— Предстоит наступление на Ташкент, будем красных вышибать, если они сами оттуда не уйдут, как договаривались. В Закаспийской области наши далеко продвинулись, эмир Бухарский помогает. С Семиречья туркестанские бригады пойдут. Пора кончать с этим гнойником да порядок там наводить. На это сил у нас хватит, да и воевать, признаться честно, нужно немедленно, момент упускать нельзя!

Краков

— Пся крев!

Начальник Польского государства Пилсудский гневно сдвинул брови, разглядывая карту. Красные стрелы расползались по ней во все стороны, захватив территорию восточнее рек Вислы и Сана. И если бы только это!

— Пшекленты большевики, — облегчился бранью главнокомандующий. Последние сутки приносили известия одно страшнее другого. Давящие душу, ужасные. Одна конная армия красных уже переправилась за Вислу, обойдя по дуге укрепления Модлинской крепости, что москали Новогеоргиевском именовали, которая пока стойко держалась в осаде.

Другая конная армия красных, под командованием бывшего вахмистра Буденного, захватила большой тет де пон, или плацдарм, предмостное укрепление у Демблина, крепости, которую русские называли Ивангородом.

— Куда же они их двинут? — Пилсудский в растерянности взирал на карту, будто пытался найти в ней ответ на постигшие Польшу злосчастия. Еще три месяца назад он представить не мог, что большие конные массы могут самостоятельно вершить судьбу кампании.

В прошлую войну кавалерия ничем себя не проявила — густые линии окопов и пулеметы свели ее роль в боевых действиях на нет. Но не сейчас, когда войск просто не имеется, чтобы столь мощные оборонительные линии, как прежде, отрыть и накрепко удерживать. Промежутки между дивизиями слишком большие, вот и проламывается красная конница, как кабан через редкие камыши — ломая и круша тылы, захватывая обозы, окружая и добивая храбрых жолнежов. Так они и идут, не останавливаясь, на одном дыхании, от Днепра до Вислы.

— Матка Бозка Ченстоховска!

Противопоставить этому натиску нечего. Танки бездарно потеряны, добрая половина из 120 машин, что поставила полякам Франция, досталась большевикам в исправности. Их просто бросили панцерники, оказавшись в окружении и оставшись без горючего.

— Где взять пулеметы? — в отчаянии произнес главнокомандующий и горько усмехнулся: — Негде! Немчура погана!

Данциг бастовал — единственные ворота Польши на Висле были плотно закрыты пруссаками. Спасительница Франция не могла доставить ни ящика патронов, ни одной винтовки. Правда, кое-что перепало с Румынии, но ничтожно мало, и одной дивизии не вооружишь. Но красные прорвались в Галицию, и вскоре и эта единственная животворная пуповина была ими безжалостно перерезана.

Пилсудский отдавал себе отчет — без оружия и боеприпасов, с раздетой и разутой армией он не отстоит свободу Польши. Помощи ждать неоткуда — ближайшие соседи, чехи и немцы, просто ненавидят поляков и злорадствуют над их бедами.

— Ничего, панове. Прикончив нас, Троцкий возьмется за вас, да так, что вы молиться станете. Пся крев!

Новости скверные — в Варшаве заседало правительство Дзержинского, революционного Торквемады. И что ужасно — этот пан не поляк, а литвин, и потому энергичен и умен. Первые декреты вызвали приток к большевикам голытьбы и евреев, ибо их власть пришла. Поляки начали драться с поляками — и война стала превращаться в гражданскую. Что она принесет несчастной Польше?!

— Пся крев!

Пилсудский присел в кресло и задумался. Сейчас он в Кракове, в этой древней столице Польши, здесь, как святыни, находятся усыпальницы ее королей и великих людей. Краков есть последняя надежда страны, и если город падет, государство перестанет существовать. А вместо него появится красный монстр.

Как же выиграть время? Не может Франция с Англией оставить их один на один с Россией! Это будет предательство!

— Пшекленты москали! Зрадники!

Пилсудский с омерзением подумал о белых русских — они, в отличие от союзников, уже стали изменниками, сговорившись с красной сволочью о перемирии и оставив Польшу на растерзание. Как были злобными врагами его несчастной страны эти мерзкие и подлые русские царьки, так ими и остались. Нет, ничего у них не выйдет — русские еще перережут друг друга и подохнут в собственной вони, а Польша воссияет, раскинув свои границы от Одры до Днепра, от Балтийского моря до Черного, как в той клятве — «от можа до можа». И так будет!

— Союзники нам помогут!

Слова Пилсудского прозвучали заклинанием для него самого, именно они за последние дни овладели не только его душой, но и всеми добрыми поляками, впавшими в безнадежное отчаяние. В этом была их последняя надежда.

— Они помогут! Матка Бозка Ченстоховска!

ГЛАВА ВТОРАЯ

И в процессе представленья…

(12 августа 1920 года)

Москва

— Я думаю, товарищ Троцкий, что сибирякам не потребуется месяца для проведения мобилизации…

— Они успеют провести заблаговременно?! Я вас тут правильно понял, Борис Михайлович?!

Троцкий сверкнул стеклами пенсне, по своей привычке и горячности перебив начальника Полевого штаба РККА Шапошникова. Тот взглянул в ответ так, что Льву Давыдовичу сразу же показалось, что над его вопросом усмехнулись, — слишком выразительным был в тот момент взгляд бывшего офицера Российского Генерального штаба. Немое превосходство еще больше разгорячило наркома по военным и морским делам Советской республики.

— Нет, Лев Давыдович. — Шапошников отвечал спокойно, и этот тон не дал выплеснуться ярости предреввоенсовета. — На проведение мобилизации они затратят не менее четырех-шести недель. Но все дело в том, что боевые действия сибиряки и казаки могут начать незамедлительно.

— Как? Не дожидаясь окончания мобилизации? — Троцкий был удивлен, если не ошарашен. — С чего вы так решили?

— Стрелковые бригады Сибирской армии полностью укомплектованы по нормам военного времени, с большим излишком офицерского состава. Их запасные батальоны имеют более чем тройной комплект офицеров и унтер-офицеров. Казачьи части первой очереди всегда боеготовы.

— Вы хотите сказать…

Троцкий осекся, мозг сразу лихорадочно заработал, увязывая концы с концами. Через минуту лицо прояснилось, нарком пришел к определенному, обоснованному выводу:

— Как я понимаю, товарищ Шапошников, сибиряки могут начать войну именно этими кадровыми бригадами и казаками и не ждать, пока в тылу на их основе развертываются резервные дивизии из запасных батальонов, мобилизованных и излишков офицеров. Ведь так?!

— Так точно, товарищ Троцкий, — бывший генштабист посмотрел на наркома с нескрываемым уважением. За долгие месяцы работы он научился ценить его быстрое мышление и почти мгновенное понимание сложившейся ситуации.

— Офицерья много, девать некуда, — задумчиво пробормотал Троцкий и быстро прошелся по кабинету. Остановился напротив Шапошникова, жестом запретив тому встать со стула. Нарком напряженно размышлял:

— Генерал Арчегов обещал выехать в Москву уже завтра. Две недели займет у него дорога. — После долгой паузы Лев Давыдович заговорил без признаков даже малейшей горячности: — И будет ясно, для чего они проводят эти военные приготовления и когда намерены ими воспользоваться!

— Я думаю, товарищ Троцкий, что имеем дело с подобными майским событиям…

— Оставьте, Борис Михайлович, — невежливо перебил военного нарком — так он делал постоянно, показывая им место. Ибо войну вершат политики, а не те, кто мнит себя полководцем.