую девушку! Видишь! Видишь эту красавицу?

Веки ее по-прежнему были полуопущены. Пошатнувшись, она вздохнула и вдруг широко раскрыла глаза. Тело ее напряглось. Слегка наклонясь. Изабелл одной рукой прикрыла живот, а другой – грудь. Потом с яростным шипением повернулась лицом ко мне.

– Ну как, красивая девушка? – снова спросил я.

– Что... что ты со мной делаешь? – Лицо ее покрылось меловой бледностью.