– Вам не кажется, мистер Макги, что вы приписываете очень умному человеку очень глупые и жестокие поступки?

– В данный момент они кажутся глупыми и жестокими, так как мы все получили вполне хорошее представление о его поступках и вызвавших их причинах. Но когда положение дел осложняется больше и больше, мистер Гаффнер, расширяется вероятность случайности. Повезет или не повезет. Что у нас было бы, если б я не появился на сцене? Не стану утверждать, будто блистательно отличился в каком-нибудь эпизоде, – просто добавился к общей неразберихе и, по-моему, послужил катализатором. Удача стала отворачиваться от него. Особенно в тот момент, когда я решил не ставить машину рядом с другими. Морин упала на крышу с адским грохотом. Я не сообразил, что стряслось, но понял, что стукнуло прямо над головой. Так громыхнуло, что крепкая крыша загудела, как барабан. Ладно. Кругом ни одного рабочего. В здании пусто, кроме компании на верхнем этаже. Пришлось выяснить, откуда шум. Может быть, я догадывался. Может быть, в подсознании все связалось в мгновенной вспышке интуиции. А если бы я ее не нашел?

– Он не знает, что вы нашли тело.

– И поэтому будет следовать плану. Очередной побег. Активные поиски. Беспокойство. Утром ее находят рабочие, все согласуется с недавними попытками самоубийства, с ее состоянием. Сейчас он носится по всей округе. Считает себя свободным. Жестоко – да. Насчет глупости можно поспорить. По-моему, он формально здоров, но я назвал бы его классическим социопатом. Вам известны симптомы? Блестящий ум, эмоциональность, масса обаяния, впечатление полной честности, цельности.

– Я вполне в этой области образован, мистер Макги, – объявил Гаффнер.

– Значит, знаете и о готовности рисковать, об уверенности в своей способности справиться с чем угодно. Подобные типы хитры и жестоки. Никогда не признают вины. Чертовски трудно предъявить им обвинение.

Он кивнул, соглашаясь, и я поведал ему о супружеской паре, работавшей у Пайков, об инциденте в гольф-клубе, добавив описание спальни Тома, необычно стерильной, аккуратной и совершенно безликой.

Гаффнер попросил дополнений у Стейнгера.

– О нем известно не слишком много, – сказал Стейнгер, разглядывая кончик незажженной сигары. – Родился во Флориде. Рос в разных местах в центре штата. Родители занимались садоводством, покупали небольшие сады, теряли их, брали другие в аренду, один год преуспевали, другой терпели неудачу. Не знаю, остался ли кто из родных, где они, если остались. Том уехал учиться куда-то на север. Появился здесь несколько лет назад, сразу после женитьбы, имея достаточно денег для постройки дома. Думаю, должны быть сведения о кредитоспособности, так как он делал займы, и, по-моему, будь в его делишках что-нибудь странное, ничего бы он не получил. Те, кто его не любят, не любят по-настоящему, но помалкивают. Те, кто любят, считают его величайшим из всех двуногих созданий.

– Эго, – помолчав, тихо проговорил Бен Гаффнер. – Внутреннее убеждение, что все прочие на белом свете слабые, глупые и доверчивые. Может быть, так и есть, ибо на нас лежит лишний груз, который практически ни один том Пайк не пожелает таскать, – переживания, человеческие эмоции… Любовь, вина, жалость, гнев, сострадание, отчаяние, ненависть… Такие, как он, это чувствовать не способны, только сами того не знают и поэтому думают, что в душе мы ничем от них не отличаемся. Жизнь для них – плутовская игра, мы – сплошные обманщики, наравне с ними.

– Вы действительно образованы в этой области, сэр, – признал я.

– Что же нам сейчас предпринять? Предположим, удастся расколоть Бруна, выставить главным свидетелем на процессе. Если он подтвердит то, что, по-вашему, Макги, мнению, может подтвердить, у меня будет повод выдвинуть обвинение. Пайк сумеет привлечь к защите самых талантливых адвокатов. Присяжные поверят либо Бруну, либо Пайку. Все улики косвенные. Пайк симпатичный и убедительный. Мне придется представить чересчур фантастическую историю и свидетельства медицинских экспертов, которые опровергнут его эксперты. Долгий-долгий процесс, стоящий кучу общественных денег, и, по-моему, шансы на обвинение один к четырем.

