— Сука! — отчаянный выкрик Путта, в котором ужаса намного больше, чем изумления, понятен — у капитана кончились патроны. Путт лихорадочно отстегнул круглый барабанный магазин и дрожащими пальцами попытался вставить на его место другой.
— Тварь! — Фомин в страхе полз на спине к Шмайсеру, отталкиваясь ногами. И, лежа на спине, непрерывно стрелял, чувствуя, что времени на перезарядку у него не будет. Сзади захлебывался второй автомат. А огромный монстр не падал, получая в огромное тело десятки пуль, наоборот, яростно взревев, медленно пошел на танкистов, потрясая огромными руками.
Боек предательски щелкнул — патроны в магазине закончились. Через мгновение замолчал автомат Шмайсера. Семен Федотович взвыл во весь голос, физически ощущая в темноте, как на него опускаются две огромные лапищи. Он пытался отползти еще дальше, рука схватила горячий ствол автомата и отдернулась, не ощущая жара.
За спиной тяжело дышал Шмайсер, лихорадочно передергивая затвор «вальтера». Упершись спиной в камень, Фомин закрыл голову автоматом, сам отчетливо понимая, что прибег к слабой защите.
— А!!! — автомат Путта загремел длинной очередью, и, в расступившейся от язычков пламени на дульном срезе темени, Фомин разглядел подземного монстра. Из-за спины раздались хлопки пистолетных выстрелов, но пули с чмоканьем уходили в тушу. Одна чиркнула по стене, обдав каменной крошкой. Монстр не был неуязвимым, как показалось сначала — от попаданий пуль его туловище вздрагивало, он остановился, и дикий рев несколько секунд потрясал своды штольни.
И этих мгновений хватило Фомину — в лихорадочном бреду он перезарядил ППС новым магазином и успел вовремя. И как только у Путта кончились патроны, а Шмайсер откинул бесполезный уже пистолет, он снова открыл огонь, целясь в центр огромной туши и даже видя, как пули впиваются в тело чудовища. Пороховой дым прогнал страх, он опьянел и забыл обо всем, кроме одного — чтобы ни одна пуля не пролетела мимо цели.
Монстр содрогнулся, рык его стал глухим и вскоре прервался. Туша рухнула на каменный пол. Боек щелкнул, уже не предательски, а с чувством полного удовлетворения от сделанной работы.
— Кажись, все же завалили мы зверя неведомого?! — у Путта дрожал голос. — Майн готт! Я чуть не обгадился прямо в штаны. Жидко-жидко. Что это было, Федотыч?
— Братцы! — только и смог хрипло прошептать Шмайсер. — Братцы!
— Свечу из кармана достань и зажги, не видно ни зги! — Фомин тяжело поднялся с пола и машинально вытер о бушлат мокрую в чем-то липком ладонь. Затем перезарядил свой автомат последним, третьим рожком. Судя по доносившимся из темноты звукам, капитан тоже предпочел вначале перезарядить свой надежный ППШ, пока Шмайсер возился со второй свечой, выуживая ее из кармана.
Справившись, он высоко поднял ее над головой. Под ногами у Фомина лежал Мойзес, но в таком виде, что Семен Федотович с трудом остановил рвотные позывы. Лица у чекиста не было как такового — рваные кровавые ошметки мяса и кожи. И голова так набок вывернута, что сразу ясно — отбегал свое на земле чекист, получил от чудовища то, что заслуживал от небесного и людского правосудия.
— Жаль, — искренне вздохнул Путт и добавил: — От Шмайсера ты бы так легко не отделался… Да и от меня тоже… Жаль…
— Не жалей, — обрезал Фомин, — на твой век чекистов и коммунистов хватит. Их здесь как собак нерезаных.
— Вот падла! — Шмайсер выругался, перешагивая через тело Мойзеса — Ничего он тебе стоящего так и не сказал, Федотыч! Ты же с ним толковать только после хотел? Так?
— Да ладно, чего уж там! — Фомин махнул рукой. — Все равно обманул бы! Пойдем лучше посмотрим, кого мы завалили!
Он сделал несколько осторожных шагов и приблизился к туше, остановившись перед ней в опаске и потрясении. В лежачем положении монстр достигал ему до пояса, хотя и вытянулся чуть ли не на всю ширину пещеры. Покрытый бурой скомканной шерстью, от которой за версту несло падалью. Огромная морда, вытянутая пасть с большими, с палец, клыками. Сия тварь очень походила на одно знакомое животное…
— О! Это медведь! Такой огромный?! — Путт был потрясен не меньше подполковника.
