— Кен простудился. Робби уложил его в постель из предосторожности, — все же сообщил он.

В Саксмире я тут же бросился к мальчику. Я сразу заметил, что у него жар, но он был в своем обычном настроении и шумно бунтовал против Робби.

— Что за чушь, — возмущался он. — Я просто промочил ноги: гонялся по болоту за птицей.

Я присел рядом, шутливо рассказал о своем визите в Министерство, а потом пошел отчитываться к Маку.

— У Кена температура, — сразу объявил он. — Робби сделал анализ: кровь у мальчика не очень. Может быть, начинается.

Внезапный озноб прошел у меня по спине. Я сообщил шефу о результатах поездки, и он коротко кивнул:

— Что бы ни случилось, чиновники нам здесь сейчас не нужны.

Робби я нашел в лаборатории. Он возился у микроскопа, просматривал снимки и, только закончив дела, обратил на меня внимание:

— Что-то уж слишком рано, но через двое суток все прояснится. У него инфекция в правом легком, а при лейкемии это может оказаться смертельным. Идите-идите, развлекайте Кена.

Я притащил в спальню мальчика проигрыватель, и мы прокрутили с дюжину пластинок. Он был оживлен, потом задремал, а я сидел у его кровати и думал, что же тут можно поделать. У меня пересохло во рту, в горле стоял комок, все кричало во мне: «Не допусти!»

Разговор за ужином не клеился, и мы еле вымучивали темы. Мак вспомнил свои студенческие дни в Кембридже, а Робби рассказал, как он последний раз играл за команду Гая[13] в регби. Я, кажется, вовсе молчал. Вечером я заскочил к Кену пожелать спокойной ночи, но мальчик уже спал. Янус дежурил у его кровати. В своей комнате я попытался читать, но не мог сосредоточиться. На море сгустился туман, и на маяке каждые несколько минут бухал колокол, будто в мире не осталось никаких других звуков.

Следующим утром Мак заглянул ко мне без четверти восемь.

— Кену хуже, — сообщил он. — Робби собирается попробовать переливание крови, Янус будет ассистировать: ведь в прошлом он фельдшер.

— А мне что делать? — спросил я.

— Помогите подготовить к работе «Харон-1» и «Харон-3». Если Кену не станет лучше, может быть, я приму решение начать первую фазу эксперимента «Стикс». Я уже предупредил миссис Я., что может понадобиться девочка.

Одеваясь, я убеждал себя, что наступает важный момент, к которому мы готовились два с половиной месяца. Но на душе от этого легче не становилось. Я наскоро проглотил кофе и поспешил в аппаратную. Дверь в лабораторию была закрыта — там переливали Кену кровь. Мы с Маком занялись машинами, проверили каждую систему, чтобы не было срыва, когда придется с ними работать. Программы, магнитные записи, микрофоны — все было в порядке. Оставалось только ждать, что скажет Робби. Он появился около половины первого.

— Небольшое улучшение, — бросил он.

Кена перенесли в его комнату. Янус оставался с ним, а мы отправились что-нибудь перекусить. На этот раз мы не искали тем для разговора: в этом не было необходимости — все были озабочены предстоящей работой. После утренних занятий с компьютером я почувствовал себя увереннее и принял приглашение Мака сыграть после обеда в пинг-понг. Еще вчера я бы пришел в ужас, если бы кто-нибудь мне сказал, что в такой ситуации я буду способен махать ракеткой, но сегодня я воспринял это как должное. Выглянув из окна между партиями, я заметил во дворе Ники, прогуливающуюся с миссис Янус. Девочка показалась мне необычайно странной и совершенно потерянной: она собирала щепки и камешки и складывала их в старую кукольную коляску, которую толкала перед собой. Девочка находилась здесь с десяти утра.

В половине четвертого появился Робби. По его лицу я сразу понял, что новости у него плохие. Он покачал головой, когда Мак предложил еще одно переливание крови:

— Только потеряем время.

— Он в сознании? — спросил Мак.

— Почти, — отозвался Робби. — Я приведу его в сознание, когда вы будете готовы.