– Приблизительно так, – огорченно кивнул Стейнгер.

– А если Брун не расколется? Или навсегда исчезнет? Не от чего оттолкнуться. Я себя выставлю полным идиотом, если выдвину обвинение.

– Исчезнет? – переспросил Стейнгер. – Думаете, Пайк ему поможет верным способом?

– Только при уверенности, что Брун не оставил никаких сведений, не предназначенных для чужих ушей. Либо ловкач Брун успеет дать деру. Переведет средства в акции – и прощай навсегда. Он же знает, что рано или поздно Пайк пожелает избавиться от единственного звена, которое связывает его со всеми событиями.

– Что же нам остается, мистер Гаффнер? – спросил Стейнгер.

– Думаю, вам с Рико надо двигаться. Который час? Три пятнадцать. Лучше всего раздобыть для доставки закрытый фургон. Следует убедиться, что Пайка нет поблизости. Вытащить тело с первым лучом рассвета. Отвезти в Лайм-Сити. Дно старой фосфатной шахты на ранчо Харли сухое?

– С тех пор как он ее пробил, дно хорошо просохла.

– Глубина футов восемьдесят у северной стены. Отыщите высокую седовласую матрону…

– Миссис Андерсон.

– Она умеет держать язык за зубами. Я хочу, чтоб вы сняли с трупа красивую одежду, прицепили к ней ярлык, помеченный вашими инициалами, и положили в мой сейф. Ясно, Рико? Я хочу, чтобы тело одели в дешевое поношенное платье, опустили на дно шахты, а потом поскорее нашли. Можно послать Хесслинга под предлогом проверки известий о крутившихся там вчера вечером детях. Затем я смогу доложить по обычным каналам. Отдадим приказ о вскрытии, а я постараюсь найти того, кто опередит доктора Рауза и проведет полную серию анализов тканей мозга. – Он медленным характерным движением повернул ко мне круглую голову с лунообразным лицом. – Не такой уж большой риск в деле, по которому вообще ничего нет. Она куда-то побрела, ее должны найти. Стало быть, убежала, может быть, остановила машину, проехалась, оказавшись в конце концов мертвой на дне фосфатной шахты.

– А вдруг Пайк позаботится, чтобы исчезновение обязательно было зарегистрировано? – вмешался Стейнгер. – Вдруг она точно подойдет под описание и он явится для опознания?

– Лучше мы сами опознаем тело. Потом можно изменить мнение. Кого предлагаете, Рико?

– Может, бродяжку, которую месяцев пять-шесть назад привлекали к ответственности по жалобе страхового агента? – предложил тихий бледный следователь. – Что касается отпечатков, можно вытащить их из досье, а потом вернуть на место.

– По-моему, годится, – одобрил Гаффнер.

Явился Лозье, сообщив, что Хардахи взял себя в руки. Гаффнер сказал, что попозже решит, брать ли у Хардахи письменные показания под присягой. Потом, медленно повернув голову, пристально оглядел всех по очереди желтым взглядом.

– Слушайте все внимательно. Мы затеяли большую глупость. Надеюсь, никому из вас не надо приказывать держать рот на замке. Я не верю всей выстроенной Макги конструкции. Верю части, достаточной для продолжения начатого им идиотства. Мы должны помнить – наш субъект не собирается суетиться. Не продемонстрирует страха или подозрительности. Психопаты на удивление прагматичны. Раз тело исчезло, значит, кто-то его забрал. Он дождется, когда обнаружится кто и зачем, а в период ожидания будет вести себя абсолютно естественно и понятно, как встревоженный муж пропавшей жены. После того как Рико загрузится и уедет, ваша задача, Стейнгер, – доставить мне Бруна. Лозье, обождите там в холле, я скажу пару слов мистеру Макги.

Со стола все убрали, осталась лишь переполненная пепельница. Гаффнер, выглядя столь же свежим и отдохнувшим, как в начале, встал, взглянул мне в лицо.

– Вы, конечно, наживка. Миссис Пайк не найдут, и мисс Пирсон начнет все острей и острей чувствовать свою вину. Станет ругать себя. И признается зятю, что знала об уходе Морин и не сообщила ему. Скажет, будто вы видели уходившую Морин. Сведения о теле сможете дать только вы. Нет тела – план рухнул.