— Раза в три, а то и в четыре больше обычного мишки. И веса в нем тонна с лишним. Никогда о таких не читал. Да что там читать?! Краем уха не слышал, даже от завзятых охотников, что брешут почище Геббельса. Белый медведь в сравнении с ним ребенком выглядит.
— Ты глянь, Семен Федотович! — Шмайсер потыкал автоматом в голову медведя. — Я ему в башку магазин засадил, а дырок-то нет. В рикошет все пули ушли.
— Ты ему на кость глянь, горе ты мое. Это тебе не в подвалах по людям упражняться!
— Ты бы это…
— Ладно, прости. В голову ему стрелять бесполезно, пуля тэтэшная не возьмет. С «дегтяря» враз бы пробила, а эта слабоватая. Потому мы две сотни патронов с лишком на него и затратили. Живуч и крепок зело. И вельми злобен — Мойзеса за секунду порвал как тряпку, все лицо зараз выел. Худущий-то какой. Брюхо подвело. Голоден, видать.
— А откуда он взялся здесь?
— Пещера наша чистая, ты заметил?! Матросики и камни девались куда-то, значит, переход состоялся. А на их место сего мишку и забросило. Нам еще шибко повезло, что он обессилел с голодухи изрядно и толком не очухался, иначе бы всех троих порвал на мелкие клочки.
— Слушай, Федотыч. Так вот что — тут, видно, свято место пустым не бывает. Раз кого-то перенесло, то на его место из другой пещеры содержимое переносит. Мы пришли сюда, а отсюда кого-то, вернее, что-то унесло. Мы матросов отправили незнамо куда, а вместо них этот медведь здесь появился и нас чуть не сожрал.
— А почему «что-то», Путт?
— Проход в штольню не зря заложили. Видно, раньше в шахту подобное переносило, вот люди и обезопасились. Это мы кладку разобрали, а зверюга, даже этот медведь, не смог бы. Так бы здесь и сдох от голода и жажды. И этот где-то томился, оголодал. Видать, и там такую же очередную пещеру люди для безопасности заложили, чтоб нечисть всякая к ним не лезла. Я так думаю.
— Верно думаешь, гауптман. А знаешь, как это место, — Фомин обвел глазами пещеру, — называется? Поганая Штольня! То-то! Помер бы мишка здесь от неминуемого голода, если бы очередного переноса не дождался. Зато сейчас ему здесь не скучно будет — компания есть. И ты, Шмайсер, помнишь, ножичком тут махал, хотел нам такой же перенос устроить… Понял теперь, дурень, что сотворить могли бы? Жалко только, — Фомин небрежно ткнул ботинком в Мойзеса, — что этот так легко отделался!
И в первый раз за долгое время искренне рассмеялся…
Глава четвертая
— Шмайсер! Ты зачем в этот кабриолет весь их динамит нагрузил? И два ящика нашего тола туда же засунул?
— Путт приказал! — недовольно буркнул тот в ответ. Семен Федотович повернулся к капитану:
— Ты что задумал, орел?
— Чека рвану к чертовой матери за их художества!
— Объясни-ка подробнее, Соловей-разбойник. И не свисти, а то денег не будет, — Фомин в раздражении даже чуть притопнул ботинком.
Путт с невозмутимым видом дымил папиросой и пытался насвистывать через выбитый зуб немудреную немецкую песенку про Новый год, ибо мотив про «танненбаум» явственно там слышался. Но Фомина послушался сразу, и мелодичный свист прекратился.
— В Испании случай один у нас был. На одной из станций итальянцев засело до черта, все обложили сильными постами да караулами. Так склады дивизии «Литторио» охранялись — боеприпасы, снаряжение, топливо. Наши диверсанты у этих складов, как коты вокруг миски сметаны, кружили, вроде и близко, но не оближешь. Но кое-что придумали! Дело в дерьме оказалось.
— В каком еще дерьме? — вот тут удивились все трое разом.
— В обычном. В казарме охраны многовато, потому нужник не просто большой, а очень большой. О канализации в тех местах еще и не слыхали, ну, может быть, на гасиендах сеньоров можно встретить. А так гадят попросту, как мы, в ямы. И золотарь каждое утро приезжает на тележке. Нагрузит бочку дерьма и отправляет мула за ворота, а сам сидит и курит. Скотина у него умная — версту прочапает и встает у оврага. А второй золотарь дожидается на месте и бочку в овраг вываливает. Ушастого хлопает по заду, и тот до ворот сам идет, а солдаты его пропускают без досмотра — кто ж в дерьмо-то полезет. Тем более что караульные почти всю дорогу видят и овраг.