Мы с Маком вернулись в аппаратную. На второй стадии эксперимента операционный стол предполагалось перенести сюда и установить между тремя «Харонами», подключив к кислородной установке, расположенной неподалеку. Микрофоны были изготовлены к работе. Тренируясь, мы проделывали это десятки раз, но сегодня на две минуты побили свой лучший рекорд.

— Отлично! — одобрил Мак.

Мне пришло в голову, что он ждал этого часа месяцы, может быть, годы. Мак включил сигнал, извещающий о нашей готовности, и менее чем через четыре минуты появились Робби и Янус с Кеном на каталке. Они переложили его на стол, и я с трудом узнал мальчика: его глаза, всегда такие лучистые, казались совершенно мертвыми на осунувшемся лице. Он, видимо, не понимал, что с ним происходит. Мак быстро установил датчики у висков, на груди, шее и соединил их проводами с «Хароном-3». Потом он склонился над юношей.

— Все в порядке, — сказал он. — Ты в лаборатории. Сейчас мы сделаем несколько анализов. Расслабься, и все будет хорошо.

Кен поднял на него глаза и улыбнулся. Мы понимали, что это последний проблеск его сознания, — он говорил нам «прощайте». Мак подал мне сигнал, и я включил «Харон-1». Голос машины был чистым и правильным: «Вызывает „Харон“… Вызывает „Харон“…» Кен закрыл глаза: он был под гипнозом. Робби дежурил рядом и следил за пульсом. Я пустил программу — она значилась под индексом «X» и отличалась от всех других.

— Как ты себя чувствуешь, Кен?

Даже через микрофон, установленный у самых губ, слова мальчика были едва различимы:

— Вы прекрасно знаете, как я себя чувствую.

— Где ты, Кен?

— Я в аппаратной. Робби выключил отопление. Теперь я понимаю, что вы задумали. Вы хотите заморозить меня, как тушу в лавке мясника. Скажите Робби, чтобы он включил отопление, — последовала долгая пауза, но наконец Кен заговорил снова: — Я у входа в туннель. Это похоже на туннель, как будто смотришь в обратный окуляр телескопа: все фигурки такие маленькие… Скажите Робби, пусть включит отопление.

Мак внес коррективы в работу компьютера, и машина долго работала, не произнося ни слова, затем вновь включился усилитель и зазвучал электронный голос.

— Тебе пять лет, Кен. Скажи, как ты себя чувствуешь?

Он долго не отвечал. Потом к моему испугу, хотя я и должен был этого ожидать, — захныкал:

— Мне плохо. Мне не хочется играть.

Мак нажал кнопку сигнала. Открылась дверь, и Янус втолкнул в аппаратную дочь, снова прикрыв дверь за собой. Мак тут же включил на «Хароне» ее позывные, и Ники моментально заснула, не заметив лежащего на столе Кена. Она села на стул и закрыла глаза.

— Ники, скажи Кену, что ты здесь.

Я заметил, как девочка вцепилась в подлокотники.

— Кен болен, — сказала она. — Он плачет. Он не хочет играть.

Голос «Харона» безжалостно настаивал:

— Поговори с Кеном, Ники.

— Кен не хочет разговаривать. Он будет молиться.

Голос Кена, усиленный микрофоном, едва раздавался в динамиках. Он неразборчиво выговаривал слова:

Мы замолчали. Ни Кен, ни Ники не произносили ни слова. Я застыл у пульта управления, готовый по кивку Мака внести поправки в программу. Вдруг девочка забила ногами по полу:

— Не пойду за Кеном в туннель! Там очень темно!

Робби, наблюдавший за больным, поднял глаза:

— Он в коме.

Мак подал мне знак снова включить «Харон-1».

— Иди за Кеном, Ники, — раздался голос.

Девочка не хотела.

— Там темно, — на ее глаза навернулись слезы. Она сгорбилась на стуле, стала извиваться, будто пыталась проползти куда-то. — Я не хочу туда. Он слишком длинный, и Кен не будет меня ждать.

Ребенок задрожал. Я взглянул на Мака, тот взглядом спрашивал Робби.

— Он не выйдет из комы. Это может продолжаться часами.